19.
В рассказе Сони многое не сходится. Во-первых, «предложила ему вернуться в Провиденс» точно не она, иначе Лавкрафт не повторял бы в письмах к Лиллиан, что Соня «одобряет» его решение. Во-вторых, трудно сказать, когда именно состоялась ее «встреча» с тетками Лавкрафта в Провиденсе. Соня добавляет, что сначала согласилась на должность в Нью-Йорке (отказавшись, вероятно, от места в «Халле» в Кливленде), чтобы быть поближе к Лавкрафту и приезжать в Провиденс на выходные, но затем ей предложили отличную работу в Чикаго, от которой она не могла отказаться. В связи с этим она попросила Лавкрафта приехать на пару дней в Нью-Йорк и проводить ее, и в сентябре он действительно ненадолго возвращался туда, хотя, по словам Сони, в Чикаго она уехала еще в июле. Тогда встреча в Провиденсе могла состояться в начале лета. Разумеется, Сонины слова о том, что она приехала в Провиденс «намного позже», могли относиться к более позднему периоду, например к 1929 году, когда по настоянию Сони начался бракоразводный процесс.
Важно отметить упомянутую Соней «гордость». Здесь отчетливо прослеживается столкновение культур и поколений: с одной стороны выступает динамичная и, возможно, отчасти властная деловая женщина, желающая взять все в свои руки и спасти собственный брак, а с другой стороны мы видим благородных викторианских матрон, которые не могут «позволить себе», чтобы супруга их единственного племянника открыла магазин и содержала их в городе, где фамилия Филлипс по-прежнему намекала на принадлежность к аристократии, – для них это стало бы настоящей социальной катастрофой. Обратите внимание на слова Сони: судя по всему, реши она открыть свое дело где-то за пределами Провиденса, тетушки вполне бы ее поддержали.
Стоит ли критиковать Лиллиан и Энни за такую позицию? В наши дни многие люди, считающие, что деньги – это высшее благо человечества, несомненно, назовут поступок тетушек абсурдным, непостижимым и даже оскорбительным с классовой точки зрения, однако в Новой Англии 1920-х годов моральные стандарты были весомее дохода, так что Лиллиан и Энни всего лишь следовали привычным нормам поведения. Если кого и стоит критиковать, так это самого Лавкрафта. Неважно, соглашался он в этом вопросе со своими тетками или нет (полагаю, что, несмотря на викторианское воспитание, Говард все же придерживался другого мнения): ему следовало высказать свою точку зрения и выступить в качестве посредника между тетушками и Соней, чтобы найти какой-то компромисс. Вместо этого Лавкрафт просто пассивно наблюдал за происходящим и предоставил тетушкам возможность принимать за него все решения. Если честно, я сомневаюсь, что уже тогда он хотел закончить отношения с Соней или желал поддерживать их лишь в переписке, как на самом деле и происходило в течение следующих нескольких лет. Ему просто не терпелось вернуться домой, а Соня могла сама о себе позаботиться.
Что можно сказать о двухлетнем опыте жизни Лавкрафта в браке? Отчасти в его крахе виноваты все вовлеченные стороны: тетушки вообще довольно холодно отнеслись к этой затее и в трудный период не смогли поддержать пару ни финансово, ни морально; Соня старалась изменить Лавкрафта на свой лад, а Говард в целом вел себя безрассудно и оказался человеком безвольным, эмоционально замкнутым и несведущим в финансах. Поведение тетушек подтверждается лишь косвенными доказательствами, поэтому давайте подробнее рассмотрим поступки самих супругов.
Из воспоминаний Сони становится ясно, что в Лавкрафте она нашла своего рода «сырой материал», из которого можно вылепить мужчину в соответствии с собственными желаниями. Да, многие женщины вступают в брак с такими же намерениями, но не думаю, что стоит считать это смягчающим фактором. Я уже приводил в пример трагикомическую ситуацию, связанную с одеждой Лавкрафта: Соня заставила его купить новый костюм, потому что прежние ей не нравились – мол, покрой у них чересчур старомодный. Вспомним также, что она усердно пыталась откормить Говарда, так как, по ее мнению, он выглядел слишком худым и казался вечно голодным. В более широком смысле Соня стремилась переделать его и как личность – якобы из добрых побуждений, хотя на самом деле с целью удовлетворения своих запросов. Она откровенно заявляла, что решила познакомить Лавкрафта с Лавмэном, чтобы «исцелить» Говарда от расовых предрассудков. Намерения, разумеется, похвальные, однако Соне такое оказалось не по плечу. Рассказывая о происхождении прозвищ Сократ и Ксантиппа, она говорит, что приписывала Лавкрафту «мудрость и гениальность Сократа», после чего добавляет:
«Именно это я в нем и почувствовала и надеялась со временем его очеловечить, особенно если он ступит на путь истинной любви посредством супружества. Боюсь, мой оптимизм и излишняя самоуверенность сбили с толку и меня, и его, наверное, тоже. В людях я всегда больше всего восхищалась высокой интеллектуальностью (которой мне, видимо, недоставало) и думала, что сумею вытащить Г. Ф. из бездонных глубин его одиночества и психологических комплексов»20.
Здесь Соня практически признает, что в неудачно сложившемся браке отчасти есть и ее вина. Не решусь судить, насколько верен ее импровизированный психоанализ Лавкрафта – возможно, она и права, говоря о его склонности к уединенности и неспособности (или нежелании, если выражаться иначе) выстроить тесные отношения с кем-либо, кроме близких родственников.
И все же Соня наверняка знала, с кем связывается. По ее словам, «в самом начале нашего романа»21 Лавкрафт прислал ей книгу Джорджа Гиссинга «Личные бумаги Генри Райкрофта» (1903). Соня не рассказывает, почему он выбрал эту книгу, хотя можно предположить, что Говард таким образом пытался намекнуть ей на свой характер и темперамент. Насколько мне известно, Лавкрафт, как ни странно, не обсуждал эту книгу ни в одной переписке, однако она, несомненно, содержит множество намеков.
В романе Гиссинга повествование ведется от первого лица бедствующего писателя, который уже в пожилом возрасте неожиданно получает наследство и уезжает жить в деревню. Время от времени он делает записи в дневнике, и Гиссинг в качестве «редактора» представляет читателям тщательно отобранные отрывки, соответствующие смене четырех времен года. Книга получилась и правда очень трогательной, но только для тех, кто согласен с высказываемыми Райкрофтом мнениями. Многим современным читателям его убеждения, скорее всего, показались бы отвратительными или как минимум устаревшими. Сама Соня утверждала, что в этом романе описывается такое же отношение к меньшинствам, которое выражал и Лавкрафт, хотя суть книги не в этом. Взгляды Райкрофта на искусство и, как следствие, общество достойны куда больше внимания.
Райкрофт долгое время зарабатывал на жизнь написанием статей, однако ненавидел такое положение вещей и теперь начал относиться к этой работе с презрением. Писательство не должно быть «профессией»: «Ах ты, уставший бедняга, что в такой час мучительно садится за проклятое перо и пишет не ради того, чтобы сбросить груз с души, чтобы поделиться мыслями или что-то выразить. Пишет он лишь потому, что перо – единственный инструмент, которым он владеет, единственный способ заработать на хлеб!»22 В результате герой начинает испытывать отвращение и к аудитории, которая читает такие безжизненные творения, и откровенно заявляет: «Я людям не друг», – эту строчку как раз цитирует Соня в своих мемуарах23. «В демократии полно угроз для самых высоких надежд цивилизации…»24, – заявляет Райкрофт в отрывке, который наверняка нравился Лавкрафту.
Размышляет Райкрофт также о самом себе и своей способности испытывать чувства. Будучи вдовцом, у которого есть взрослая дочь, он тем не менее говорит: «Считаю ли я себя человеком, хоть когда-нибудь заслуживавшим любви? Вряд ли. Я всегда был слишком погружен в себя, слишком требователен ко всему окружающему, слишком горд без причины»25. Далее встречается еще один отрывок, где Райкрофт высказывается в защиту чопорности, – Лавкрафту, думаю, он тоже приглянулся:
«Если чопорным называть порочного втайне человека, который старается сохранять внешние приличия, такая чопорность нам не нужна, пусть уж лучше будет бесстыдство. Если же чопорным считать того, кто живет порядочной жизнью и развивает в себе, в соответствии либо со вкусом, либо с принципами, немного излишнюю деликатность мысли и речи по отношению к основам человеческой природы, то это решительно хороший недостаток, и я не желаю, чтобы он искоренялся»26.
Как тут не вспомнить о письме Лавкрафта к Соне, где он называл секс кратковременной и иррациональной страстью молодости, от которой «взрослым людям» следует отказываться? Как не подумать о его щепетильной реакции на само слово «секс»? Как справедливо заявляла Соня, роман «Личные бумаги Генри Райкрофта» отлично помогает понять Говарда, ведь главный герой – привязанный к дому и презирающий общество любитель книг – поразительно напоминает самого Лавкрафта. Можно представить, с каким удивлением Говард читал произведение, в котором высказываются его самые сокровенные мысли.
Суть в том, что Соня тоже читала «Райкрофта» и заранее знала о непригодности Лавкрафта в мужья. Она, если верить ее собственным словам, переоценила свою «самоуверенность» и не сомневалась в том, что поможет Говарду избавиться от «комплексов» и сделает из него пусть не традиционного добытчика и кормильца (на такое и не стоило надеяться), а хотя бы более общительного и любящего супруга, а также более талантливого писателя. Соня искренне любила Лавкрафта, в этом я не сомневаюсь, и выходила за него замуж с наилучшими намерениями, желая вытащить наружу все то прекрасное, что она нашла в Говарде, однако тот оказался куда менее податливым.
При таком стечении обстоятельств, думаю, нет смысла винить Лавкрафта в том, что муж из него получился неважный, – поучениями все равно ничего не добиться, – однако многие его поступки не имеют оправдания. И самым непростительным из них можно назвать само решение жениться, которое он с легкостью принял, совершенно не подозревая о возможных трудностях (не считая неожиданно возникших финансовых проблем) и не осознавая, что он абсолютно не подходит на роль супруга. Будучи человеком с пониженным сексуальным влечением, глубоко заложенной в него любовью к родным местам и серьезными расовыми предрассудками,