города… К пейзажу я добавлял несметное количество игрушечных деревьев, сооружая лес (или хотя бы опушку). Из некоторых кубиков получались стены, живые изгороди и даже внушительных размеров здания… Жителей города изображали солдатики – честно говоря, они казались слишком крупными для домиков, в которых они якобы жили, но никого мельче я не нашел. Большинство фигурок я использовал как есть, а некоторым мама по моей просьбе сменила облик с помощью ножа и кисти с красками. Изюминкой моих городов были всякие необычные игрушечные здания вроде мельниц, замков и т. д.».
И вновь Лавкрафт, несомненно, заставил маму ходить по разным магазинам в поисках игрушек и затем помогать ему с покраской. Однако в своих миниатюрных городах он изображал не просто статичные сцены, а со свойственной ему любовью к сюжету и красочным зрелищам и развивающимся осознанием времени разыгрывал настоящие исторические события:
«Я организовывал все настолько географически и хронологически точно, насколько тогда позволял мой запас знаний. Естественно, большинство сценок относилось к восемнадцатому веку, хотя в результате увлечения железными дорогами и трамваями я также соорудил немало современных городков с замысловатыми железнодорожными сетями. У меня имелся потрясающий набор вагонов и разных принадлежностей – сигналов, тоннелей, станций и т. д., – хотя масштаб этой железной дороги был чересчур велик для моих деревушек. Играл я следующим образом: собирал сценку, как мне хотелось, – возможно, под влиянием какой-то книги или картинки, а потом долгое время, иногда на протяжении пары недель, придумывал всякие мелодраматичные события, наполнявшие жизнь деревни. Бывало, события затрагивали лишь небольшой период времени, например войну, эпидемию чумы или ни к чему не ведущий процесс путешествия и торговли, но порой действие затягивалось на целые эпохи, и это требовало заметных изменений в пейзаже и внешнем облике зданий. Города приходили в упадок и подвергались забвению, на их месте вырастали новые. Леса срубали, реки (через которые были перекинуты чудесные мосты) меняли русло. Конечно, я не всегда соблюдал историческую точность, ведь мои знания… были детскими и ограниченными. Подчас я пытался изобразить реальные события и сцены из истории – из Древнего Рима, из восемнадцатого века или из современности, а бывало, я просто все выдумывал. Сюжеты частенько были устрашающими, а вот фантастические или внеземные сцены (что странно) я никогда не изображал. От природы я все-таки реалист и не особо интересовался проявлениями фантазии в чистой форме. Итак, от всего этого я получал огромное удовольствие, но через неделю-другую сооружение мне надоедало, и я принимался за новое, хотя некоторые городки нравились мне так сильно, что я очень долго их не разбирал, а следующую сценку создавал на другом столе, используя материалы, не задействованные в прежней. Было что-то упоительное в том, чтобы править целым миром (пусть и миниатюрным) и определять ход его жизни. Я увлекался этим лет до одиннадцати или двенадцати, а параллельно с этим развивались мои литературные и научные интересы»[245].
Лавкрафт не сообщает, когда именно началось это его увлечение, но, скорее всего, речь идет о его седьмом или восьмом дне рождения.
Он любил уединенные игры, что вовсе не значило, что его не интересовали занятия на свежем воздухе. В 1900 г. у Лавкрафта появилось новое хобби: езда на велосипеде, и оно увлекло его на следующие десять лет. Вот что он об этом рассказывает:
«Старый добрый 1900 год, разве такое забудешь? 20 августа того памятного года, на десятый день рождения, мама подарила мне мой первый велосипед, и я сразу научился на нем кататься… правда, не умел слезать. Я просто колесил вокруг, а потом, с уязвленной гордостью, признавал, что мои способности ограниченны, – тогда я сбавлял скорость, а дедушка придерживал колесо, и я слезал с помощью подставки. Однако уже к концу года я полностью освоил железного коня и объездил на нем все дороги на много миль вокруг»[246].
Позже Лавкрафт вспоминал, что в тот период был «настоящим велокентавром»[247].
В некоторой степени все изменилось, когда он поступил в школу Слейтер-Авеню (расположенную на северо-восточном пересечении Слейтер-авеню и Юнивесити-авеню, где теперь находится частная школа Сент-Дунстан). Я не могу с уверенностью назвать точный год поступления и период обучения Лавкрафта, потому как школьные документы не сохранились (школа прекратила существование в 1917 г.[248]). По словам Лавкрафта, он впервые пошел в Слейтер-Авеню в 1898 г., чему давал следующее объяснение: «Прежде родные считали, что не стоит подвергать такого раздражительного и чувствительного ребенка какой бы то ни было дисциплинарной подготовке. Меня взяли в самый старший класс начальной школы, но вскоре мне стало скучно, ибо я уже знал все то, о чем нам рассказывали»[249]. Под «самым старшим классом начальной школы» Лавкрафт, вероятно, имеет в виду четвертый или даже пятый класс[250], то есть по уровню знаний он на пару лет опережал ровесников. В более раннем письме он упоминает: «Примерно в то время меня попробовали отдать в школу, но я не выдержал скучного распорядка»[251]. Другими словами, Лавкрафт, по-видимому, проучился в Слейтер-Авеню всего один учебный год (1898–1899).
Во всяком случае, именно в то время у него появились первые друзья за пределами семейного круга: Честер Пирс Манро (на год старше Говарда), Гарольд Бейтман Манро (на год младше) и Стюарт Коулман. Дружба с ними развивалась на протяжении нескольких лет, и подробнее об этом мы поговорим в следующей главе.
В Слейтер-Авеню Лавкрафт вернулся только в 1902 г., в начале нового учебного года. Трудно сказать что-либо по поводу его обучения в промежуток с 1899 по 1902 г.; известно лишь, что он занимался с частным учителем, но это было позже. Подозреваю, что Лавкрафт, как и прежде, по-своему удовлетворял интеллектуальное любопытство: его родные не могли не заметить любовь мальчика к книгам и позволяли ему заниматься любым предметом, который его интересовал. В одном чрезвычайно странном комментарии Лавкрафт вскользь упоминает, что в 1899–1900 гг. посещал Спортивную ассоциацию Провиденса, где впервые побывал в общественной душевой[252]. Не представляю, как он туда попал, ведь Говард никогда не интересовался спортом ни в качестве участника, ни в качестве зрителя. Возможно, мать отправила его в гимнастический зал, чтобы он выбрался из заточения на «темном чердаке без окон» и стал «нормальным» девятилетним мальчишкой? Инициатива могла исходить и от Уиппла, который, быть может, хотел, чтобы у внука появились обычные «мужские» интересы, или просто считал, что физические упражнения пойдут на пользу мальчику, чересчур увлеченному занятиями умственными. Впрочем, спорт он, судя по всему, быстро забросил, поскольку в одном из поздних писем Лавкрафт замечает: «В 9 лет я однажды упал в обморок в спортивном зале, и больше меня туда не водили»[253].
Лавкрафт не переставал много читать – в одном письме он рассказывает, как примерно в 1899 г. (вероятно, на летних каникулах в Вестминстере) мама вдруг заставила его прочитать «Маленьких женщин», которых он счел «скукой смертной»[254], – а также продолжал свои писательские опыты. Из-под его пера выходили и проза, и поэзия, и научные трактаты. Вдобавок к этому он взялся за написание исторических трудов. В каталоге от 1902 г. числятся две утерянные работы: «Становление Род-Айленда» и «Хронология прошлогодней войны с ИСПАНИЕЙ». Последняя явно относится к 1899 г., да и первая, возможно, была написана примерно в то же время. Как мы знаем, в Лавкрафте рано, в возрасте трех лет, пробудился интерес к предметам древности родного города и штата, и можно не сомневаться, что он с самого детства познавал историю штата из книг. «Становление Род-Айленда» он оценил в 25 центов, значит, работа была объемной. Источниками информации, вероятно, послужили следующие книги из его библиотеки: «В старом Наррагансетте: романтика и реальность» (1898) Элис Морс Эрл, «Мемуары Роджера Уильямса, основателя штата Род-Айленд» (1834) Джеймса Д. Ноулза и два тома из коллекции Исторического общества Род-Айленда, «Исторический трактат по гражданским и религиозным вопросам колонии Род-Айленд» (1838) Джона Кэллэндера и «Анналы города Провиденс: от первого поселения до создания городской администрации в июне 1832 г.» (1843) Уильяма Рида Стейплза. Некоторые из этих трудов сложноваты для восприятия в возрасте девяти лет, однако я не сомневаюсь, что Лавкрафт сумел в них разобраться. Если он написал «Становление Род-Айленда» в 1902 г., то мог воспользоваться и выдающейся трехтомной работой Эдварда Филда «Колония Род-Айленд и Провиденские плантации в конце века» (1902).
Нам ничего не известно о содержании трактата по Испано-американской войне, однако об этой работе можно многое рассказать. Ее значимость заключается в том, что это первый явный намек на интерес Лавкрафта к политике.
На момент рождения Г. Ф. Лавкрафта у власти находился совершенно непримечательный президент-республиканец Бенджамин Гаррисон, который, как ни странно, тоже родился 20 августа. В год рождения писателя на юге и на западе страны появилось популистское движение, которое подавило демократов, и вскоре его приверженцы основали собственную партию. Отчасти именно с их помощью в 1892 г. на выборах победил демократ Гровер Кливленд. Как мы помним, в шесть лет Лавкрафт был предан королеве Виктории, а не президенту Кливленду, которого поддерживали остальные члены семьи (скорее всего, неохотно, ведь они все наверняка были республиканцами). На выборах 1896 г. все родные Лавкрафта (по крайней мере, мужчины), без сомнения, голосовали за Мак-Кинли, а не за его оппонента Уильяма Дженнингса Брайана.