10. Циничный материалист (1919–1921, Часть I)
Первое время после отсутствия Сьюзи в доме № 598 на Энджелл-стрит Лавкрафта терзали смешанные чувства: то он вообще не мог ничем заниматься из-за «нервного перенапряжения»[721], то энергия била из него ключом: «Недавно я за один вечер целиком составил мартовский отчет по критике [для «Отдела общественной критики» за март 1919 г.], а сегодня утром нашел в себе силы писать письма, хотя всю ночь не спал»[722]. Через месяц после того, как Сьюзи попала в больницу, Лавкрафт сообщал: «Ее физическое состояние немного улучшилось, но с нервами дела по-прежнему плохи»[723], а два месяца спустя – «состояние здоровья матери не меняется, поэтому в моих текущих планах появилась некая доля стабильности»[724]. В каком-то смысле, особенно с учетом заверений докторов, утверждавших, что физическому состоянию Сьюзи ничего не угрожает, сложившаяся ситуация облегчила жизнь Лавкрафта, поскольку мать не мешала его повседневной жизни.
Медицинская карта Сьюзи сгорела во время пожара в больнице Батлера несколько десятков лет назад, поэтому трудно сказать, от чего именно ее лечили. Впрочем, Уинфилд Таунли Скотт успел ознакомиться с записями, пока они еще были целы, и пересказывает их содержание следующим образом:
«Она периодически страдала от физического и умственного истощения. Часто плакала, испытывая эмоциональное напряжение. Другими словами, она полностью утратила самоконтроль. В разговоре делала упор на финансовые проблемы и рассказывала… что сделала все возможное ради “поэта высшей пробы”, то есть своего сына. В заметках психиатра упоминается эдипов комплекс, своего рода “психосексуальный контакт” с сыном, однако врач указывает, что подобное расстройство обычно сильнее влияет на ребенка, чем на родителя, поэтому эту тему он дальше не развивает.
Предполагалось, что миссис Лавкрафт страдает от “комплекса неполноценности”, вызванного ухудшающимся финансовым положением, которое осложнялось еще и тем, что ни она, ни ее сын не приносили в дом никакого дохода. Несмотря на обожание, Сьюзи, возможно, подсознательно критиковала Говарда, человека с блестящим умом, однако неспособного их обеспечивать. Или же она понимала, что не сможет изменить ни его, ни себя, поэтому осознание собственной беспомощности и привело к срыву»[725].
Второй абзац, судя по всему, представляет собой выводы, которые сделал из прочитанного сам Скотт, а не врач Сьюзи. Наиболее примечательная деталь – упоминание «психосексуального контакта», наличие которого, правда, невозможно вообразить между двумя людьми, в сексуальном плане придерживавшимися строгих викторианских нравов. Думаю, основной причиной срыва Сьюзи действительно можно считать беспокойство из-за финансовой ситуации: напомню, в наследство от Уиппла Сьюзи и Говарду досталось всего 7500 долларов, также небольшой доход, по 37,08 доллара дважды в год, в феврале и августе[726], им приносил карьер в Провиденсе («Щебень и песок Провиденса» под управлением Мариано де Магистриса). В возрасте двадцати восьми лет Лавкрафт по-прежнему не проявлял способностей и желания себя обеспечивать, поэтому тревогу Сьюзи можно понять.
Скотт добавляет еще некоторые интересные подробности: «[Лавкрафт] навещал мать в больнице, но ни разу не зашел в само здание; обычно они встречались “у грота” и гуляли по лесу у реки. Она постоянно с гордостью рассказывала пациентам о сыне, однако лично они его так и не увидели. Ближе к концу, когда болезнь окончательно приковала ее к кровати, Лавкрафт уже не приходил». Вряд ли стоит придавать этим словам много значения, ведь многие не любят бывать в больницах – и особенно те, кто в юном возрасте часто болел, как Лавкрафт, – а территория вокруг больницы Батлера до сих пор остается ухоженной и располагает к прогулкам. Неудивительно и то, что Говард не заходил к матери незадолго до ее смерти, поскольку состояние Сьюзи долгое время не считалось опасным.
Итак, Лавкрафт ограничивался тем, что гулял с матерью вокруг больницы, а также писал ей письма и сочинял стихи на день рождения и Рождество, которые она, вероятно, показывала другим пациентам, не встречавшим Лавкрафта лично, в подтверждение того, что ее сын – «поэт высшей пробы». Первые поздравительные стихи («17 окт. 1919 г.») – восемь строк, которые заканчиваются пожеланием «пусть следующие дни рождения / Превзойдут этот, как день превосходит ночь!» Наверняка в тот год он сочинил для нее и рождественское поздравление, но оно не сохранилось. На следующий день рождения Лавкрафт написал «К С. С. Л. – 17 октября 1920 г.» и подарил его вместе с коробкой шоколадных конфет, которые должны были «показать, что как бы ни повернулась жизнь, / Среди дурного всегда найдешь что-то приятное». «С. С. Л.: Рождество 1920 г.» он написал вдобавок к «простым праздничным сувенирам» – каким именно, не сообщается. Как ни странно, из их переписки сохранились только два послания от Лавкрафта к Сьюзи (за февраль и март 1920 г.), остальные письма утеряны.
В отсутствие матери у Лавкрафта появилась некоторая свобода действий. Его, как важную фигуру мира любительской журналистики, все чаще приглашали на самые разные любительские съезды, как в Провиденсе, так и в других городах, и когда он все-таки согласился в них поучаствовать, период его «чудаковатого затворничества» подошел к концу. В октябре 1919 г. (подробнее об этом вы узнаете в следующей главе) он вместе с несколькими коллегами-любителями отправился в Бостон, чтобы послушать Лорда Дансени, своего нового литературного кумира. Вечером 21 июня 1920 г. в Провиденс приехал Эдвард Ф. Даас, человек, который познакомил Лавкрафта с любительской журналистикой и на тот момент занимал должность первого заместителя председателя ОАЛП. Лавкрафт встретил его на вокзале Юнион-стейшн в 9 часов вечера, после чего они пошли домой к Говарду и проговорили до полуночи. На следующее утро они встретились в центре города, и Лавкрафт показал Даасу основные достопримечательности. В 14:20 Даас сел на поезд до Бостона, где у него была назначена встреча с членами Бостонского клуба (группы НАЛП)[727]. Тем летом и осенью Лавкрафт три раза самостоятельно ездил в Бостон на различные встречи журналистов-любителей.
Первая встреча состоялась по адресу Уэбстер-стрит, 20, в Аллстоне, пригороде Бостона. Сейчас этот дом, где совместно проживали Уинифред Джексон, Лори А. Сойер и Эдит Минитер, уже не существует (снесли весь квартал), однако в то время именно здесь чаще всего собирался Бостонский клуб, поскольку участники решили: раз они не могут посещать национальный съезд НАЛП в Кливленде, то устроят собственное собрание – продолжавшееся, кстати, почти две недели. Лавкрафт прибыл в понедельник 4 июля вместе с Рейнхардом Кляйнером, который за день до этого заезжал в Провиденс в компании других журналистов-любителей из Нью-Йорка, включая Э. Дороти Маклафлин и Джорджа Джулиана Хутейна. Впервые с 1901 г. Лавкрафт ночевал за пределами своего дома[728] – у Элис Хэмлет в Дорчестере на Гринбрайар-стрит, 109, и в этом, между прочим, не было ничего предосудительного: в отчете о съезде в издании Epgephi за сентябрь 1920 г. тактично сообщалось, что «он просто попросил себе “отдельную тихую комнату”» и что за ним и Хэмлет присматривали Майкл Оскар Уайт и некая миссис Томпсон[729]. На следующий день компания из Дорчестера вернулась на Уэбстер-стрит, 20, чтобы продолжить собрание, а вечером Лавкрафт уехал домой на поезде. В память о встрече он написал для Epgephi забавную статью «Завоевание Бостонского клуба», в которой сообщил, что клуб «был захвачен» преданными членами ОАЛП, в том числе им самим и Уинифред В. Джордан.
Самой выдающейся литературной фигурой на собрании, пожалуй, стала Эдит Минитер (1869–1934). В 1916 г. она опубликовала реалистический роман «Наши соседи Натупски», который получил хорошие отзывы, в профессиональных журналах часто печатали ее рассказы. Несмотря на успехи в мире серьезной литературы, Эдит оставалась верна любительской журналистике: она вступила в НАЛП еще в 1883 г. и до конца жизни оставалась членом ассоциации, в 1895–1896 гг. занимала должность главного редактора, а 1909–1910 гг. – председателя. Эдит выпускала несколько любительских журналов: «Итоги» (Aftermath), обычно выходивший после съездов и содержавший интересные заметки о встречах, «Разнообразный год» (Varied Year) и «Приверженец» (True Blue). В апреле 1921-го она также подготовила как минимум один номер журнала «Торговец выпечкой» (Muffin Man), где появился замечательный рассказ «Фалько Оссифракус: от мистера Гудгайла», пародирующий Лавкрафта. Скорее всего, это первое произведение такого рода, поэтому оно заслуживает внимательного рассмотрения.
Пародия явно основана на рассказе Лавкрафта «Показания Рэндольфа Картера» и начинается так: «Любые попытки понять смысл этого бесполезны. Окажите любезность и заприте меня навечно в тюрьме, и все, что я сейчас расскажу, снова повторится». Минитер удачно высмеивает типичную для Лавкрафта атмосферу ужаса и трепета («На земле лежали черепа и скрещенные кости, и картину дополняли надгробные таблички, обрывки саванов и мотыги, принадлежавшие копателям могил»), его вычурный слог («Мне очень жаль, однако я вынужден просить вас удалиться») и даже привычку латинизировать имена друзей («изначально его звали Джон Смит, но я всегда любил придумывать друзьям другие имена – чем нескладнее, тем лучше»). Лавкрафт воспринял рассказ с юмором и в воспоминаниях 1934 г. о Минитер рассказывал о ее «очень смешной пародии… не вызывающей при этом враждебного отношения»