Weird Tales, добавляя, что «публикации в любительских журналах WT не учитывает», словно в Californian уже готовили «Ночной океан» к печати или даже напечатали. Уговорам Барлоу, по всей видимости, не поддался. В номере Californian с рассказом Лавкрафт в «Литературном обзоре» вновь щедро осыпает его похвалой.
Трудно не согласиться: в окружении Лавкрафта почти не писали более проникновенных и атмосферных работ. К сути интеллектуального ужаса Барлоу приблизился, пожалуй, даже сильнее самого Лавкрафта (не превзойдя разве что «Цвет из иных миров») – наравне с некоторыми произведениями Блэквуда, о которых тот пишет в «Сверхъестественном ужасе в литературе»: «Здесь искусство и сдержанность повествования достигают апогея, а пробирающая жгучесть не подпорчена вымученностью и фальшивыми нотами… Сюжет затерян на заднем плане и не мешает править бал атмосфере». Сюжет в «Ночном океане» (художник приезжает отдохнуть в домике на берегу океана и смутно ощущает, что на берегу и в воде кто-то затаился) точно так же «затерян на заднем плане», а покоряет рассказ подачей: иносказательность и образность, которыми так часто грешит поздний Лавкрафт, в нем идут на пользу, а в финале рассказчик заключает, что:
«…чужеродность… взбурлила под стать дьявольскому вареву в котле, поднялась до краев и, выждав мгновение, схлынула с глаз долой, так и не открыв своего послания… Сколь близок я был к древней тайне, что обитает у грани познания и без опаски рыщет близ людских жилищ, – однако она ускользнула, оставив меня ни с чем».
Трактовать «Ночной океан» можно совершенно по-разному, с удовольствием предаваясь фантазиям при перечитывании. Это последнее сохранившееся произведение, к которому приложил руку Лавкрафт.
С одиннадцатого по тринадцатое сентября в Провиденс наведался Джеймс Ф. Мортон, а девятнадцатого на день – Морис У. Моу, хотя приехал он в первую очередь к Юнис Френч (1915–1949), студентке Брауновского университета. Сохранилась ее фотография с Лавкрафтом, сделанная наверняка Моу в тот день.
Вспомним, как Лавкрафт якобы сетовал заказчику о приезде Барлоу. Этим заказчиком – точнее, заказчицей – была его старая коллега по самиздату профессор Энн Тиллери Реншоу, на тот момент владевшая школой ораторского мастерства в Вашингтоне. В начале 1936 года она предложила Лавкрафту на редактуру буклет «Культурная речь» для своих взрослых учеников. Тот загорелся начинанием – не только из интереса, но и на фоне серьезного перебоя с заказами.
Получив в середине февраля как минимум часть текста, он понял, что «работа предстоит серьезнее, чем казалось. Придется ознакомиться с источниками и переписать довольно специфичный текст», однако, даже несмотря на тетино состояние, был готов взяться – но с четкими рамками, насколько сильно расписать текст. «Гонорар обсудим позже. Уверен, сколько бы вы ни предложили, меня устроит (как и раньше)»15, – беззаботно добавляет Лавкрафт. Просить за такую работу, как стало ясно в конце, нужно не меньше двухсот долларов – и отказал бы только сквалыга. В конечном счете Лавкрафту заплатят всего сто: попросил он сто пятьдесят и сам же снял пятьдесят за опоздание16.
Уточнения Реншоу предоставила уже двадцать восьмого февраля, однако госпитализация Энни все перечеркнула, и ответить Лавкрафт сумел лишь тридцатого марта. К тому времени была закончена вторая глава («Пятьдесят частых ошибок») и четвертая («Какие термины уместны в беседе»). На визиты в библиотеку времени не было, так что в работе пришлось ограничиться своей домашней. Со временем пришло понимание, что тексту требуется не редактура, а переработка, и Лавкрафт вновь спросил о степени своей свободы – особенно в разделах о клише, ошибках в произношении, а также списке для чтения. Очевидно, в душе он надеялся утомить Реншоу нерасторопностью и потерять заказ в пользу, например, Мориса У. Моу.
Надежды не оправдались: шестого апреля придет ответ с пояснениями и сроком сдачи работы – первое мая (по-видимому, пособие требовалось к началу осеннего семестра). Лавкрафта тем временем одолевали заботы: он ухаживал за Энни, приходил в себя после фиаско в Astounding и смерти Роберта И. Говарда, разбирался с конфликтом в НАЛП и летом – осенью принимал гостей. К Реншоу в итоге он напишет только девятнадцатого сентября, и то лишь после ее письма пятнадцатого. Из-за Барлоу, как он оправдывается, в августе редактура шла нерегулярно: «Что сказать, в работу я погружался за полночь, когда он уходил в свою берлогу по ту сторону гортензий (а потом еще потешался, что дедуля спит до полудня!), но это ровным счетом ерунда, ведь из-за перегруженного графика все пошло под откос»17. Где-то в этот период, продлив срок до первого октября, Лавкрафт работал без отдыха ни много ни мало шестьдесят часов.
Оценить вклад обеих сторон в текст «Культурной речи» можно по частично уцелевшей рукописи. Прежде всего необходимо отметить, что, конечно, книга – не шедевр академических изысканий, но без Лавкрафта была бы обречена. Даже если преподавала Реншоу блестяще (судя по всему, не правописание, не литературу, а лишь культуру речи), пишет она куда хуже, чем можно ждать от автора учебных курсов для взрослых. Да, высокой идеи «Культура речи» не несет, однако к ней и к Реншоу Лавкрафт весьма благосклонен. На недоумение, почему профессору английского языка нужна помощь с языковым пособием, от отвечает: «Знание речевых правил не подразумевает умения их грамотно и доходчиво изложить. Правильно говорить – не то же, что составить учебное пособие. В моем случае все заключается в недостатке времени у автора»18.
Книга состоит из следующих глав:
I. Истоки речи [история человеческого языка]
II. Пятьдесят частых ошибок [грамматических и синтаксических]
III. Ошибки в произношении
IV. Какие термины уместны в беседе
V. Увеличиваем словарный запас
VI. Клише – долой
VII. Работа голосом [об ораторстве]
VIII. Разговорная манера общения
IX. Речь и общественный уклад
X. Что почитать?
Прежде всего, текст предстояло упорядочить, поскольку черновик был нестроен и лишен связности. Тогда встал вопрос о редакторской свободе, и Реншоу дала карт-бланш на расширение текста, но серьезная переделка требовала прояснить детали. Во многом, увы, труд Лавкрафта окажется напрасным.
В первой главе, состоящей всего из двух с половиной печатных страниц, рассказывается о возникновении у человека речевых способностей. Лавкрафт однозначно потрудился над ней (рукопись не дожила), поскольку во многом глава вторит его февральским письмам к Реншоу, в которых ее удалось-таки отговорить от пассажей о божественном ниспослании языка людям и древнееврейских корнях английского.
Вторая глава (рукопись также утеряна) явно принадлежит Реншоу, однако в ней есть те же примеры ошибок, что и в старой работе Лавкрафта «Литературное произведение» (1920).
Третья глава, сохранившаяся в рукописи, почти целиком написана Лавкрафтом. В конце главы в книге слегка обрезан его список ошибок в ударениях, а длинная подборка слов с разным произношением вырезана полностью.
Четвертая соответствует отредактированной Лавкрафтом машинописной копии Реншоу. По сути, в главе приведены исторические, литературные и экономические термины с определениями и коннотациями. Часть их в значительной степени или полностью принадлежит Лавкрафту.
То же касается и пятой главы, сильно переписанной и дополненной (особенно в конце) Лавкрафтом.
В шестую главу он привнес столько всего, что по праву может приписать ее себе. Рукопись содержит непомерное число речевых клише, которое в книге сильно обрезано: просили у Лавкрафта всего пятьдесят19, а предоставил он почти триста. Что курьезно, он запросит этот список назад (и, видимо, получит) для себя!
Для переделки седьмой, восьмой и девятой глав Лавкрафту «недостало подкованности» (или интереса), так что ограничился он, вероятно, косметическими правками (рукописей вновь нет). Тут и там, впрочем, заметен его след.
Наиболее интересная и неудачная судьба выпала десятой главе (рукопись уцелела). В опубликованной версии первые два слегка подправленных параграфа принадлежат Реншоу, а Лавкрафту – целых шестнадцать страниц. Было их, впрочем, в два-три раза больше (глава после его смерти выйдет отдельно под заголовком «Пособие по чтению»), но основная масса пойдет под нож, заметно обесценивая главу. Возможно, смутил объем, несоразмерный с остальной книгой, или якобы несущественность кое-каких аспектов. Остановимся на этой главе, а после затронем остальные.
Мы помним: в «Пособии по чтению» Лавкрафт верен своему литературному консерватизму, хотя из предложенных книг читал не все. На самом деле его список весьма глубок и исчерпывающе охватывает классику литературы от античности и до двадцатого века, включая передовые искусствоведческие и научные труды. В исходном виде это настоящая находка для педагога тридцатых годов.
В книге часть о классической литературе практически сохранена без купюр, тогда как отрывки из великих древнегреческих драматургов Эсхила, Софокла, Еврипида и Аристофана почти полностью вырезаны (оставлен лишь Эсхил). Часть о средневековой литературе урезана вдвое, а от «Смерти Артура» Мэллори и «Книге тысячи и одной ночи», к явному сожалению Лавкрафта, не оставлено ни строчки. Абзац о литературе эпохи Возрождения урезан до Шекспира, Бэкона и Спенсера. Из писателей семнадцатого века остался лишь Мильтон, и то в сокращенном контексте (урезанном столь неумело, что имя поэта вытравлено подчистую).
Часть об английских романах и поэзии восемнадцатого века не тронута, зато рассуждения о любимчиках Лавкрафта – английских эссеистах – опущены. Мало пострадал и абзац об английской литературе девятнадцатого века; о французской же, трудно поверить, выброшен – а мы помним, как высоко Лавкрафт ставил Бальзака. Почти не тронуты пассажи, посвященные русской и скандинавской литературе.