Шестого марта доктор Лит застанет Лавкрафта в горячей ванне, явно как-то облегчавшей муки. В тот день писатель отметит «адские боли». К девятому перестанет есть и пить. Десятого доктор Лит предложит госпитализацию в больницу имени Джейн Браун. Лавкрафт согласится, и его увезут в карете скорой помощи. Палату ему выделят под номером 232 (в шестидесятых больницу расширят, нумерация изменится)79. Последняя запись в дневнике Лавкрафта датирована одиннадцатым ноября. Дальше сил писать, видимо, не осталось.
Его переведут на питательные капельницы, поскольку он начнет отторгать даже воду. Двенадцатого марта Энни напишет Барлоу:
«Я так давно надеялась послать вам счастливую весточку, однако посылаю печальную: Говард тяжко болен и очень ослаб…Сил у бедолаги с каждым днем все меньше. Ни еды, ни воды не удерживает.
…Нужно ли говорить, с какой глубокой философской невозмутимостью он все сносит»80.
Тринадцатого марта чета Бробстов навестит Лавкрафта в больнице. На вопрос о самочувствии он ответит: «Иногда боли просто непосильны». На прощание Бробст призовет держаться – помнить заветы философов-стоиков. Ответит Лавкрафт лишь короткой улыбкой81.
Четырнадцатого марта отек так усилился, что при дренаже из живота выкачали шесть и три четверти кварты[22] жидкости. В тот же день Барлоу из Ливенсуорта, Канзас, телеграфирует Энни в ответ на письмо: «ГОТОВ ПРИЕХАТЬ ПОМОЧЬ ОТВЕТ ПРИШЛИТЕ СЕГОДНЯ В ЛИВЕНСУОРТ»82.
Говард Филлипс Лавкрафт уйдет из жизни ранним утром пятнадцатого марта 1937 года. Смерть констатируют в 7:15. Вечером Энни ответит Барлоу83:
УТРОМ ГОВАРДА НЕ СТАЛО УЖЕ НЕ ПОМОЧЬ БЛАГОДАРЮ.
Глава 26. Не Предан Праху и Забвению (1937–2010)
Вечером пятнадцатого марта Providence Evening Bulletin выпустит кишащий всевозможными ошибками некролог, в котором упомянет о «больничных заметках» Лавкрафта, которые он «вел, пока мог еще держать карандаш». Пресса быстро ухватится за этот факт, и через день некролог переиздадут в «Нью-Йорк таймс» под заголовком «Писатель запечатлел смерть от рокового недуга». Именно оттуда лучший друг Лавкрафта Фрэнк Лонг узнает о его смерти.
Прощание состоялось восемнадцатого марта в «похоронном доме сыновей Хораса Б. Ноулза» на 187 по Бенефит-стрит. Друзей и близких была горстка: Энни, супруги Бробст и подруга Энни Эдна Льюис. Те же присутствовали на похоронах (на кладбище Суон-Поинт) вместе с Эдвардом Х. Коулом и женой, а также троюродная сестра Лавкрафта Этель Филлипс Морриш. Планировали быть и супруги Эдди, но опоздали. Его имя выбьют на памятнике на участке Филлипсов под именами отца и матери: «их сын / ГОВАРД Ф. ЛАВКРАФТ / 1890–1937». Отдельные надгробия они с матерью получат лишь через четыре года.
Известия разойдутся быстрее, чем после смерти Роберта И. Говарда, но кого-то из друзей достигнут не скоро. Так, семнадцатого марта Дональд Уондри написал Лавкрафту письмо со словами в конце: «Ну а как ваша зима? Съездили к Белнэпу, пустились в южное путешествие? Написали ли, пишете что-нибудь?»1. Уондри же затем известит Августа Дерлета, а тот ответит, что прочитал письмо «на полпути в топи у Сок-Сити, где хотел посвятить день дневникам Генри Торо, однако вместо этого просидел у железнодорожной эстакады возле речки, соображая, как выпустить избранные сочинения Лавкрафта в книжной форме»2.
Дерлет сообщил Кларку Эштону Смиту, но тот уже все знал от Генри Бробста. «Смерть Лавкрафта кажется кошмарным наваждением. В голове не укладывается… Я так не тосковал со дня смерти матери»3. А ведь, как мы помним, с Лавкрафтом оба не встречались ни разу за пятнадцать и одиннадцать лет переписки соответственно.
Миры фантастики и любительской журналистики были убиты горем. Соболезнований в Weird Tales пришло столько, что в выпуске за июнь 1937 года напечатали только первую партию. Предваряют их теплые слова от Фарсуорта Райта: «Мы уважали его как писателя и любили как человека – как утонченного, благородного джентльмена и доброго друга. Покойся с миром!» Что примечательно, в стороне не остались даже случайные люди вроде Роберта Леонарда Расселла, знакомого с Лавкрафтом лишь по творчеству: «Многие читатели Weird Tales как будто утратили дорогого приятеля – и я в их числе». Не молчали и близкие друзья: Хейзел Хилд, Роберт Блох, Кеннет Стерлинг, Кларк Эштон Смит, Генри Каттнер. Последний напишет: «Я чудовищно горюю по Лавкрафту… Казалось, он неразрывно связан с моей литературной жизнью». В августе 1937 года выскажется автор ровно двух писем Лавкрафту Роберт А. У. Лаундс: «…может, странно, но я словно потерял давнего любимого друга. Такие у меня чувства». В сентябрьском номере 1937 года Жак Бержье заключит: «Для меня с уходом Лавкрафта уходит и эпоха в истории американской художественной фантастики…»
Что же до самиздата, в апрельском Driftwind о Лавкрафте душещипательно напишет Уолтер Дж. Коутс. Лучше всех, пожалуй, ему отдаст дань Хайман Брадофски, посвятив летний номер Californian воспоминаниям о нем, его стихам и, раньше всех, крупным выдержкам из писем (к Рейнхарту Кляйнеру про самиздат, под заголовком «Почтой из Провиденса»), а также свой трогательный панегирик:
«Сегодня невозможно по достоинству оценить подлинное дарование Говарда Лавкрафта – человека безмерных сердца и ума. Лишь время и ход событий раскроют всю глубину его таланта и наследия.
Автор этих строк понес страшную утрату. Как больно на душе при мысли, что нам более не встретиться с ним в Бостоне. Однако покуда живы его работы, покуда теплится память о нем в сердцах друзей и знакомых, жив и сам Лавкрафт»4.
Эдвард Х. Коул возродит из двадцатитрехлетнего забвения свой журнал Olympian, чтобы издать чудеснейший весенний номер 1940 года с проникновенными воспоминаниями Эрнеста А. Эдкинса, Джеймса Ф. Мортона, У. Пола Кука, а также своими. Отрывок Кука был кратким черновиком его будущих (лучших о Лавкрафте) мемуаров «В память о Говарде Филлипсе Лавкрафте» (1941).
Что поистине поражает в смерти Лавкрафта, так это поэтический ажиотаж вокруг нее. Дивные элегии писателю посвятили Генри Каттнер, Ричард Илай Морс, Фрэнк Белнэп Лонг, Август Дерлет, Эмиль Петайя, а бесспорно лучшую – Кларк Эштон Смит («К Говарду Филлипсу Лавкрафту», 31 марта 1937, издано в июльском Weird Tales). Достаточно процитировать ее конец:
«И все же ты не канул в вечность,
Не предан праху и забвению,
Ведь там,
На сиром западном холме в Аверони,
Где не ступала твоя нога,
Я повстречал твой премудрый дух,
Неугасающую сущность – милостивую и царственную.
Весенняя трава для тебя зеленее,
Друидский камень осенен колдовским мраком,
И в сознании ты вечно отражен,
Как в чародейском стекле,
И со страниц души уже не свести твои руны»5.
Самым первым известие о смерти Лавкрафта получил, разумеется, Р. Х. Барлоу. Тотчас сев в Канзас-сити на автобус до Провиденса, он прибыл через два-три дня после похорон. Приехать требовали «Инструкции на случай кончины» – последняя воля Лавкрафта, составленная им незадолго до смерти. Этот безрадостный набор сухих прагматичных распоряжений одним видом привел Энни в ужас, но как было ему не подчиниться6? Открывается он следующими словами: «Всю подборку журналов, альбомы для вырезок, не требующиеся Э. Э. Ф. Г. [Энни Эмелин Филлипс Гэмвелл], а также подлинники рукописей оставляю моему посмертному литературному распорядителю Р. Х. Барлоу».
Очевидно, что «инструкции на случай кончины» не имеют юридической силы: составлен документ без юриста (даже без его санкции), не является дополнением к завещанию 1912 года и не подавался на официальное заверение. Сами «инструкции» не уцелели – только копия, написанная рукой Энни Гэмвелл (по-видимому, подлинник она берегла как память). Волю племянника она исполняла по мере сил. Двадцать шестого марта она получит записку о том, что по официальному договору Барлоу назначен полноправным литературным душеприказчиком Лавкрафта:
«ПРИНИМАЯ ВО ВНИМАНИЕ, что покойный Говард Ф. Лавкрафт приходился означенной миссис Гэмвелл племянником; а также
ПРИНИМАЯ ВО ВНИМАНИЕ его волю, согласно которой означенный мистер Барлоу должен получить его завершенные и незавершенные рукописи, машинописи и личные заметки, а также позаботиться об издании и переиздании указанных изданных и неизданный текстов; а также
ПРИНИМАЯ ВО ВНИМАНИЕ, что означенная миссис Гэмвелл желает исполнить волю покойного племянника Говарда Ф. Лавкрафта…
Означенный мистер Барлоу обязуется за свой счет организовать издание и переиздание означенных рукописей и машинописей и передать означенной миссис Гэмвелл прибыль в полном объеме, полученную от означенных изданий или на иных обстоятельствах, за удержанием 3 (трех) процентов от итоговой суммы».
Так Барлоу, по-видимому, достались кипы книг и рукописей, которые он распределил согласно «инструкциям». Часть писем Лавкрафта (в основном к товарищам) тут же были отправлены в Библиотеку Джона Хэя при Брауновском университете, которая почему-то не захочет их принять и на тридцать лет отложит подробную опись. Через год-два Барлоу, все такой же безутешный в личной жизни, решит послать туда остаток рукописей и часть имущества – чем и озаботится на несколько лет. Библиотека получит от него рукописи всех рассказов, кроме «За гранью времен», полную подшивку Weird Tales Лавкрафта (которую он дополнит своими номерами, изданными после кончины писателя) и многое другое. Замечу, что в «инструкциях» все завещалось Барлоу целиком и полностью; от него не просили обязательных публикаций, как просят от литературных душеприказчиков. Полная свобода действий – и будем же бесконечно признательны ему за то, что он без колебаний доверил наследство своего выдающегося друга общественной организации.