Рассказ завершается нравоучительной цитатой из Гарретта П. Сервисса: «22 февраля 1901 г. д-р Андерсон из Эдинбурга обнаружил прекрасную новую звезду неподалеку от Алголь. Ранее никаких звезд в этой области не наблюдалось. Не прошло и суток, как она своим светом затмила Капеллу, но через пару недель заметно потускнела, а спустя пару месяцев и вовсе стала неразличима невооруженным глазом». Это дословная цитата из книги Сервисса «Астрономия невооруженным глазом»[644], которая имелась у Лавкрафта в библиотеке, и теперь становится ясно, почему события рассказа происходят в 1900–1901 гг. Появление новой звезды поистине стало выдающимся эпизодом в современной астрономии, поскольку прежние открытия важных звезд относились аж к годам 1054-му и 1572-му[645]. Произошло это еще до того, как юный Лавкрафт увлекся астрономией, однако событие наверняка широко обсуждалось в первом десятилетии двадцатого века. Правда, как утверждали специалисты, звезда зажглась еще задолго до 1901 г., ведь Алголь находится на расстоянии множества световых лет от Земли.
Есть в рассказе и несколько сильных сторон, которые Лавкрафт еще будет развивать в дальнейших произведениях. Не считая «Дагона», это первая по-настоящему «космическая» история, где вся Вселенная становится фоном для повествования о низком злодеянии. «Брат света», вышедший в конце на контакт с рассказчиком, сообщает: «Мы еще встретимся – быть может, в сияющих туманах Меча Ориона или на плоскогорье в доисторической Азии. Быть может, сегодня ночью во сне, который не останется в памяти, или в какой-то еще форме бесконечности, когда исчезнет Солнечная система». В оригинале в последнем предложении Лавкрафт использует форму будущего совершенного времени, которая уже тогда редко встречалась в английской прозе, но очень кстати добавила идее космизма архаичной величавости.
Мотив сна связывает рассказ с «Усыпальницей» и «Полярисом», ведь мы снова сталкиваемся не с истинными сновидениями, а скорее с видениями из других миров. Поэтому еще в самом начале рассказчик размышляет: «Я частенько задавался следующим вопросом: человечество хоть когда-нибудь задумывается о колоссальной важности снов и о том, как мало они изучены?» Большинство снов – «всего лишь причудливое блеклое отражение нашей жизни во время бодрствования», однако бывают и такие, «чья необычайность и изысканность не поддаются простому толкованию». Возможно, в подобных случаях мы «временно пребываем в бестелесной форме, далекой от привычного нам существования». И герой «Поляриса» согласился бы с выводом рассказчика о том, что «иногда мне кажется, будто эта нематериальная жизнь и есть настоящая, будто наше тщетное пребывание на земном шаре – явление вторичное или даже вымышленное».
«По ту сторону сна» – первый из рассказов Лавкрафта, который отчасти можно отнести к научной фантастике. Отчасти – потому что жанр тогда еще не сформировался, до его развития оставалось лет десять. Тем не менее присутствие внеземного существа в рассказе не объясняется никакими потусторонними силами, а значит, история становится важным предвестником более поздних работ, в которых вместо сверхъестественного речь идет о «сверхнормальном»[646] (термин придуман Мэтью Х. Ондердонком).
Рассмотрим возможные источники литературного влияния. Как замечает Лавкрафт[647], в 1919 г. с подачи Сэмюэла Лавмэна он познакомился с работами Амброза Бирса, и в его сборнике «Бывает ли такое?» (1893) есть рассказ «За стеной», однако это, скорее всего, случайное совпадение, поскольку у Бирса мы видим традиционную историю о призраках, никак не связанную с произведением Лавкрафта. Более вероятным источником влияния кажется повесть Джека Лондона «До Адама» (1906), хотя нет никаких доказательств в пользу того, что Лавкрафт ее читал. (В его библиотеке, правда, был роман Лондона «Межзвездный скиталец».) В этой повести рассказывается о наследственной памяти: современному герою снятся сны о жизни его далекого предка из первобытных времен. В самом начале персонаж Лондона замечает: «Никто… из человеческого рода не смог пробиться сквозь стену моего сна»[648]. Здесь это выражение используется в таком же смысле, как и у Лавкрафта. Позже герой повести заявляет:
«… первый закон сновидений… [таков]: во сне человек видит лишь то, что пережил во время бодрствования, или некую смесь событий из его реальной жизни. Однако во всех моих снах сей закон нарушался. Мне никогда не снилось то, о чем я знал прежде. Моя жизнь во сне разительно отличалась от жизни при свете дня, и единственным связующим звеном между ними был я сам»[649].
Получается, история Лавкрафта – зеркальное отображение повести Лондона: если в «До Адама» рассказчиком является современный (цивилизованный) человек, которому видится первобытное прошлое, то Джо Слейтер, наоборот, – «первобытный» мужчина с видениями, «способными зародиться только в исключительном мозгу», как утверждал Лавкрафт.
«По ту сторону сна» опубликовали в любительском журнале Pine Cones (под редакцией Джона Клинтона Прайора) за октябрь 1919 г. Журнал печатался на мимеографе, поэтому машинописный текст выглядит не очень аккуратно, а название и вовсе написано сверху от руки. Впрочем, ошибок в тексте, что удивительно, почти нет. Для дальнейших публикаций Лавкрафт, как это часто случалось с его ранними произведениями, немного исправил рассказ.
Эксперименты с художественной литературой продолжились небольшим стихотворением в прозе «Память» (United Co-operative, июнь 1919 г.), в котором можно увидеть отголоски стихов в прозе Э. По. Точная дата неизвестна – по всей вероятности, оно было написано незадолго до первой публикации. В «Памяти» нам встречается Демон Долины, беседующий с «Джинном из лунного света» о прежних обитателях долины Нис, через которую течет река Тэн. Джинн не помнит о тех существах, но Демон заявляет:
«Я есть Память, и я хорошо знаю прошлое, однако я слишком стар. Эти существа были необъяснимы, как воды реки Тэн. Деяния их забылись, ибо были они мимолетны. Внешность припоминаю смутно, смахивали они на обезьян, сидящих на дереве. Зато имя их я помню отчетливо, ведь оно рифмовалось с названием реки. Эти создания из прошлого звались Мэн – Человек».
Звучит довольно банально, и позже Лавкрафт научится более изящно намекать на идеи космизма и незначительности человека. Короткий рассказ явно написан под впечатлением от творчества Э. По: в его «Тишине» тоже есть Демон, «долина Нис» упоминается в «Долине тревоги» (которая изначально называлась «Долина Нис»[650], хотя Лавкрафт мог об этом и не знать), а в «Разговоре между Эйросом и Хармионой», где можно найти похожий диалог, рассказывается об уничтожении всего живого из-за пожара, вызванного прохождением кометы близ Земли. И все же, как подмечает Лэнс Арни, это первое произведение Лавкрафта, в котором говорится не просто о незначительности человечества, а о его вымирании[651]. На планете почти не осталось следов жизни человека, что также указывает на ничтожность нашего рода, о которой Лавкрафт еще не раз вспомнит в дальнейших рассказах.
Рассказ «Перевоплощение Хуана Ромеро», написанный, судя по дате на рукописи, 16 сентября 1919 г., так и не опубликовали при жизни Лавкрафта. Это любопытная история о происшествии 1894 г. на Северном руднике (где-то на юго-западе страны, хотя точное место автор не указывает). Повествование ведется от имени англичанина, который в связи с некоторыми «трудностями» уехал из родной страны (до этого много лет прожив в Индии) и устроился разнорабочим в Америке. На Северном руднике он подружился с мексиканцем по имени Хуан Ромеро, странно привязанным к своему индийскому кольцу. Однажды в шахтах решают взорвать динамит, чтобы сделать новый проход, и в результате взору рабочих открывается неописуемо глубокая пещера. Той же ночью начинается буря, однако среди шума ветра и дождя можно различить и другой звук, который напуганный Хуан Ромеро называет «el ritmo de la tierra – ПУЛЬСАЦИЯ ЗЕМЛИ!». Рассказчик тоже слышит громкий ритмичный стук из пропасти. Словно направляемые туда невидимой силой, герои спускаются в пещеру, и Ромеро вдруг убегает вперед рассказчика и проваливается в бездну, после чего раздается страшный крик. Англичанин осторожно заглядывает через край и что-то замечает: «Боже! Я не осмелюсь поведать вам, что я увидел!», а затем бежит обратно к лагерю. Наутро обоих находят в койках, только вот Ромеро мертв. Остальные шахтеры клянутся, что ночью из лачуги никто не выходил. Позже рассказчик узнает, что кольцо Хуана пропало.
Сюжет интересный, а вот рассказ получился путаным и сбивчивым. Позже Лавкрафт считал, что портит свои истории чересчур подробными объяснениями, однако, подобно «Зеленому лугу» и некоторым другим произведениям, «Перевоплощение Хуана Ромеро» страдает от излишней расплывчатости. Почему рассказчик не хочет поведать нам о том, что увидел в пропасти? Возможно, Лавкрафт и сам не знал, что он мог там обнаружить. В одном из поздних писем он советует Дуэйну У. Раймелу: «В вашей голове должно быть четкое понимание того (необязательно целиком делиться им с читателями), что и почему происходит, и тогда история получится убедительной»[652]. В «Перевоплощении Хуана Ромеро» Лавкрафт своей рекомендации не последовал.
В рассказе есть намеки на то, что Ромеро на самом деле не мексиканец, а потомок ацтеков, тем более что при падении в бездну он выкрикивает имя ацтекского бога Уицилопочтли. «Позже я нашел это слово в работах одного великого историка и ужаснулся», – говорит рассказчик. В сноске Лавкрафт ссылается на книгу Прескотта «Завоевание Мексики», в которой есть следующий отрывок об упомянутом божестве: