. Так ее состояние оценивали в 1919 г., хотя психологические проблемы наверняка появились сразу после смерти Уиппла Филлипса, ее отца, и развивались на протяжении многих лет. Она с похвалой отзывалась о творчестве сына, называя его «поэтом высочайшего уровня», однако Скотт справедливо предполагает, что, «несмотря на обожание, подсознательно она, возможно, критиковала сына, не способного заработать ни цента своим выдающимся умом». Недовольство Сьюзи тем, что Говард не смог окончить школу, поступить в университет и содержать себя, лишь осложняло ему жизнь.
Рассказывая о неизбежном ухудшении финансового положения семьи, Лавкрафт упоминает «несколько серьезных ударов, например, когда в 1911 году дядя потерял кучу моих и маминых денег»[394]. Как установил Фейг, речь идет об Эдвине Э. Филлипсе, брате Сьюзи, и я думаю, что о нем Лавкрафт и говорил[395]. Судя по самым разнообразным записям о трудоустройстве Эдвина, он с трудом держался на плаву. Как именно Эдвин потерял деньги Сьюзи и Говарда – неизвестно, однако можно предположить, что Лавкрафт имел в виду неудачные вложения, из-за которых они упустили не только проценты, но и сам капитал.
Все это наверняка плохо сказалось на Сьюзи и ее отношении к сыну. Пусть жена Лавкрафта и не была знакома с его матерью (к тому моменту Сьюзи уже скончалась), ее утверждение, что «Сьюзи изливала на единственного ребенка всю свою любовь и ненависть одновременно»[396], кажется вполне правдоподобным. Тревожный рассказ Клары Хесс о событиях, относящихся примерно к тому времени, лишь подтверждает слова Сони Дэвис:
«…когда она [Сьюзи] переехала в маленькую квартирку на первом этаже дома на Энджелл-стрит, неподалеку от пересечения с Батлер-авеню, мы с ней часто встречались в трамвае, и однажды, после множества настойчивых приглашений, я все же зашла к ней в гости. Уже тогда поговаривали, что она немного чудит. Я приятно провела время, только вот в доме царила довольно странная атмосфера, воздух был спертый, а миссис Лавкрафт все твердила о своем несчастном сыне, настолько отвратительном, что он прячется от людей и никуда не выходит, лишь бы на него не глазели.
Когда я сказала, что она преувеличивает и что мальчику не стоит бояться людей, Сьюзи посмотрела на меня печальным взглядом, как бы говоря: “Вам не понять”. В итоге я с удовольствием вырвалась из ее дома на улицу, соскучившись по свежему воздуху и солнечному свету, и в гости к ней больше не ходила»[397].
Это одно из самых скандальных воспоминаний о Лавкрафте и его матери, и я думаю, мы вполне можем поверить Кларе Хесс на слово. «Отвратительной» Сьюзи, по всей вероятности, считала его внешность, поэтому данный рассказ стоит отнести к тому периоду, когда Говарду было около 18–20 лет. В более юном возрасте он выглядел так обыкновенно, что никто, даже чудаковатая мать, не осмелился бы назвать его «отвратительным», однако годам к двадцати он вымахал до метра восьмидесяти и обзавелся заметно выступающей челюстью – сам он, кстати, впоследствии считал ее физическим недостатком. Как рассказывает Гарольд У. Манро, уже в старших классах Лавкрафт столкнулся с проблемой вросших волос на лице, хотя «жуткие порезы» на лице Говарда, как он полагал, появились от того, что тот пользовался тупой бритвой[398]. На самом деле, по признанию Лавкрафта, порезы оставались от иглы и пинцета, с помощью которых он вытаскивал вросшие волоски[399]. С этой проблемой он справился только после тридцати лет, и, возможно, она тоже сыграла свою роль в его критическом восприятии собственной внешности. Даже в феврале 1921 года, всего за несколько месяцев до смерти матери, он сообщал ей в письме о новом костюме, придающем ему «вполне приличный вид, насколько это возможно с моим-то лицом»[400].
Я ни в коем случае не поддерживаю высказывание Сьюзи и считаю, что ни одна мать не должна говорить подобное о своем сыне, даже если он действительно некрасив, хотя, возможно, за ее словами скрывается нечто большее. Многие предполагают, что Сьюзи вымещала на Говарде ненависть и отвращение, вызванные болезнью мужа, что, как мне кажется, весьма вероятно. Вряд ли ей – да и врачам тоже – было что-то известно об истинных причинах его заболевания, однако Сьюзи наверняка догадывалась, что оно как-то связано с сексом, и теперь, когда ее сын начал превращаться во взрослого мужчину, одолеваемого половым влечением, она, быть может, подозревала, что Лавкрафт станет похож на ее супруга, особенно если он в то время носил отцовскую одежду. Так или иначе, я думаю, у нас нет оснований сомневаться в том, что Сьюзи назвала Говарда «отвратительным», тем более что Лавкрафт сам (правда, всего однажды) признавался жене, что мать оказывала на него «губительное»[401] воздействие, поэтому не будем больше искать причины, объясняющие ее поведение.
И Клара Хесс, и Гарольд У. Манро подтверждают, что, бросив в старших классах школу, Лавкрафт действительно избегал общения с людьми. Когда Август Дерлет попросил Клару Хесс рассказать об этом подробнее, она написала: «Иногда я видела, как Говард ходит по Энджелл-стрит совсем один и смотрит прямо перед собой, опустив подбородок и подняв воротник пальто»[402]. «Как настоящий интроверт, он передвигался подобно сыщику – ссутулившись, глядя вперед, никого не узнавая, под мышкой вечно зажаты книги или газеты»[403], – вспоминает Манро.
До нас дошли лишь обрывки сведений о том, чем на самом деле все это время занимался Лавкрафт. По его собственному признанию, в 1908 г. он ездил в Мусап-Вэлли и в том числе посещал дом Стивена Плейса в Фостере, где родились его мать и бабушка[404]. Едва ли Лавкрафт отправился туда с целью отдохнуть, так как в прошлый раз он ездил туда с матерью еще в 1896 г., вскоре после смерти бабушки. Сохранилась фотография (вероятно, сделанная самим Говардом) Сьюзи, стоящей у родного дома[405]. Похоже, Лавкрафт хотел вернуться к своим корням, считая, что это поможет ему справиться с психологической травмой, однако ничего не вышло.
За 1909 г. нет никаких данных, за исключением астрономических наблюдений и информации о заочных курсах по химии. В 1910 г., насколько нам известно, Лавкрафт видел комету Галлея, только не в обсерватории Лэдд. В 1918 г. он писал: «Я более не посещаю ни обсерваторию Лэдд, ни другие достопримечательности Брауновского университета. Некогда я надеялся, что смогу пользоваться всем этим оборудованием, когда стану студентом, а затем, возможно, и управлять телескопом, будучи преподавателем. Однако, узнав, как говорится, всю подноготную, сейчас я уже не хочу являться туда в качестве далекого от университета варвара и чужака»[406]. Чувство отстраненности, вероятно, начало проявляться после нервного срыва в 1908 году, так что комету Галлея Лавкрафт наблюдал через собственный телескоп. Также он добавляет, что ранее в том же году упустил одну яркую комету, «потому что валялся в постели с жуткой корью!»[407]. В другом письме Лавкрафт говорит, что в схватке с корью похудел почти на двадцать пять килограммов и едва не умер[408]. При этом в 1910 г. он часто посещал театральные постановки и посмотрел много спектаклей по Шекспиру в оперном театре Провиденса[409]. Также Лавкрафт ездил в Кембридж в Массачусетсе, – скорее всего, чтобы навестить свою тетю Энни Гэмвелл и двенадцатилетнего племянника Филлипса[410]. В городе Броктон, тоже расположенном в штате Массачусетс, примерно на полпути между Провиденсом и Бостоном, он полетал на воздушном шаре[411]. Судя по этим поездкам, Лавкрафт вел не совсем уж затворническую жизнь, а в полете на шаре его, возможно, сопровождал Филлипс Гэмвелл. 20 августа 1911 г. Лавкрафт отметил свой двадцать первый день рождения, без конца катаясь на электрическом трамвае.
«Несмотря на плохое самочувствие, я устроил себе праздник и весь день катался на электрическом трамвае: сначала поехал на запад, в сторону живописной сельской местности, где жили мои предки по матери, пообедал в Патнаме, штат Коннектикут, затем отправился в Уэбстер, штат Массачусетс (с местностью близ которого связаны мои самые ранние воспоминания), после чего повернул на северо-восток к Вустеру, потом к Бостону и, намотав практически рекордный круг, ближе к ночи наконец-то вернулся домой»[412].
Быть может, таким способом Лавкрафт тоже пытался вернуться в детство, ведь он, без сомнения, помнил о поездке на трамвае в 1900 или 1901 году, послужившей основой для его забавного стихотворения «Неудачное путешествие».
В 1911-м (скорее всего, ближе к концу года) Лавкрафт видел президента Уильяма Говарда Тафта, когда тот перед выборами приезжал в Провиденс[413]. Позже он восхищался Теодором Рузвельтом и, по всей вероятности, голосовал именно за него (или высказывался в его поддержку), когда Рузвельт, разругавшись со своим протеже Тафтом, решил баллотироваться на пост президента от Прогрессивной партии, известной под прозвищем «партия лосей», и с осени 1911 г. активно включился в борьбу. Хотя в августе 1912 года, всего за два-три месяца до выборов, Лавкрафт видел Рузвельта в оперном теа