33. В переписке Лавкрафта и Говарда о Боланде нет ни слова, к тому же последний раз Говард писал Лавкрафту тринадцатого мая – а Боланд, что подозрительно, даст о себе знать лишь через пять месяцев.
Любопытен же он тем, что разбирался в мезоамериканском фольклоре и по просьбе перечислил Лавкрафту самых интересных божеств у ацтеков и майя, схожих с его пантеоном («Чиминигагуа: кровожадный бог, хранитель вселенского света и создатель исполинских черных птиц. Днем они разносят свет в клювах, а на ночь – проглатывают»34). Экзотичная туземная вера его заинтересовала, но для литературной адаптации требовалось ее «в значительной мере переосмыслить и дополнить». Свой искусственный бог, полагал он, всегда в литературе превзойдет настоящего, поскольку податлив к сюжетным изменениям.
За время их мимолетного общения Боланд умудрился вынести то, что не раз ускользало от всех лжепоследователей Лавкрафта:
«…было впечатление, что Лавкрафтианская Теология его забавляет, дает повод для тихого глумления… Он, казалось, едва не лопался от тайного хохота, когда якобы вдумчивый читатель исполнялся веры в его божеств. «Человек создал бога по своему образу и подобию для своей необходимости», – вот что я разглядел за всем этим. Ехидство – придавленное к земле адской тяготой знаний, но все же салютующее завтрашнему дню с такими мужеством и стойкостью, каким я не знаю равных»35.
В ноябре 1936 года Лавкрафту напишет некто, кого он справедливо окрестит «самородком»36. Фриц Лейбер – младший (1910–1992) был сыном известного актера шекспировских драм Фрица Лейбера – старшего, чей спектакль в Оперном театре Провиденса Лавкрафт посетил с Робертом Мантеллом в 1912 году. Сын тоже интересовался сценой, но поглядывал и в сторону литературы. С детства его увлекала «странная» и научная фантастика, а «Цвет из иных миров» в сентябрьском номере Astounding ему «еще долго не давал спокойно уснуть»37. Его интерес к Лавкрафту подстегнут «Хребты безумия» и «За гранью времен» в Astounding – возможно, благодаря тому, что они прощупывают грань между ужасом и фантастикой, а этим Лейбер и сам потом займется. Писать Лавкрафту он постеснялся, и его выручила жена Жонкиль (написала в Weird Tales), и какое-то время писатель общался с ними обоими.
В середине декабря Лейбер пошлет ему поэтический цикл «Демоны с далеких небес» и повесть «Гамбит адепта». Оба произвели на Лавкрафта впечатление, особенно повесть. Это первое появление Фафхрда и Серого Мышелова – удалых авантюристов (один – это сам Лейбер, а другой – его друг Гарри О. Фишер [1910–1986], с которым Лавкрафт тоже обменялся письмом-другим), ищущих приключений на просторах вымышленного мира. Лавкрафт посвятил «Гамбиту» подробное письмо с щедрой похвалой:
«То, что меня, охотника за сумрачными потоками из бездны, „Гамбит адепта“ так впечатлил и увлек, само по себе говорит о силе сюжета, поскольку слог и общий настрой почти диаметрально противоположны моим собственным. Я погружаюсь в мир фантазий сквозь безрадостный псевдореализм, мрачность, чувства таинственного зла и напряжения. Ваш слог же легок, остроумен и элегантен, как у Кейбелла, Стивенса, позднего Дансени и прочих писателей их сорта – с нотками „Ватека“ и „Уробороса“ [Э. Р. Эддисон «Червь Уроборос»]. Непринужденность и юмор не по плечу многим fantastistes и переходит в пошлость, однако вы превращаете пассивы в активы, достигая гармонии, в которой легкая причудливость не смазывает, не перечеркивает страх перед лицом сгущающейся тьмы, а лишь усиливает его»38.
Беда в том, что в сборнике Лейбера «Посланцы ночной тьмы» «Гамбит адепта» опубликован явно не в этой редакции. Судя по замечаниям Лавкрафта, изначально антураж был выраженным греко-римским – со множеством анахронизмов и фактических ошибок, на которые он и указал. Видимо, поэтому от исторического фэнтези Лейбер перейдет к чистому. В черновике были и отсылки ко вселенной Лавкрафта, в печати же они также вырезаны. Всплывшая недавно оригинальная рукопись еще не издана и не попала на мой суд.
Лейбер неоднократно восхищался важностью своего насыщенного, хотя и краткого знакомства с Лавкрафтом. «Его часто считают одиноким затворником, но как он скрасил мое одиночество – и не только на те мимолетные полгода, а на целых двадцать лет»39, – признается он в 1958 году, а еще кое-где даже назовет Лавкрафта «главным вдохновителем моего творчества после Шекспира»40. Запомним это утверждение на будущее. Сейчас достаточно сказать, что из всего круга Лавкрафта Лейбер сильнее всех приблизился к нему в плане писательского таланта – сильнее Августа Дерлета, Роберта И. Говарда, Роберта Блоха, К. Л. Мур, Генри Каттнера и даже Джеймса Блиша. С пятидесятых он станет одним из виднейших фантастов (его перу принадлежат такие культовые произведения как «Мрак, сомкнись!» (1950), «Ведьма» (1953), «Необъятное время» (1958), «Призрак бродит по Техасу» (1969), «Наша владычица тьмы» (1977) и десятки рассказов о Фафхрде и Сером мышелове), однако из-за количества и сложности, как у Дансени и Блэквуда, работы Лейбера трудно подвергнуть критическому разбору, отсюда, имея своего преданного читателя, он все же остается недопонят.
Наконец, рассмотрим случай Жака Бержье – а на деле Якова Михайловича Бергера (1912–1978), русского француза из Парижа. По его заверениям, он успеет пообщаться с Лавкрафтом и подкрепит свои слова забавной историей, как якобы восхитился аутентичностью Парижа в «Музыке Эриха Занна», а писатель ответил, что просто там бывал – «во сне вместе с По»41. Занимательный, но, вероятно, вымысел. В корпусе писем Лавкрафта нет и намека на Бержье. В мартовском выпуске Weird Tales за 1936 год напечатаны его похвалы Лавкрафту («Даешь больше Г. Ф. Лавкрафта – единственного из нынешних писателей, кто по-настоящему постиг тьму»), и, возможно, Бержье просто попросил Фарнсуорта Райта переправить письмо своему кумиру. Напишет он в Weird Tales и о смерти Лавкрафта, но про знакомство с ним вновь не упомянет – возможно, сочтя бестактным. Мне вообще не известно, чтобы ему писали не из англоязычного мира. В любом случае Бержье многое сделает для продвижения работ Лавкрафта во Франции.
Его переписка все разрасталась – что радовало и в то же время удручало. В сентябре 1936 года Лавкрафт писал Уиллису Коноверу:
«Что касается урезания моей переписки…я ни за что не прибегну к резкой политике высокомерного и бессовестного отмалчивания. Речь, скорее, о том, что не требующие глубины и спешки ответы потеряют в объеме и своевременности. Я упоен новыми взглядами, идеями и контрастом мнений, почерпнутыми из обширной переписки, и наотрез отказываюсь ее значительно ограничивать»42.
Через три месяца он напишет Барлоу: «Список корреспондентов тем временем достиг девяносто седьмой отметки. И вправду стоит задуматься о сокращении… но, дьявол, как поступиться своим эпистолярным долгом, не прослыв бестактным ханжой?»43 В этих двух абзацах как нельзя лучше видна гибкость его ума, жажда знаний и впечатлений, равно как и благородный нрав. Даже перед лицом скорой смерти Лавкрафт оставался верен своей пытливости и кодексу культурного общения.
Во второй половине 1936 года случилось то, на что Лавкрафт уже не надеялся: в свет вышла книга с его именем на обложке. Убогая по качеству и усеянная ошибками, как не трудно догадаться. Не утешает и то, что это издание «Тени над Инсмутом» – единственной прижизненной книги Лавкрафта – сегодня весьма ценится в среде коллекционеров.
Издал ее Уильям Ф. Кроуфорд, чьей первой публикацией был специфический буклет, где «Белая Сивилла» Кларка Эштона Смита (при этом Смит написал «Sibyl» как «Sybil») соседствовала с «Людьми из Авалона» Дэвида Х. Келлера. Fantasy Publications Кроуфорда выпустит буклет в 1934 году. Те же планы он имел и на «Хребты безумия» с «Тенью над Инсмутом» – «Хребты», как напишет в будущем, он счел слишком крупными и согласился на «Тень»44. Однако письма Лавкрафта с этим поспорят: Кроуфорд якобы как только не пытался заполучить обе повести, даже предлагал выпустить частями в Marvel Tales или Unusual Stories, но затем «Хребты безумия» ушли в печать в Astounding, и пришлось ограничиться «Тенью над Инсмутом». Начало книге положили в 1936 году; за перепечатку взялась расхожая пенсильванская газета Saxton Herald. Текст на ревизию пришлют весной, но местами он окажется таким безнадежным в плане ошибок (Лавкрафт выпалывал их в поте лица как мог), что многие страницы проще будет переписать с нуля.
В заслугу Лавкрафту можно поставить то, что иллюстрировал книгу Фрэнк Утпатель: в январе – феврале писатель уговорит Кроуфорда его нанять45. Утпатель (1905–1980), уроженец Среднего Запада с голландскими корнями, в 1932 году уже делал по повести тушевые рисунки, когда Август Дерлет своими силами предлагал ее в журналы. Рисунки к тому времени уже канули в Лету, но иллюстрации в любом случае решили делать методом ксилографии. Утпатель вырезал четыре таблички, одну из которых – леденящую фантасмагоричную перспективу на гнилостные крыши и шпиль Инсмута, отдающую Эль Греко, – отпечатали на суперобложке. Лавкрафт послал Утпателю фотографии какой-то гавани (возможно, в Ньюберипорте – прообразе Инсмута), однако в конце февраля увидел в газете изображение истлевающего города, очень близкое к его образу (рекламу банка: вкладчиков призывали к бережливости и заботе о средствах46). В конце концов, работы Утпателя его по праву восхитили – даже несмотря на то, что у бородача Зедока Аллена в них на лице ни волоска.
Пожалуй, лишь за рисунки книгу и стоит хвалить, поскольку текст совершенно не выдерживает критики. Да, одни опечатки Лавкрафт нашел, но, очевидно, при их исправлении добавились новые – рядовая болезнь линотипирования: из-за одной ошибки переделать нужно всю строку. Авторский экземпляр ему пришлют не раньше ноября