Двумя годами ранее у Лавкрафта появился шанс более удачного запуска статей, и он сполна им воспользовался. Серия из четырнадцати статей под названием «Астрономия раскрывает тайны небес» выходила в «Новостной газете Эшвилла» (Asheville Gazette-News, штат Северная Каролина) с февраля по март 1915 г., хотя четырнадцатая статья и часть тринадцатой не были опубликованы. В итоге тем не менее получился простой, систематичный и всесторонний курс астрономии для новичков. В начале первой статьи Лавкрафт заявил следующее:
«Данная статья открывает серию, разработанную для читателей, не имеющих никаких знаний об астрономии. Информация будет подана просто и интересно. Надеемся, что данная серия немного поспособствует распространению знаний об астрономии среди читателей Gazette-News, поможет им избавиться от пагубных и зазорных суеверий, связанных с астрологическими предсказаниями, и побудит хотя бы нескольких человек к более глубокому изучению астрономической науки». («Небосвод и его содержимое», 16 февраля 1915 г.)
Стоит отметить отсылку к разногласиям с И. Ф. Хартманном, которые на тот момент завершились всего пару месяцев назад, а также довольно отчаянную попытку обойтись без специальной терминологии. В статье, опубликованной в сентябрьском номере Providence Evening News за 1915 г., Лавкрафт расскажет о преимуществах знаний в области астрономии, «освобожденных от нудных математических сложностей», которые некогда помешали ему профессионально заниматься этой наукой. Серия «Тайны небес» получилась довольно интересной, и Лавкрафт вполне мог бы стать автором научно-популярных работ, но, к счастью для мировой литературы, он не стал ограничиваться одной лишь наукой.
Как же так вышло, что Лавкрафт стал писать серию астрономических статей для газеты из Эшвилла в Северной Каролине? Ответ можно найти в одной из ранних статей «Познакомьтесь с мистером Честером Пирсом Манро» (1915), где Лавкрафт рассказывает, что друг его детства теперь «устроился в Гроув-парк-инн в Эшвилле». Не сомневаюсь, что именно Честер, желая подкинуть приятелю какую-нибудь прибыльную работенку (а статьи Лавкрафт наверняка писал не бесплатно), поговорил с редактором Gazette-News и, быть может, в качестве примера показал ему материалы Лавкрафта, написанные для Providence Evening News.
Результатом стала удачно выстроенная серия, в которой последовательно рассказывалось о Солнечной системе (в том числе отдельно о Солнце и всех планетах), кометах и метеорах, звездах, звездных скоплениях и туманностях, созвездиях, а также о телескопах и обсерваториях. Некоторые материалы были разбиты на две и больше частей и не всегда публиковались по порядку: однажды, как ни странно, после первой части статьи о внешних планетах вышла первая часть «Комет и метеоров», затем – два отрывка из «Звезд» и только после этого – продолжения статей о планетах и кометах. Отрывки печатались раз в три-шесть дней. Последняя из сохранившихся статей, «Телескопы и обсерватории», вышла в двух частях в выпусках за 11 и 17 мая 1915 г., и в конце второй части большими буквами написано «ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ», однако некоторые номера газеты, напечатанные после 17 мая, оказались утеряны, а с ними либо окончание статьи о телескопах (тринадцатой по счету), либо новая четырнадцатая статья. Подозреваю, что существовал и заключительный фрагмент тринадцатой статьи и четырнадцатая целиком, ведь в последнем сохранившемся отрывке, длинном абзаце, посвященном обсерваториям, Лавкрафт лишь поверхностно затрагивает тему.
О его материалах для Asheville Gazette-News можно сказать лишь одно: это качественные научно-популярные статьи. Лавкрафт, естественно, поднимает в них свои излюбленные вопросы, в том числе и о космизме. Рассказывая о том, что самая далекая от нас звезда, возможно, находится на расстоянии 578 тысяч световых лет, он замечает:
«Наш разум не способен осмыслить такое число… Но разве огромная Вселенная не является безграничным пространством, усеянным бесконечным числом других галактик, которые могут даже превосходить нашу в размерах? Какими же убогими и нелепыми предстают тогда пропорции нашей крошечной планеты с ее тщеславными обитателями и надменными, вечно ссорящимися народами!» («Звезды, часть II», 23 марта 1915 г.)
Как и в статьях для Evening News, здесь Лавкрафт постепенно вводил серьезные космологические понятия, такие как небулярная гипотеза и энтропия (об этом мы поговорим подробнее, когда речь зайдет о его философском развитии). В остальном статьи из Gazette-News предстают довольно сухими и не особо примечательными. Ближе к концу жизни Лавкрафт достал старые статьи из своих папок и «поразился тому, как сильно они устарели»[491]. Работая над этими материалами и занимаясь любительской журналистикой, Лавкрафт еще не осознавал, в чем заключается его истинный талант. Лишь два года спустя он вернется к написанию художественной литературы.
7. Мастер механистичного размера (1914–1917), Часть II)
Взгляды Лавкрафта на стиль прозы оставались старомодными и консервативными, а на стиль поэзии (как в теории, так и на практике) – тем более. Его юношеские рассказы, как мы уже видели, написаны специально «под старину» и в каком-то смысле кажутся еще более архаичными, чем его ранние стихи, ведь в некоторых из них (например, «Неудачное путешествие») хотя бы затрагиваются современные темы.
Лавкрафт, что интересно, с самого начала прекрасно понимал: его поэзия хороша в основном лишь четко выверенным размером и рифмой. В письме 1914 г. к Морису У. Моу, учителю английского и одному из первых коллег по любительской журналистике, он оправдывал регулярное использование героического двустишия: «Если убрать форму, то ничего не останется. Истинным поэтическим талантом я не обладаю, и от никчемности мои творения спасает только внимание к стихотворному размеру»[492]. Затем Лавкрафт добавляет:
«Теперь я осознаю, что все дело в моем абсолютно извращенном вкусе. Любой, кого ни спроси, скажет, что прелесть поэзии заключается вовсе не в четкости размера и не в визуальной красоте эпиграмм, а в богатстве образов, изысканности воображения и проницательности восприятия, которые не зависят от внешней формы и мнимого великолепия. И все же не стану лицемерить и скажу, что все равно предпочитаю старый добрый десятисложный стих за его раскатистое звучание. Поистине, мне не хватает лишь напудренного парика и старомодных бриджей».
Последнее предложение, как мы вскоре увидим, особенно показательно. Лавкрафт был увлеченным критиком поэзии, при этом неспособным следовать основополагающим ее правилам в собственных произведениях. Так зачем же он написал столько стихов (от 250 до 300), еще и в стиле восемнадцатого века, если сам считал их никчемными? В 1918 г. Лавкрафт дает вполне разумный комментарий к объемному списку своих поэтических работ, опубликованных в любительских изданиях: «Какая убогость и посредственность. Лишь внимательный глаз сумеет отыскать в этой подборке никудышных стихов что-либо достойное»[493]. Такое чувство, что самобичевание приносило ему какое-то мазохистское удовольствие.
В 1929 г. Лавкрафт дал, пожалуй, наиболее здравую оценку своим поэтическим занятиям:
«В своем послушном соблюдении стихотворного размера я был, увы, закоренелым подражателем, я позволил моей склонности к старомодному стилю взять верх над абстрактными поэтическими чувствами. В результате я уже и сам не знал, ради чего сочиняю, пока наконец не стал писать только для того, чтобы воссоздать атмосферу любимых авторов восемнадцатого века. От самовыражения не осталось и следа, и единственной мерой успеха было то, насколько удачно я использовал стиль Поупа, Юнга, Томсона, Аддисона, Тикелла, Парнелла, Голдсмита, Джонсона и других. Мои стихи утратили любой намек на оригинальность и искренность, воспроизводя лишь стандартные формы и образы Георгианской эпохи. Язык, лексикон, идеи, образы – все это подчинялось законам того мира, где носили парики и использовали устаревшую орфографию. Мира, который мне по какой-то необъяснимой причине казался совершенно нормальным»[494].
К такому анализу и добавить особо нечего. Он показывает, что для Лавкрафта поэзия служила не художественным, а психологическим средством, своего рода самообманом, благодаря которому можно было окунуться в восемнадцатый век или представлять себя самого порождением той эпохи, попавшим в отвратительные чужие времена. И если «единственной мерой успеха» Лавкрафт считал подражание стилю великих поэтов Георгианской эпохи, тогда можно откровенно сказать, что его стихи оказались полным провалом.
В библиотеке Лавкрафта имелась завидная подборка поэтов восемнадцатого и конца семнадцатого века, от «Гудибрас» Сэмюэла Батлера, поэтических работ Драйдена (включая перевод «Энеиды» Вергилия), «Аптеки для бедных» Сэмюэла Гарта (1699) и, конечно же, Мильтона до Джозефа Аддисона, Джеймса Битти, Роберта Блумфилда («Фермерский мальчик»), Томаса Чаттертона, Уильяма Коллинза, Уильяма Купера, Джорджа Крабба, Эразма Дарвина («Ботанический сад»), Вильяма Фальконера («Кораблекрушение»), Оливера Голдсмита, Томаса Грея, Джеймса Макферсона (переводы Оссиана), Александра Поупа, Мэтью Прайора, Уильяма Шенстона, Роберта Таннахилла, Джеймса Томсона, Джона Уолкота (под псевдонимом Питер Пиндар) и Эдуарда Юнга. Также в его коллекции хранилось несколько антологий поэзии восемнадцатого века и произведения американского поэта Джона Трамбалла. Знал Лавкрафт и работы Джоэла Барлоу[495], но его сборников в библиотеке не было. В перечне не указаны авторы, о которых говорилось в приведенном выше письме, однако Лавкрафт, без сомнения, читал их и других поэтов в библиотеке Провиденса или где-то еще. В общем, его можно назвать настоящим знатоком поэзии восемнадцат