тре Провиденса[414], спустя много лет он признавался: «Что касается Вудро Вильсона, тут все не так просто. В 1912 г. я выступал за него, потому что Вильсон, как мне казалось, олицетворял цивилизованную форму правления – в отличие от откровенно грабительской плутократии консерваторов Тафта и слепо бунтующих “лосей”. Правда, нерешительная политика в отношении Мексики почти сразу настроила меня против Вильсона»[415]. Таким образом, в выборах 1912 г. Лавкрафт оказался на стороне победителя: голоса республиканцев разделились между Тафтом и Рузвельтом, и в итоге их обошел демократ Вильсон. Упоминая Мексику, Лавкрафт имел в виду Мексиканскую революцию, в которую США периодически вмешивались на протяжении следующих трех лет. К 1912 году Лавкрафт уже мог голосовать, однако по вышеупомянутой цитате непонятно, воспользовался ли он тогда своим правом.
12 августа 1912 г. Лавкрафт составил единственное за всю жизнь завещание. Позже мы еще поговорим об этом подробнее, если вкратце, в документе указано, как следует распорядиться его имуществом и личными вещами в случае смерти, а именно передать все матери, Саре С. Лавкрафт, или, если она умрет раньше, тетям Лилли Д. Кларк (две трети) и Энни Э. Гэмвелл (одна треть) или же, если и они умрут раньше, их наследникам. Завещание засвидетельствовали Эддисон П. Манро (отец Гарольда и Честера), Честер П. Манро и Альберт А. Бейкер, поверенный Лавкрафта, который до совершеннолетия Говарда считался его опекуном.
Поддерживал ли Лавкрафт отношения с друзьями? Имеющиеся в нашем распоряжении факты довольно неоднозначны. Он наверняка чувствовал себя неудачником по сравнению со школьными приятелями, которые вступали в брак, находили работу и брали на себя обязанности, присущие взрослой жизни. Гарольд Манро женился, переехал в Ист-Провиденс и стал помощником шерифа[416]. Честер Манро, как мы вскоре узнаем, отправился в Северную Каролину. Стюарт Коулман поступил на военную службу и дослужился до майора. Рональд Апхэм стал коммивояжером[417]. Один школьный товарищ, чьи сочинения нередко правил Лавкрафт, опубликовал статью в «Трибуне Нью-Йорка» (New York Tribune)[418]. В результате в 1916 г. Лавкрафт заявлял: «Я бесконечно стыжусь своего домашнего образования, но по крайней мере осознаю, что не мог поступить иначе. Я самостоятельно занимался химией, литературой и тому подобным… Считая себя неудачником, я избегал человеческого общества и не хотел показываться на глаза людям, знавшим меня в юности и зря ожидавшим от меня больших успехов»[419].
А вот что вспоминал о Лавкрафте Эддисон Манро в беседе с Уинфилдом Таунли Скоттом:
«Он жил через несколько домов и частенько бывал в гостях у наших сыновей. Мы специально отвели мальчикам комнату в подвале под “клуб”, и Говарду там очень нравилось. В этот клуб входили соседские парнишки лет двадцати, человек шесть, и когда они устраивали так называемый импровизированный “банкет” – еду готовили сами, – Говард всегда был главным оратором и, по словам моих мальчиков, произносил великолепные речи»[420].
Видимо, речь идет об Историческом клубе Ист-Сайда, члены которого продолжали собираться даже после окончания школы. Если Манро верно указывает возраст парней, то упомянутые встречи как раз пришлись на тот период (1910 г.), когда Лавкрафт, по его собственному утверждению, «избегал человеческого общества», и особенно своих друзей. «После Хоуп-Стрит я ни разу не разговаривал с Говардом, хотя несколько раз его видел»[421], – отмечает Гарольд Манро (по всей видимости, не входивший в клуб). Впрочем, он и не был близким другом Лавкрафта. Думаю, в правдивости рассказа Эддисона Манро о времени и характере встреч клуба сомневаться не стоит. Он добавляет:
«Иногда мне выпадала возможность пообщаться с ним, и его рассуждения, такие зрелые и логичные, всегда меня поражали. Больше всего запомнился один момент: с 1911 по 1914 г. я был членом сената Род-Айленда, нам предстояло принять некоторые важные меры, и Говард, зайдя к нам однажды вечером, решил их со мной обсудить. Он оказался невероятно осведомлен в области, которую двадцатилетние парни редко находят интересной. И не просто осведомлен – такими глубокими знаниями обладал мало кто из сенаторов, участвовавших в голосовании по принятию тех самых мер»[422].
Полагаю, Манро правильно указал срок своей службы в сенате Род-Айленда, и его воспоминания точны. А вот Лавкрафт, несомненно, почерпнул знания о политике, прочитав целую подборку «Газеты Провиденса» (Providence Gazette) и «Сельского журнала» (Country-Journal) (1762–1825) в библиотеке Провиденса[423]. Кроме того, он наверняка регулярно читал Providence Journal (или, что более вероятно, вечернее издание этой газеты, на которое он затем подписался).
Стихотворения «Стихи, которые друг автора отправит шурину на Новый год» и «Мистеру Манро, по мотивам его поучительного и увлекательного рассказа о Швейцарии» (пусть и не самые выдающиеся) доказывают, что Лавкрафт поддерживал связь как минимум с одним человеком из семьи Манро. Первое не датировано; скорее всего, оно было написано примерно в 1914 г., а на рукописном тексте второго указано 1 января 1914 года. Друг автора, упомянутый в названии, – кто-то из Манро, но кто именно, мы не знаем. В другом источнике («Познакомьтесь с мистером Честером Пирсом Манро») Лавкрафт заявляет, что работу о Швейцарии на самом деле написал Честер, хотя о цели ее создания не рассказывается. Возможно, это было задание в университете. В одном из двустиший есть непредумышленный намек на затворничество Лавкрафта: «Студент-домосед, он нигде не бывал, / Из дома все горы он изучал». Мысль о поездке в Швейцарию, вероятно, казалась ему не менее фантастической, чем экспедиция в Антарктиду, ведь до 1921 г. Лавкрафт побывал лишь в трех штатах (Род-Айленд, Массачусетс и Коннектикут)[424], с 1901 по 1920 г. ночевал исключительно в собственном доме[425] и (в основном по финансовым причинам) никогда не выезжал за пределы Северной Америки.
Вот что рассказывает Лавкрафт о своем творчестве за этот «бессодержательный» период:
«В годы нездоровья я сочинял труды по химии и немного занимался историческими работами и исследованием древности, а году так в 1911-м снова вернулся к литературе и капитально переосмыслил стиль, очистив свою прозу от мерзких газетных штампов и нелепой тяжеловесности. Понемногу я осознал, что сумел выковать инструмент, которым должен был обзавестись еще десяток лет назад, – приличный стиль для выражения мыслей. Несмотря на это, я продолжал сочинять стихи и, обманывая самого себя, зваться поэтом»[426].
Примечательно, что до нас дошло крайне мало образцов его «разъяснительной прозы», написанной в период между рассказом «Алхимик» (1908) – или последней статьей для Providence Tribune под названием «Солнечное затмение в июне» (1 июня 1908 г.), смотря что появилось позже, – и работой над колонкой об астрономии для Providence Evening News, к которой Лавкрафт приступил 1 января 1914 г. В любопытном письме от 3 августа 1913 г. к редактору Providence Sunday Journal он жалуется на нехватку мест на выступлениях оркестра в парке Роджера Уильямса (судя по содержанию письма, Лавкрафт регулярно посещал эти концерты) и дает невообразимую рекомендацию – построить в городе огромный концертный зал наподобие театра Диониса в Афинах. Сохранились и другие письма, о которых я еще расскажу.
Зато в нашем распоряжении есть подборка стихов, написанных «около 1911 года» или немного позже. Лишь одно из них представляет интерес для биографии автора – «От членов мужского клуба Первой универсалистской церкви Провиденса, штат Род-Айленд, к главе клуба, отправляющемуся поправить здоровье во Флориду».
Назвать точное время написания не получится, можно лишь обозначить предполагаемый период – с 1910 по 1914 г., однако из самого стихотворения мы узнаем, что Лавкрафт состоял в мужском клубе. Первое универсалистское общество было основано в Провиденсе еще в 1821 г. и поначалу располагалось в часовне на пересечении улиц Вестминстер и Юнион (теперь там деловой центр города). Новую церковь построили в 1872 г. на углу Грин-стрит и Вашингтон-стрит[427] (на западной оконечности центра Провиденса, рядом с библиотекой), и, видимо, туда и ходил Лавкрафт на встречи клуба. Не удивлюсь, если в этом замешана мать Лавкрафта, которая дважды пробовала отдать сына на воспитание в обычную воскресную школу и теперь подумала, вдруг ему придется по вкусу менее суровое религиозное учение. Надо полагать, таким образом она пыталась вытаскивать сына из дома, чтобы он хоть иногда бывал среди людей. В стихотворении восхваляется безымянный основатель и глава клуба:
Основы клуба были заложены твоими руками,
При твоем правлении созданы основные правила,
Твои усилия помогли нам моментально набрать мощь,
Чтобы учить и развлекать.
Вдумчиво ты выправил его стратегию
С верным сочетанием серьезности и веселости,
А на частых собраниях не было нехватки
Благородного учения и занимательных увеселений.
Похоже, нам не суждено узнать подробности о деятельности клуба и цели его создания, так как в стихотворении об этом не говорится.