Я уже несколько раз говорил, что на Лавкрафта повлияли труды Ницше, но какие именно из его книг читал Лавкрафт, сказать сложно. Еще в 1916 г. в «Отделе общественной критики» за июнь 1916 г. он мимоходом упоминает Ницше как «немецкого иконоборца», хотя из эссе «Исповедь неверующего» становится ясно, что Лавкрафт начал читать его только после войны. Первая отсылка относится к сентябрю 1919-го: «После Ницще я вынужден признать, что у человечества нет никакой цели, что мы – лишь ненужное пятно в неизмеримых водоворотах бесконечности и вечности»[772]. Насколько мне известно, Ницше нигде о таком не писал, а Лавкрафт, вероятно, сделал не самое верное заключение из всех его прочитанных работ. В письме от 1921 г. он использует ту же игру слов, связанную с именем Канта (фамилия «Kant» созвучна со словом «cant», что значит «лицемерный»), что и Ницше (на английском) в «Сумерках идолов» (а Э. По – в «Как писать рассказ для “Блэквуда”»). В том же письме Лавкрафт продолжает:
«Не подумайте, что я возвожу в идолы Ницше, как иные – Канта, я не все его утверждения принимаю на веру. Его этическая система смехотворна и смахивает на мечту поэта, что по сути одно и то же. А вот его метод, объяснение исходного происхождения и истинного взаимоотношения между существующими идеями и стандартами и делает Ницше выдающейся фигурой современности и родоначальником неприкрашенной искренности в философской мысли»[773].
Здесь мысли Лавкрафта сформулированы не очень четко, и я затрудняюсь сказать, что он имел в виду, говоря о смехотворности этической системы Ницше, впрочем, далее он явно ссылается на разные труды немецкого философа, в основном на «Генеалогию морали», где автор пытался найти естественное (в отличие от божественного или объективного) происхождение понятий справедливости, демократии и равенства в условиях примитивных социальных обычаев. Данные идеи отражены в одном предложении из цикла эссе «В защиту “Дагона”» («И тогда из принципа бартера зародилась иллюзия “справедливости”»), а также в его дальнейших философских взглядах. В краткосрочной перспективе влияние Ницше на Лавкрафта проявлялось в основном в области социальной и политической теории, о чем мы еще поговорим в других главах.
Как же убежденный детерминист, отрицающий свободу воли, может придерживаться каких-либо моральных принципов? Данное противоречие не сильно волновало Лавкрафта, как и прочих приверженцев детерминизма, начиная еще с Демокрита. В остальном Лавкрафт строго следовал идеям этого философского учения и в 1921 г. обсуждал его с Рейнхардом Кляйнером:
«Детерминизм – то, что вы называете Судьбой, – неизбежно правит миром, хотя не в личном смысле, как вы себе представляете. У нас нет предопределенной участи, которую мы могли бы избежать, поскольку борьба против участи тоже стала бы ее компонентом, как и конец жизни. На самом же деле каждое событие во Вселенной вызвано действием предшествующих и окружающих сил, поэтому все наши неосознанные действия – неминуемое порождение Природы, а не нашей собственной воли. Если действие совпадает с нашим желанием, значит, это желание зародилось в Природе, которая и обеспечила его осуществление»[774].
Лавкрафт, конечно, понимал, что между детерминизмом и традиционной этикой возможен конфликт, и в более позднем эссе «Некоторые причины самопожертвования» (1931) утверждает:
«Естественно, детерминисты признавали, что за любой непосредственной основой должно стоять постоянное изменение вселенной, будь оно простое или сложное, то есть при последнем анализе каждое действие человека может являться неизбежным результатом каждого предшествующего и окружающего условия в вечном мироздании. Однако это не мешало мыслителям продолжать поиски непосредственной основы или основ и размышлять о нитях, за которые дергают людей-марионеток».
Возможно, Лавкрафт просто пытается усидеть на двух стульях, однако он также хочет доказать, что «свобода воли» (в традиционном ее понимании, то есть осознанные нравственные решения за или против определенного порядка действий) в большинстве случаев – или даже во всех – является вымыслом как раз из-за «предшествующих и окружающих условий», которые приводят к определенной этической ситуации и побуждают каждого человека принимать то или иное решение.
Лавкрафт, что интересно, одно время все-таки верил в свободу воли. В «Исповеди неверующего» он замечает, что среди преимуществ философских дискуссий с коллегами по любительской журналистике было и следующее: «Я перестал строго соблюдать принципы Эпикура и Лукреция, неохотно отказавшись от свободы воли в пользу детерминизма». Причины таких изменений не сообщаются, и косвенно о них можно узнать только из одного письма 1921 г.: «Как и эпикурейцы, прежде я верил в свободу воли. А теперь, однако, я вынужден признать, что для нее нет места. Эта идея в корне противоречит всем законам причинной связи, которые подтверждаются всеми природными явлениями»[775]. Единственное, что мы можем отсюда вынести (несмотря на заявления Лавкрафта): от идеи свободы воли он отказался не после общения с журналистами-любителями (если только речь не идет об Альфреде Галпине, приверженце Ницше), а в результате прочтения работ великой тройки – Ницше, Геккеля и Эллиота, которые придерживались одинакового мнения по данному вопросу. Кстати, упоминая «строгое» соблюдение эпикурейских принципов свободы воли, Лавкрафт вряд ли имеет в виду находчивую затею, с помощью которой Эпикур (и Лукреций) пытались сохранить свободу воли. Эпикур неблагоразумно ушел от идей Демокрита, заявив, что первоначально атомы не летали во всех направлениях, а просто падали вниз в пространстве, а затем, что еще хуже, предположил (исключительно с целью сохранения идеи свободы воли), будто произвольное «отклонение» атомов и привело к созданию материальных объектов, каким-то образом обеспечив свободу воли. Еще в древности такое представление стало поводом для насмешек, хотя сейчас в нем заметно неожиданное сходство с квантовой теорией. Сомневаюсь, что Лавкрафт соглашался с теорией «отклонения», а под «строгим соблюдением» принципов Эпикура он, скорее всего, подразумевает всего лишь условное принятие идеи о свободе воли без лежащей в ее основе аргументации Эпикура.
Здесь уже не раз упоминалась серия эссе «В защиту “Дагона”» (название придумал Р. Х. Барлоу), состоящая из трех частей: «Защита снова открывается!» (январь 1921 г.), «Защита остается открытой!» (апрель 1921 г.) и «Заключительные слова» (сентябрь 1921 г.). Лавкрафт рассылал эссе через «Трансатлантический круг». В этих текстах он, наверное, впервые отстаивал всю свою метафизическую, этическую и художественную философию, и они получились очень увлекательными и эффективными в риторическом плане, заметно превосходя топорную и педантичную работу «Идеализм и материализм». Связь Лавкрафта с данной группой по переписке неправильно оценивают, поэтому необходимо детально рассмотреть этот вопрос.
«Трансатлантический круг» иногда считали своего рода любительским журналом, тогда как в действительности он представлял собой неофициальную организацию журналистов-любителей из Англии и США, которые обменивались рукописными рассказами и стихотворениями и критически их оценивали. Лавкрафт вступил в группу в июле 1920-го, в каком году она была основана – неизвестно. Некоторые ошибочно полагают, что организацию основал сам Лавкрафт, однако это не так. Неверно и предположение, будто «Круг» распался в сентябре 1921 г. с уходом Лавкрафта (ему на смену пришли новые участники).
Также нет точной информации о том, кто пригласил Лавкрафта в «Трансатлантический круг». Возможно, Джон Рейвенор Буллен, журналист-любитель из Канады, возглавлявший организацию и единственный человек из группы, с которым Лавкрафт продолжил общаться после своего ухода. Мог ли он познакомиться с Булленом еще в 1920 г.? Что ж, вполне возможно. Буллен впервые появляется в списках членов ОАЛП в июле 1920-го, после чего, вероятно, связался с Лавкрафтом, который тогда занимал должность главного редактора ассоциации. Лавкрафт опубликовал стихотворение Буллена в Conservative за июль 1923 г., хотя этот номер могли подготовить намного раньше указанной даты. В 1927 г. Лавкрафт редактировал сборник стихов Буллена «Белый огонь», изданный посмертно, и написал предисловие к изданию.
Из сохранившихся писем с комментариями от других членов «Трансатлантического круга» можно узнать, когда и какие произведения им посылал Лавкрафт. Первым в июле 1920 г. он отправил рассказ «Белый корабль», затем в ноябре 1920 г. – «Дагон» и «Старое Рождество», в январе 1921 г. – «Дерево», «Заклятый враг» и «Psychopompos», в июне 1921 г. – «Безымянный город», «Госпоже Софии Симпл, королеве кинематографа», «О религии» и «Парк Квинсникет», а в сентябре 1921 г., перед выходом из «Круга», – «Рок, покаравший Сарнат». Также Лавкрафт посылал «Трансатлантическому кругу» как минимум одно оригинальное эссе (по всей видимости, до нас не дошедшее), так как в «Защита снова открывается!» он ссылается на «возражения Уикендена по поводу моих философских взглядов». Это письмо предположительно относится к ноябрю 1920 г. Возможно, авторские рукописи трех сохранившихся эссе – черновики, которые Лавкрафт напечатал на пишущей машинке для отправки «Кругу». Письма и эссе самого Уикендена утеряны, так что мы не знаем, о ком идет речь и где этот человек жил, однако, судя по письмам других членов группы, комментировавших рассказы и стихи Лавкрафта, Говард посылал им очень много произведений. В ответ на критические замечания «Круга» он исправил стихотворение из рассказа «Полярис» и последние две строчки «Psychopompos».
Уикенден был главным оппонентом Лавкрафта в философских рассуждениях, но не самым сообразительным – он слишком часто давал повод опровергнуть свои откровенно ложные и плохо сформулированные теистические взгляды. Иногда Лавкрафт реагировал чересчур сурово, однако до оскорблений дело никогда не доходило, да и вообще он воспринимал убеждения Уикендена серьезнее, чем стоило. Пытаясь раскрыть Уикендену глаза на миф о бессмертии, Лавкрафт делает одно из самых благородных заявлений: