Упоминая о «целеустремленности», Лавкрафт, вероятно, намекает на то, что хотел бы продолжить сочинять прозу, если данный рассказ, пусть и недооцененный им самим, получит благожелательные отклики. Рассказ понравился читателям, однако пройдет еще не менее полугода, прежде чем Лавкрафт снимет самопровозглашенный девятилетний запрет на сочинение прозы. Летом 1917 г. он один за другим написал рассказы «Усыпальница» и «Дагон», в основном благодаря поддержке У. Пола Кука из Атола, штат Массачусетс, который в дальнейшем сыграет значительную роль в жизни Лавкрафта.
8. Мечтатели и фантазеры (1917–1919, Часть I)
У. Пол Кук (1881–1948), который появлялся в любительской прессе также под именем Уиллис Тет Кроссман, долгое время оставался «гигантом» мира любительской журналистики. Кука можно считать истинным уроженцем Новой Англии: родился в Вермонте, был, как любил подчеркивать Лавкрафт, прямым потомком колониального губернатора Беннинга Вентворта из Нью-Гэмпшира и большую часть взрослой жизни провел в Атоле, штат Массачусетс. Одним из его первых любительских журналов стал «Ежемесячник Монаднока» (Monadnock Monthly), названный в честь горы в Нью-Гэмпшире, что неподалеку от его дома в Атоле. Долгие годы Кук возглавлял печатное отделение «Атол транскрипт» (Athol Transcript) и благодаря доступу к типографскому оборудованию и преданности любительской журналистике стал истинным филантропом, печатая журналы практически по себестоимости. Как мы уже знаем, в 1917 г. он начал печатать Conservative. Будучи председателем ОАЛП, Лавкрафт назначил Кука главным типографом, и тот занимал эту должность три года подряд (1917–1920) и потом еще три года, в 1922–1925 гг. Что интересно, в то же время Кук был главным редактором в НАЛП (1918–1919) и возглавлял Национальную ассоциацию (1919–1920)[597].
После первой встречи с Куком в сентябре 1917 г. (далее мы поговорим о ней подробнее) Лавкрафт описал его следующим образом: «Не назвал бы его особо начитанным, но он обладает острым умом, саркастическим юмором, а также бескрайними энциклопедическими знаниями о событиях и личностях любительской журналистики, как нынешних, так и прежних»[598]. Правда, здесь Лавкрафт не упоминает, что Кук был страстным поклонником «странной» прозы, а позже он признает: «Библиотека Кука – потрясающая коллекция фантастики и книг другого жанра, собранных в одном месте. Подобного я раньше не видел»[599]. Он частенько брал у Кука редкие книги, которые больше нигде не мог достать. Не сомневаюсь, что во время встречи Кук с Лавкрафтом обсуждали этот их общий интерес. Точно не известно, но, возможно, именно тогда Кук и убедил Лавкрафта напечатать его давний рассказ «Зверь в подземелье», появившийся в журнале Кука Vagrant (издание НАЛП) за июнь 1918 г.
Лавкрафт четко дает понять, что без поощрения Кука не вернулся бы к написанию работ в «странном» жанре:
«В 1908 г., когда мне было 18, я ужасно взбесился из-за отсутствия у меня практического опыта [написания прозы] и сжег все свои рассказы (а их было бесчисленное множество), кроме двух, твердо решив (забавно, правда?) в будущем писать только стихи. Затем, несколько лет спустя, я опубликовал эти два уцелевших рассказа в любительской прессе, где их приняли так хорошо, что я начал подумывать, а не вернуться ли мне к прозе. Наконец, редактор и критик любительской прессы У. Пол Кук… подтолкнул меня к этому делу, и в результате появился неуклюжий рассказ “Усыпальница”. После этого я написал “Дагона”…»[600]
С хронологией Лавкрафт немного ошибся: «Зверя в подземелье» опубликовали значительно позже лета 1917 г., когда он вновь занялся написанием прозы. Так или иначе, Лавкрафт нашел свое дело, хотя тогда, вероятно, еще об этом не догадывался. «Усыпальницу» он сочинил в июне 1917-го, «Дагона» – в июле[601]. Кук поддержал его в хвалебной статье «Проза Говарда Ф. Лавкрафта», которую опубликовали в Vagrant за ноябрь 1919 г. в качестве предисловия к «Дагону»:
«Говард Ф. Лавкрафт широко известен в любительских кругах как поэт, чуть меньше – как автор эссе и редакторских колонок. Он сочиняет еще и рассказы, но об этом мало кто знает: отчасти потому, что у него пока не очень много опубликованных работ в прозе, а отчасти потому, что он не считает себя умелым рассказчиком. Его первый рассказ “Алхимик” появился в любительском журнале United Amateur, и уже по нему можно понять, что перед нами последователь По с его необычным, мистическим и даже болезненным взглядом на мир без намека на яркие краски реальной жизни. Второй рассказ, “Зверь в подземелье”, опубликованный в Vagrant, оказался хуже во всех отношениях, хотя в пользу мистера Лавкрафта можно засчитать современное место действия. Самым примечательным в этом довольно слабом произведении стало мастерство автора, с которым он создавал атмосферу.
В “Дагоне”, напечатанном в этом номере Vagrant, мистер Лавкрафт отлично проявляет себя в качестве автора прозы. Когда читаешь его рассказ, на ум сразу приходит пара-тройка имен других авторов. Во-первых, вспоминается По, и мистер Лавкрафт, несомненно, первым признает свою верность американскому мастеру. Во-вторых, Мопассан, и вот тут мистер Лавкрафт точно будет отрицать любое сходство с великим французом.
“Дагон” – не последнее произведение Лавкрафта для любительской прессы в прозаическом жанре. Конечно, он все равно будет писать больше стихов, чем рассказов, однако мы можем с уверенностью ожидать от него работ, которые даже превзойдут высокую планку, заданную “Дагоном”.
Я не могу назвать Лавкрафта великолепным поэтом… Но как автор рассказов он прекрасен. На данный момент из всех писателей-любителей он один достоин не только вежливой похвалы»[602].
Почти все утверждения из данного отрывка правдивы, за исключением, пожалуй, влияния Ги де Мопассана, которого Лавкрафт в то время, скорее всего, еще не читал (в будущем произведения Мопассана в «странном» жанре покажутся ему интересными). Хвалебная статья – ничего подобного в любительской прессе раньше не встречалось, даже если брать в расчет колонки Лавкрафта, где он представлял друзей и коллег, присоединившихся к ассоциации, – не могла не порадовать Лавкрафта, которому требовалось дружеское одобрение, чтобы преодолеть прочно укоренившуюся неуверенность в качестве своих рассказов. В данном случае похвала была заслуженной.
Большинство рассказов Лавкрафта до 1923 г. написано под значительным влиянием Э. По. Правда, в самых ранних произведениях сходство с По едва прослеживается, хотя в 1898 году, впервые ознакомившись с его работами, Лавкрафт был в восторге от автора. Ситуация резко меняется, начиная с рассказа «Усыпальница», в котором отчетливо видны заимствования у По. При этом и «Усыпальницу», и «Изгоя» (1921), которые больше всего похожи на рассказы Э. По, нельзя назвать просто стилизациями, однако именно Эдгара По Лавкрафт взял за образец стиля и построения рассказа. В начале многих из ранних историй Лавкрафта – да и даже поздних – читателю сообщается о какой-то страшной истине, а дальнейшие события повествуют о том, как она была открыта. Вспомним начало рассказа По «Береника»: «Печаль разнообразна. Убожество нашей планеты принимает множество форм»[603]. Сам По, возможно, позаимствовал такой псевдодокументальный прием у эссеистов восемнадцатого века, повлиявших на него не меньше, чем на Лавкрафта, и оба автора использовали его для создания атмосферы «мистификации», выдавая рассказ за реальное происшествие.
В поздние годы Лавкрафт отрицал прямые стилевые заимствования у По. Комментируя рассказ Ричарда Ф. Сирайта, вдохновленный, по мнению некоторых, произведениями Лавкрафта, он отмечает:
«… ярко выраженного сходства я не вижу. Скажу только, что вы попросту выбрали ту же лексику, которую предпочитаю я – и предпочитали сотни других писателей еще задолго до моего рождения. Многие считают, что мой стиль взят исключительно у По, и это (несмотря на то, что По на самом деле сильно на меня повлиял) еще одна типичная ошибка несведущего модернизма. Такой стиль не является особой приметой По, это всего лишь традиционная манера английской прозы. Если я где его и позаимствовал, так, скорее, у авторов восемнадцатого века, а не у По…»[604]
Думаю, здесь есть определенная доля риторики. Да, стиль прозы Лавкрафта действительно являет собой смесь эссеистов восемнадцатого века и Эдгара По, но к моменту написания вышеупомянутого письма (1935) он уже довольно далеко ушел от прямого подражания По. А вот слог Лавкрафта, знакомый нам еще с ранних рассказов – местами трудный, слишком эмоциональный, с устаревшими и непонятными словами, не самым реалистичным изображением героев, с многословным описанием и повествованием, почти без диалогов, – очевидно, взят у Э. По и вовсе не считается «традиционной манерой английской прозы», как можно увидеть по произведениям Готорна, Теккерея или Джозефа Конрада.
В других источниках Лавкрафт все же честно признает влияние По: «Поскольку из всех писателей в жанре ужасов наиболее сильное воздействие на меня оказал По, мне все время кажется, что рассказ начат как-то неправильно, если в нем не хватает признаков его стиля. Я никогда не смогу сразу нырнуть в гущу событий, как популярные авторы. На мой взгляд, сначала необходимо задать обстановку и направление движения, а уже потом переходить к главному»[605]. Здесь он как раз имеет в виду то самое полудокументальное вступление, которым неизменно пользовались и По, и Лавкрафт, прежде чем начать повествование об основных событиях. Лавкрафт так часто рассказывал о влиянии По на свои произведения, что иногда уходил в другую крайность, как, например, в известном жалобном отрывке из письма 1929 г.: «Есть у меня рассказы под “По” и есть рассказы под “Дансени”, но, увы,