47 – хотя, что примечательно, на титульном листе значится «апрель 1936 года» (а также новое название издательства Кроуфорда – Visionary Publishing Co). Лавкрафт, как утверждает, выловил тридцать три опечатки, а другие читатели – еще больше. По его просьбе Кроуфорд подготовит список опечаток – с опечатками, убивающими саму суть списка48, – и даже найдет время исправить множество экземпляров от руки. Примерно так же Лавкрафт правил «Холмы безумия» в Astounding: лезвием выскабливал ошибочные и лишние слова, буквы, знаки препинания и заточенным карандашом писал поверх. Судя по всему, переделал он таким образом больше половины книг.
Причина, возможно, в том, что из четырехсотенного тиража Кроуфорду оказалось по карману переплести лишь около двухсот экземпляров. Исходя из слов Лавкрафта, в предприятие Кроуфорд вложился, заняв у отца49, и как раз где-то в период выхода «Тени над Инсмутом» попросил в долг у Лавкрафта астрономические для него сто пятьдесят долларов на спонсирование Marvel Tales 50. Книга в итоге продалась слабо, хотя ее рекламировали в Weird Tales и не только (по цене всего в доллар). Как результат, Кроуфорд на семь лет забросит издательское дело и за этот срок уничтожит неподшитые экземпляры «Тени над Инсмутом». Вот как терниста судьба первой книги Лавкрафта.
Между тем дела на писательском поприще у Лавкрафта обстояли не лучшим образом. В конце июля Джулиус Шварц, похоже, захотел повторить успех «Хребтов безумия» в Astounding и предложил «безумное и неосуществимое предприятие»: издаться в Англии. Не исключено, что Шварц хотел договориться о полноценной книге, поскольку Лавкрафт выслал ему «самые разнообразные рукописи»51. В Америке для его неизданных рассказов оставался всего один путь: в Weird Tales, куда Лавкрафт сам ничего не посылал с отказа «Хребтам безумия» в 1931 году (разве что «В склепе» в 1932-м). К его удивлению, предложенные для галочки «Тварь на пороге» и «Скитальца тьмы» Фарнсуорт Райт купит тут же – и удивляться нечему: читатель не один год требовал нового Лавкрафта вместо переизданий. Так, в 1933 году издали один его новый рассказ «Грезы в ведьмовском доме» и две перепечатки, в 1934-м – его соавторскую работу «Врата серебряного ключа» и одну перепечатку, в 1935-м повторили один старый рассказ, в декабре 1936-го издали один новый – «Скитальца тьмы» – и две перепечатки (все это не считая новых редакций, которые тоже выпускались).
В этом ключе любопытно письмо Лавкрафта к Райту, приложенное к рассказам. Кажется, будто между строк он сам напрашивается на отказ:
«Юный Шварц выпросил у меня немало рукописей для возможной публикации в Великобритании, но мне пришло в голову прежде всего исчерпать возможности по эту сторону Атлантики. Соответственно, мне необходим бесповоротный отказ по поводу вложенного, чтобы не сокрушаться об упущенном источнике столь нужного мне дохода»52.
Едва ли Райта растрогала фраза о доходе. Он наверняка просто ухватился за новые работы Лавкрафта (упустив-таки «Хребты безумия» и «Тень над Инсмутом») и, что не исключено, боялся его окончательного перехода в Astounding после двух публикаций. Откуда ему было знать, что Лавкрафт больше ничего не напишет? Сам же Лавкрафт рассчитывал на отказ (как минимум на словах) нарочно, чтобы, как это ни парадоксально, психологически от него защититься.
Вдобавок ко всему, на тот момент его вера в свои творческие силы находилась в низшей точке. В феврале 1936 года, спустя три месяца после написания «Скитальца тьмы» и до злоключений с Astounding, Лавкрафт признается:
«[„Хребты безумия“] были закончены в 1931 году. У Райта и других они встретили такой враждебный прием, что мой внутренний литератор понес тягчайший удар. Мысль о том, что, несмотря на старания, у меня не вышло облечь чувства в слова, подло уничтожила во мне способность браться за эту задачу в былой манере – а также былые уверенность и производительность»53.
Писательство уже отходило для него в прошлое. В конце сентября 1935 года он поделится с Дуэйном У. Раймелом откровенностью: «Может статься, я избрал не совсем то средство самовыражения. Может статься, для передачи подобных чувств требуется не беллетристика, а поэзия»54. Через полгода он это уточнит: «беллетристике не под силу выразить мои подлинные устремления (чему под силу, не знаю – возможно, чему-то ближе к избитому и опошленному понятию „поэзия в прозе“)»55.
За тот период мелькают намеки на его новые сюжеты (как минимум он их продумывал), но воплощения они не получат. Эрнест А. Эдкинс напишет так:
«Перед самой кончиной Лавкрафт обмолвился о масштабном предприятии, ждущем свободной минуты, – своего рода династическом романе-хронике о фамильных тайнах и судьбе древнего новоанглийского рода, осененного проклятьем и терзаемого некой омерзительной формой потомственной ликантропии. Этот его magnum opus зиждился бы на глубоких познаниях об оккультных поверьях, бытующих в зловещем и потаенном краю, с которым он был столь знаком, однако, по-видимому, эта задумка только-только обретала очертания и едва ли удостоилась хотя бы чернового наброска»56.
Слов Эдкинса, увы, не проверить: их с Лавкрафтом переписки найти не удалось, как и других упоминаний об этой сюжетной наметке. «Дом о семи фронтонах» с примесью ужаса – вот на что она похожа, и откровенно говоря, подразумевает уход от кошмарно-фантастической гармонии, которой Лавкрафт достигает на склоне лет.
Заявляют, впрочем, что у него был-таки еще один рассказ. Лью Шоу пишет:
«За основу взята реальная история. Какое-то время в гостинице на Бенефит-стрит работала одна горничная. В будущем она найдет богатого мужа и снимет там номер, но прислуга якобы будет ее в упор не замечать. Тогда женщина съедет, перед этим наслав проклятье на обидчиков, гостиницу и все с ней связанное. Злой рок действительно восторжествует: гостиница вскоре сгинет в пожаре. С тех пор на том месте не суждено вырасти ни одному зданию»57.
По словам Шоу, Лавкрафт послал рассказ в какое-то издание, не сняв копии, но там он затерялся среди корреспонденции.
Нужно ли объяснять, насколько подозрительно выглядит это заявление. Во-первых, едва ли Лавкрафт опустился бы до такого примитивного сюжета (вдобавок с женщиной в главной роли). Во-вторых, слабо верится, что рассказ он «забыл» подкрепить двумя копиями, как обычно. Копий он не снимал с очерка о римской архитектуре для Моу, но в тот раз просто ограничился одной рукописью. Помимо прочего, Лью Шоу якобы однажды встретил Лавкрафта на улице в обществе какого-то «любителя научной фантастики» – гипотетически, Кеннета Стерлинга, но в мемуарах тот об этом не вспоминает. Также, по его словам, в 1941 году он закончил Брауновский университет, однако в списке выпускников есть только некий Льюис А. Шоу в выпуске 1948 года и Лью Шоу, защитивший там диссертацию. Я подозреваю, что под именем Лью Шоу (вымышленным) скрывается обманщик.
Здесь мы подходим к весьма трагичному окончанию «профессиональной» стези Лавкрафта. Осенью 1936 года Уилфред Б. Талман предложит ему посодействовать в издании сборника рассказов или даже полноценного романа через издательство «Уильям Морроу и др.», где, похоже, знал нужных людей. Лавкрафт дал ему карт-бланш со словами «довольно с меня общения с издателями», а по поводу романа заявил: «заказ на роман (за одобрение издательства не ручаюсь) стал бы авантюрой, хотя я бы с радостью попробовал, будь у меня время»58. Последнюю часть фразы Талман, видимо, воспринял слишком буквально: Морроу и впрямь выкажет интерес. У Лавкрафта попросят завязку на пятнадцать тысяч слов, по которой уже примут решение.
Здесь он насторожится и пойдет на попятную. Предложить ему было нечего, а сочинять вступление без четкого представления о кульминации и финале (который бы наверняка навязал Морроу) он не мог. В целом складывается ощущение, что к началу ноября Талман почти уговорил-таки Лавкрафта на роман – хотя тот заявлял, что «пока что не стоит давать обещаний»59. «Не вдохновлен на сочинительство; уже год ничего не писал», – укажет он; вдобавок для начала пришлось бы освежить навыки парой-тройкой рассказов.
Талман наверняка рассердился, что зря готовил почву в издательстве. Лавкрафт посыпает голову пеплом: «Я склоняю голову. Падаю ниц. Я каюсь не из пустой формальности, мое сожаление искренне и глубоко. Черт побери! Даю вам разрешение выставить меня старым сумасбродом и болваном, который не понимает, что несет, – я ничуть не возражаю!»60 С его подачи Талман уверит Мороу, что «я очень постараюсь рано или поздно предоставить синопсис, а также в общих чертах даю надежду на полную или частичную рукопись когда-нибудь в будущем». Обсуждать эту тему не прекратят вплоть до середины февраля 1937 года, но тогда Лавкрафта уже покинут силы. Итак, все сложилось неудачно – и винить в этом, по большей части, стоит Талмана, разглядевшего в отдельных фразах Лавкрафта якобы стремление взвалить на плечи полномасштабный литературный проект.
Трудно сказать, когда именно Лавкрафт ощутил близость смерти. Летом 1936 года, когда потеплело, он задышал полной грудью: было комфортно гулять, работа спорилась. Порадовал и визит Барлоу, хотя за ним шел шестидесятичасовой марафон по редактуре «Культурной речи». Осенью Лавкрафт не прекращал долгих прогулок по неизведанным краям – а в одной вылазке с двадцатого по двадцать первое октября даже обогнул залив Наррагансетт на восток, добравшись до парка Сквантум-Вудс. Там двадцатого ему повстречались два котенка: один, игривый, дался в руки, а второй держался особняком в двух шагах, приглядывая за собратом. Двадцать восьмого Лавкрафт прогуляется в заповедник Ньютаконканат в трех милях к северо-востоку от Колледж-Хилл.
«В первозданных, не знавших цивилизации лугах мне то и дело открывалась волшебная панорама города на фоне неба – сонм как бы парящих над землей крыш и куполов, овеянных таинственной дымкой… Я увидел, как над звонницами и шпилями плывет широкий желтый лик полной луны, а на западе в сумеречном румянце мерцают Венера и Юпитер»