Минитер пригласила Лавкрафта на пикник Бостонского клуба 7 августа, и Говард согласился приехать – в основном потому, что надеялся встретить там своего бывшего врага Джеймса Ф. Мортона, но того вызвали в Нью-Гэмпшир. На пикнике собралась компания давних любителей, которые активно занимались журналистикой еще на рубеже двадцатого века. Когда они прогуливались по парку Мидлсекс-Феллс, Минитер сплела Лавкрафту лавровый венок и настоятельно попросила надеть его за ужином. Лавкрафт уехал поздним поездом с вокзала Саут-стейшн и прибыл в Провиденс в 1:30 ночи, через полчаса добрался домой и «проспал мертвым сном до полудня»[731].
Третий раз Лавкрафт отправился в Бостон 5 сентября. Он прибыл на Уэбстер-стрит, 20, в 12 часов дня и встретил там Мортона – на сей раз Лавкрафт не ожидал, что тот приедет. «Никогда прежде я не встречал настолько эрудированного собеседника. К моему удивлению, свои невероятные знания он излагал радушно и с дружелюбием. Очень жаль, что мы с ним не можем встречаться чаще, поскольку он полностью завладел моим вниманием»[732]. Судя по всему, от прежней злобы, связанной с препирательствами в журнале Айзексона «На минорный лад» (и выраженной Лавкрафтом в неопубликованном стихотворении «Айзексонио-Мортониада»), не осталось и следа. Во время двухлетнего пребывания в Нью-Йорке Лавкрафт еще не раз повстречается с Мортоном. Днем на встрече он прочитал лекцию «Любительская журналистика: возможные нужды и способы усовершенствования», которая, по его словам, «была принята с большим уважением»[733], а поздно вечером вновь уехал в Провиденс на поезде.
Через несколько месяцев, в самом начале 1920-го, Лавкрафт познакомился с Фрэнком Белнэпом Лонгом (1901–1994) – человеком, которой сыграет очень важную роль в его жизни. Лонгу, уроженцу Нью-Йорка, тогда было всего лишь восемнадцать лет[734], и осенью он собирался поступать в Университет Нью-Йорка на факультет журналистики, а два года спустя перевелся в Колумбийский. Лонг происходил из довольно обеспеченной семьи (отец был известным в Нью-Йорке стоматологом) и жил в комфортной квартире на Манхэттене в Верхнем Вест-Сайде по адресу: Вест-Энд-авеню 823 (здание не сохранилось). В юности Лонг читал книги о волшебнике страны Оз, романы Ж. Верна и Г. Уэллса и заинтересовался «странным» жанром, сам пробовал писать и прозу, и поэзию. Он открыл для себя мир любительской журналистики, когда выиграл конкурс «Мальчишеский мир» и в качестве награды его пригласили вступить в ОАЛП. Лонг стал членом ассоциации примерно в конце 1919-го.[735] В неподписанной статье «Творчество Фрэнка Белнэпа Лонга-мл. (United Amateur, май 1924 г.) Лавкрафт называет его первый опубликованный в любительском журнале рассказ «Цена доктора Уитлока» (United Amateur, март 1920 г.) «откровенно ребячливый и простой». История о сумасшедшем ученом действительно получилась слишком вычурной и нелепой, чего нельзя сказать о следующем рассказе Лонга «Глаз над каминной полкой» (United Amateur, март 1921 г.).
Это тоже не самое зрелое произведение, хотя по-своему поразительное. Ритмично-распевная проза местами напоминает Дансени, хотя атмосфера всеохватывающего ужаса определенно создавалась под влиянием Э. По. В «Глазе над каминной полкой» рассказывается о гибели человечества и о «сверхлюдях», которые придут на смену прежним жителям Земли. Естественно, Лавкрафта привлек такой сюжет, ведь он уже сталкивался с подобной темой в «Памяти». В United Amateur за май 1922 г. Лавкрафт также опубликовал короткое стихотворение в прозе Лонга «У дома Эдгара По», посвященное домику Э. По в Фордхэме, а в Conservative за июль 1923 г. появилось изысканное «Фелис: стихотворение в прозе», на написание которого Лонга вдохновил его кот. Разве мог Лавкрафт, большой любитель кошек, пройти мимо такого отрывка?
«Однажды я утону в море кошек. Пойду ко дну, сдавливаемый их объятиями, чувствуя на лице их теплое дыхание, глядя в их большие глаза, слушая их нежное мурлыканье. Я буду медленно опускаться вниз сквозь океаны шерсти, мириады когтей, бесконечное количество хвостов, и я отдам свою грешную душу самолюбивому и ненасытному кошачьему богу».
Неудивительно, что Лавкрафт быстро подружился с Лонгом и нашел в нем сходство с другим своим юным последователем, Альфредом Галпином. Быть может, Лонг и не обладал блестящим философским умом Галпина, зато он был эстетом, а также сочинял прозу и поэзию. Приблизительно в то время и сам Лавкрафт начал уходить от старомодных стихов и эссе в сторону «странной» литературы. В письме Кляйнеру, где он рассказывает о своем общении с Лонгом, Лавкрафт замечает: «Со сменой литературной сферы у меня появились новые протеже и клиенты – начинающие авторы рассказов»[736]. Ранние работы Лонга в стиле По уступали схожим подражаниям Лавкрафта, но при этом помогли убедить Говарда в том, что он выбрал потенциально благодатное направление.
В плане характера и интеллекта Лонг с Лавкрафтом сильно различались, поскольку Лонга привлекала эпоха итальянского Возрождения и французская литература девятнадцатого века. Как и подобает страстному юноше, он приходил в восторг то от литературной утонченности авангарда, то от средневекового католичества (хотя считал себя агностиком или даже атеистом), то, несколько лет спустя, даже от большевизма. Лавкрафт наблюдал за внезапной сменой интересов Лонга с цинично-веселым настроем. Увлечения друга повлияли и на самого Лавкрафта, породив многословную полемическую переписку, которая помогла Говарду более четко выразить свои собственные эстетические, философские и политические убеждения. Вполне возможно, что именно благодаря Лонгу значительно изменились художественные взгляды Лавкрафта.
Впрочем, поначалу их связал интерес к «странной» прозе, и Лонг нередко удостаивался чести первым прочитать рассказы Лавкрафта в рукописном виде. Знали они тогда, что останутся близкими друзьями на целых семнадцать лет?
Ближе к концу 1919 г. Лавкрафт и Кляйнер вступили в бессвязную дискуссию, касающуюся женщин, любви и секса. Кляйнер всегда был восприимчив к соблазнам женской красоты, а у Лавкрафта его интрижки вызывали смешанное чувство легкого удивления с ноткой надменного презрения. Однажды он заметил:
«Конечно, я не знаком с феноменом влюбленности, если только не считать беглого изучения темы посредством литературы. Я всегда считал, что мужчина должен ждать, пока не встретит красавицу, разительно отличающуюся от всех других представительниц ее пола, без которой дальнейшая жизнь будет немыслима. Затем, как мне представлялось, он шаг за шагом завоевывает ее сердце и ни перед чем не останавливается, пока не завладеет ею либо пока не получит сокрушительный отказ»[737].
По вопросам секса Лавкрафт высказывался не менее решительно: «Сексуальное желание относится к низменным инстинктам, оно более свойственно животному, нежели благородному человеку… Дикари и обезьяны первым делом ищут самку, а возвышенный ариец должен поднять глаза к небу и задуматься о бесконечности мироздания!!» Из-за двух восклицательных знаков и напыщенного стиля отрывка можно подумать, что Лавкрафт пародирует самого себя, однако он продолжает:
«Романтические отношения и любовь никогда не вызывали у меня ни малейшего интереса, в отличие от неба с его захватывающими рассказами о прежних и будущих вечностях и невероятным множеством вселенных. Такой и должна быть естественная установка аналитического склада ума, не правда ли? Что есть прекрасная нимфа? Она состоит из углерода, водорода, азота, чуточки фосфора и других элементов – и все они быстро разлагаются. Но что есть мироздание? В чем секрет времени, пространства и всего того, что лежит за их пределами?»[738]
Что ж, вопрос можно считать исчерпанным. Однако неужели Лавкрафт и правда был «незнаком с феноменом влюбленности» и не испытывал «ни малейшего интереса» к романтическим отношениям? Все не так уж однозначно, и в его словах нас заставляет усомниться женщина по имени Уинифред Вирджиния Джексон (1876–1959), которая несколько раз упоминалась в предыдущих главах.
Согласно исследованиям Джорджа Т. Уэтцела и Р. Алена Эвертса, примерно в 1915 г. Джексон вышла замуж за афроамериканца Хораса Джордана. В то время она жила в пригороде Бостона под названием Ньютон-Сентр (штат Массачусетс) в доме № 57 по Мортон-стрит. Как считают Уэтцел и Эвертс, в начале 1919 г. Джексон развелась с мужем[739], хотя в списках членов ОАЛП она числится под фамилией мужа вплоть до сентября 1921 г. К январю 1920 г. она проживала в Аллстоне на Уэбстер-стрит, 20, вместе с двумя коллегами женского пола по любительской журналистике.
Джексон вступила в ОАЛП в октябре 1915-го[740], и вскоре после этого с ней наверняка связался Лавкрафт (возможно, по почте), ведь уже в январском номере Conservative за 1916 г. появились два ее стихотворения (подписаны именем Уинифред Вирджинии Джордан), «Песнь северного ветра» и «Галилей и Сваммердам». Еще три ее стихотворения – «Апрель», «На лугах Морвена» и «Ночной ветер опустошил мое сердце» – были напечатаны в Conservative за апрель 1916-го. Еще два, «Бессонница» и «Озерцо», появились в номере за октябрь 1916 г. В этом же номере, как уже отмечалось, вышло стихотворение Лавкрафта «Неизвестное» под псевдонимом Джексон «Элизабет Беркли», и ситуация повторилась в мае 1917-го, когда «Борца за мир» опубликовали под тем же псевдонимом в