. И, возможно, этот рассказ не так уж сильно отличается от других его произведений: разве он не затрагивает, как и «Усыпальница», искреннее желание Лавкрафта окунуться в жизнь восемнадцатого века? Разве в нем не воплощено то, что Лавкрафт в «Заметках о сочинении фантастической литературы» называл доминирующей темой всех своих работ в «странном» жанре», а именно «конфликт с временем»?
Следующий рассказ он напишет только спустя год, из чего можно сделать вывод, что в тот момент написание художественной литературы еще не вышло для него на первый план. «Полярис» – очень коротенький рассказ, одним своим существованием подталкивающий к интересным размышлениям. В этой истории безымянному рассказчику снится сон, где он поначалу является бестелесным духом, рассматривающим какую-то воображаемую страну под названием Ломар. Главному городу Олатоэ угрожает наступление Инутов, «низкорослых злобных врагов с желтой кожей». В последующем «сне» рассказчик узнает, что у него есть тело и он один из ломарцев. Он «слаб и из-за тягот и невзгод подвержен странным обморокам», поэтому его не принимают в армию защитников, но дают важное задание – стоять на страже в башне Тапнен, так как «зрение у меня было самое острое в городе». К сожалению, в наиболее ответственный момент ему подмигивает Полярная звезда – Полярис, – накладывая на героя сонное заклинание. Просыпается он в комнате, за окном которой виднеются «жутко раскачивающиеся деревья сонного болота» (его жизнь во время «бодрствования»). «Я все еще сплю», – убеждает себя рассказчик и пытается проснуться, но напрасно.
Можно подумать, что это душераздирающая история о человеке, который не способен отличить сон от реальности, хотя на самом деле здесь рассказывается не о фантазиях, а, как и в «Усыпальнице», о случае одержимости духом далекого предка, что следует из стихотворения, которое приводится в рассказе. Герой считает, что с такими словами к нему обращается Полярная звезда:
Спи, часовой, пока планеты
Не пройдут по орбитам
Двадцать шесть тысяч лет,
И тогда я вернусь туда, где сейчас сияю.
Видимо, речь идет о так называемом великом годе, то есть периоде, за который созвездия вернутся на изначальную позицию, совершив полный круг, – правда, в древности считалось, что на это уходит около пятнадцати тысяч лет. Другими словами, дух героя унесся на двадцать шесть тысяч лет назад и связался с духом предка. Получается, Ломар – вовсе не вымышленное место, а реально существовавшая в доисторическую эпоху страна, расположенная где-то в Арктике, так как, согласно повествованию, современные эскимосы – потомки тех самых инутов. (Название народа из рассказов должно отсылать нас к инуитам – именно так на Западе называют эскимосов. В единственном числе один представитель инуитов зовется инук.) Многие рассказы Лавкрафта воспринимаются как истории о снах, а в действительности к таковым можно отнести лишь «Селефаис» (1920) и «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата» (1926–1927), да и то с натяжкой.
«Полярис» же примечателен тем, что необъяснимым образом перекликается с произведениями Лорда Дансени, которые Лавкрафт прочитает только спустя год. В 1927 г. он и сам говорил об этом сходстве:
«Интересно, что “Полярис” я написал в 1918 г., еще до прочтения каких-либо работ Лорда Дансени. Кому-то трудно в это поверить, но я могу не просто гарантировать, что так и было, но и предоставить несомненные доказательства. Просто у нас одинаковые взгляды на столкновение человека с неизвестным и похожие знания в области мифологии и истории. Отсюда и параллели в атмосфере, выдуманных терминах, рассмотрении темы сна и т. д.»[629].
Сходство и правда потрясающее, отрицать не стану, однако приведу и другие аргументы для его объяснения. Прежде всего, с точки зрения стиля и на Дансени, и особенно на Лавкрафта, большое влияние оказал По. В своей автобиографии Дансени признается, что с самого детства тоже был очарован его историями: «Однажды я взял в школьной библиотеке сборник рассказов Э. По и прочитал его целиком. После этого еще многие годы заброшенный и мрачный регион Уир, окутанный туманами, казался мне самым зловещим местом…»[630] Если Лавкрафта сильнее впечатлили истории в жанре чистого ужаса, такие как «Лигейя», «Падение дома Ашеров», «Черный кот», то Дансени скорее вдохновлялся фантастическими творениями По и его стихами в прозе («Тишина», «Тень. Парабола», «Маска Красной смерти»), которые в совокупности с чтением Библии короля Якова и могли породить высокопарный красочный стиль, присущий его ранним работам. Сам Лавкрафт отмечает в «Сверхъестественном ужасе в литературе», что в этих рассказах По «применял архаичный стиль с восточными нотками и развесистыми фразами, почти библейскими повторами и возвратом к одной и той же мысли», стиль, который позднее повлиял «на таких писателей, [как] Оскар Уайльд и Лорд Дансени». Впрочем, стихи в прозе Лавкрафт тоже оценил, и их отголоски видны в некоторых его произведениях.
Не все заметили, что больше всего при написании «Поляриса» Лавкрафт вдохновлялся не рассказами По или каких-либо других авторов, а философской дискуссией с Морисом У. Моу. В письме к Моу за май 1918 г. Лавкрафт подробно описывает недавно увиденный сон, ставший основой «Поляриса»:
«Несколько дней назад мне приснился странный сон о необычном городе, где много дворцов и золотых сводов в низине между жуткими серыми холмами… Как я уже сказал, я находился прямо в этом городе и одновременно видел его со стороны, как будто у меня не было телесной оболочки… Помню, меня очень заинтересовало увиденное, и я мучился, пытаясь откопать в памяти название города, ведь мне казалось, что прежде я очень хорошо его знал и что если я сумею вспомнить, то унесусь далеко-далеко в прошлое, на тысячи лет назад, когда случилось нечто ужасное. На мгновение мысль об этом вызвала у меня страх, хотя я не понимал, что такое должен вспомнить. А потом я проснулся… Я рассказал про этот сон так обстоятельно, потому что он сильно меня впечатлил»[631].
Рассказ, вероятно, был написан вскоре после этого, и в нем присутствуют многие детали из сна: бесплотное состояние героя («Поначалу я довольствовался положением бестелесного наблюдателя…»), связь с далеким прошлым, страх осознания чего-то неизвестного («Тщетно пытался я побороть дремоту и найти объяснение странным словам со знаниями о небесах, которые я почерпнул из Пнакотических манускриптов»).
Письмо к Моу в основном представляет собой спор на тему религии: Лавкрафт хочет понять «разницу между жизнью во сне и в реальности, между кажущимся и действительным». Моу утверждал, что религиозная вера, независимо от того, насколько она истинна или обманчива, важна для поддержания социального и нравственного порядка, на что Лавкрафт, поведав о сне, отвечает: «… согласно вашим прагматическим взглядам, этот сон был не менее реальным, чем то, что сейчас я сижу за столом с ручкой в руке! Будь истинность или обманчивость наших убеждений и впечатлений несущественна, то я и правда мог бы стать бесплотным духом, парящим над молчаливым древним городом где-то среди безжизненных серых холмов». Подобное доведение до абсурда встречается и в самом рассказе:
«…теперь у меня появилось желание определить свое отношение к [увиденному] и поведать свои мысли серьезным людям, которые каждый день беседовали на городских площадях. “Это не сон, – сказал я себе, – иначе как тогда я сумел бы доказать, что реальна все-таки та, другая жизнь в доме из камня и кирпича к югу от зловещего болота, кладбища и низкого холмика, где в мое северное окно еженощно заглядывает Полярная звезда?”»
В конце создается впечатление, что рассказчик окончательно перепутал реальность и мир бодрствования (на самом деле его нынешнюю жизнь и прошлое воплощение). Может быть, таким образом Лавкрафт решил еще раз доказать Моу необходимость проводить такую грань в реальной жизни.
Несмотря на краткость, «Полярис» с его мелодичным ритмом и эмоциональностью – успешный пример стихотворения в прозе. Критики придирались к «прорехе» в сюжете, мол, почему рассказчика, страдающего обмороками, назначили единственным стражем башни? Впрочем, лишь самые упертые буквалисты считают эту деталь серьезным недостатком. Рассказ впервые опубликовали в единственном выпуске любительского журнала Альфреда Галпина «Философ» (Philosopher, декабрь 1920 г.).
Еще одно произведение, которое можно однозначно (или нет?) отнести к 1918 г., до нас не дошло. В письме к Рейнхарду Кляйнеру от 27 июня 1918 г. Лавкрафт рассказывает о рукописном журнале «Гесперия» (Hesperia):
«Журнал будет критическим и образовательным, однако первый номер я “приукрашу” последней частью “Тайны Мердон-Гранж”… Выпускается она согласно первоначальному плану: каждая новая часть под одним из моих псевдонимов – Уорд Филипс, Еймс Дорренс Роули, Л. Теобальд и т. д. Было приятно отвлечься на это занятие. Наверное, из меня мог бы выйти неплохой автор бульварных романов!»[632]
В письме 1921 г. к Лонгу, похоже, упоминается второй номер Hesperia: «Я вышлю… два журнала с совместными работами, которых вы еще не видели. Hesperia – рукописный журнал, который я рассылаю по Великобритании»[633]. Цитата в чем-то проясняет вышеупомянутый отрывок, а в чем-то еще больше сбивает с толку. Нам известно, что это был, выражаясь языком любительской прессы, «рукописный журнал» – так они называли издание, отпечатанное на пишущей машинке[634] и разосланное определенному кругу людей. Лавкрафт распространял его среди журналистов-любителей в Соединенном Королевстве. Валлиец Артур Харрис, печатавший «Злодеяние из злодеяний» Лавкрафта, точно входил в список рассылки, поскольку в номере