С помощью такого краткого пересказа невозможно передать все богатство текстур и оттенков «Случая Чарльза Декстера Варда», ведь этот роман, несмотря на скорость написания, остается одним из наиболее тщательно проработанных произведений Лавкрафта. Исторический экскурс во второй главе (всего их пять) получился необыкновенно выразительным.
Задумана эта работа была даже раньше августа 1925 года. Цитата из Бореллия, то есть Пьера Бореля (ок. 1620–1689), французского врача и химика, представляет собой перевод или пересказ, взятый из книги Коттона Мэзера «Магналия Кристи Американа» (1702), которая имелась в библиотеке Лавкрафта. Так как эпиграф из Лактанция, взятый для «Праздника» (1923), можно найти и в «Магналии», стало быть, к тому времени Лавкрафт обнаружил и отрывок из Бореллия. В «Тетради для заметок» он встречается как запись номер 87 – согласно Дэвиду Э. Шульцу, она относится предположительно к апрелю 1923 года.
В конце августа 1925 года Лавкрафт услышал от Лиллиан интересную историю: «Говорят, в доме Холзи водятся привидения! Ужас! Безумный Том Холзи держал там в подвале живых черепах – может, это как раз их призраки. В общем, этот чудесный старинный особняк – настоящая жемчужина великолепного старинного города!»14 Дом Томаса Ллойда Холзи на Проспект-стрит, 140, послужил вдохновением для жилища Чарльза Декстера Варда, хотя в романе Лавкрафт меняет адрес на Проспект-стрит, 100, возможно, желая скрыть его облик (и уберечь жильцов от чересчур любопытных читателей). Сейчас дом разделен на квартиры, но остается превосходным образцом позднего георгианского периода (ок. 1800 года постройки), несомненно, заслуживающим похвалы от Лавкрафта: «Он [Вард] жил в большом георгианском особняке на вершине отвесного холма к востоку от реки, а из задних окон беспорядочно разбросанных флигелей с высоты открывался головокружительной вид на теснившиеся шпили, купола, крыши и остроконечные башни нижней части города вплоть до далеких пурпурных холмов». Скорее всего, Лавкрафт не бывал внутри особняка Холзи, однако мог отчетливо рассмотреть его из дома на Барнс-стрит, 10, а именно из окна в комнате тетушки, выходившего на северо-запад.
Что касается связанных с домом легенд о привидениях, в «Путеводителе по Род-Айленду» (1937) сказано:
«[Холзи] в колониальные времена был известным бонвиваном и по легенде держал у себя в подвале живых черепах. Многие годы, пока особняк пустовал, жившие поблизости негры утверждали, что в доме обитает призрак, играющий на фортепиано. Внутрь они не заходили ни под каким предлогом, а ночью и вовсе обходили дом стороной. Также ходят слухи, что пятно крови на полу невозможно вывести уже на протяжении многих лет»15.
Несомненно, именно такого рода истории Лиллиан и слышала в 1925 году.
Лавкрафт начал читать «Провиденс в колониальные времена» в самом конце июля 1925 года. В библиотеке Нью-Йорка эту книгу нельзя было забрать на дом, поэтому изучать ее приходилось в рабочие часы читального зала, в связи с чем знакомство Лавкрафта с этой работой было нерегулярным и продвинулось только к середине сентября. Именно в то время он прочитал о Джоне Мерритте и о преподобном Джоне Чекли, «человеке остроумном и умудренном жизненным опытом»16, – оба они впоследствии встретятся с Джозефом Карвеном. В письмах Лавкрафта за остаток того месяца содержится много других материалов из книги Кимбал, с помощью которых он, безусловно, укрепил свои знания о колониальном Провиденсе настолько, чтобы полтора года спустя использовать их в художественном произведении. Лавкрафт, конечно, не просто перерабатывает отдельные фрагменты истории, а смешивает факты из прошлого с вымыслом в сложную комбинацию, раскрашивает яркими красками сухие факты, собранные им за все время изучения родной местности, и изящно разбавляет исторические данные воображаемыми, фантастическими и «странными» элементами.
Здесь стоит поговорить об одном значительном литературном влиянии, а именно о романе Уолтера де ла Мара «Возвращение» (1910). Лавкрафт впервые начал читать де ла Мара летом 1926 года и отмечал, что британский автор «бывает очень сильным, когда захочет»17, а по поводу «Возвращения» писал в «Сверхъестественном ужасе в литературе»: «Мы видим, как душа мертвеца, захороненного два столетия назад, вырывается из могилы и находит себе живую плоть, и даже лицо жертвы меняется на лицо того, кто давно уж рассыпался в прах». В романе де ла Мара, в отличие от «Случая Чарльза Декстера Варда», говорится об одержимости духом, и все внимание сосредоточено на личной драме пострадавшего мужчины и в особенности его отношениях с женой и дочерью, а не на противоестественности его состояния, и все же Лавкрафт очевидно использовал общую канву истории в своем романе. Также на него повлиял и «Граф Магнус» М. Р. Джеймса, поскольку можно провести немало параллелей между характерами злобного колдуна графа Магнуса и Джозефа Карвена, а также между их жертвами, мистером Рексоллом и Чарльзом Декстером Вардом18.
Отметим и другие, менее заметные источники вдохновения. Имя Маринуса Бикнелла Уиллета определенно взято из книги, которую Лавкрафт в ноябре того года получил от Лиллиан19:
Фрэнсис Рид. «Вестминстер-стрит, Провиденс, какой она была в 1824 году». На основе рисунков Фрэнсиса Рида, которые его дочь, миссис Маринус Уилетт Гарднер, передала в Историческое общество Род-Айленда. Провиденс: напечатано для Общества, 1917 год.
Фамилия Бикнелл встречалась в Провиденсе еще с давних времен. Например, Томас Уильям Бикнелл был известным историком, написавшим «Историю штата Род-Айленд» (1920) в пяти томах. А вот откуда Лавкрафт позаимствовал имя Чарльза Декстера Варда18, точно сказать не могу. Фамилия Вард уходит корнями в колониальную историю Провиденса, и в романе Лавкрафт упоминает политические дебаты (ок. 1760 года) между партиями, поддерживающими каждая своего кандидата – Сэмюэла Варда и Стивена Хопкинса. Также у Лавкрафта была антология английской литературы, составленная Чарльзом Декстером Кливлендом. Декстер – еще одна знаменитая в Провиденсе фамилия.
Пусть мы не знаем, откуда взялась фамилия Варда, зато нам известно, с кого списан сам персонаж. Безусловно, Вард наделен многими автобиографическими чертами, о которых мы обязательно поговорим, однако большинство мелких деталей указывают на Уильяма Липпитта Морана (род. в 1910 году), который в то время как раз проживал в особняке Холзи. Скорее всего, Лавкрафт не был знаком с Мораном, но наверняка слышал о нем и видел на улице. Моран был болезненным ребенком, в детские годы медсестра часто возила его по улице в инвалидной коляске. Вот и в начале романа говорится, что Варда в детстве «возили… на коляске» перед «чудесным крыльцом классического кирпичного дома», где он тогда жил, – быть может, именно в таких обстоятельствах Лавкрафт впервые увидел Морана в начале 1920-х годов, еще до отъезда в Нью-Йорк. К тому же семье Моран, как и Карвену в романе, принадлежала еще и ферма в Потаксете. Другие детали характера Варда тоже отсылают нас скорее к Морану, нежели к Лавкрафту. Еще одна забавная шутка «для своих» связана с именем Мануэля Арруды, капитана испанского корабля «Форталеза», на котором в 1770 году Карвену доставили неизвестный груз. На самом деле португалец Мануэль Арруда был торговцем фруктами и в конце 1920-х работал на Колледж-Хилл!20
Но каков же, помимо выражения признательности и шуток для посвященных, основной посыл «Случая Чарльза Декстера Варда»? Чтобы ответить на этот вопрос, сначала необходимо понять, для чего именно Карвен и его пособники собирали по всему миру «главные Соли». В нижеприведенном отрывке ближе к концу все становится слишком уж ясно – хотелось бы верить, что Лавкрафт опустил бы эту часть, реши он взяться за редактирование романа: «Теперь стало понятно, чем занимались или пытались заниматься эти жуткие существа – вместе с Чарльзом Вардом… Они грабили могилы самых разных поколений, в том числе мудрейших и величайших людей во всем мире, намереваясь возродить в давнем пепле хоть какие-то намеки на разум и знания, которыми те некогда обладали». Правда, не совсем ясно, как вскрытие мозга «мудрейших и величайших людей» может угрожать «всей цивилизации, всем законам природы, возможно даже судьбе Солнечной системы и Вселенной». В заметках и письмах Карвен иногда говорит о призывании существ из «неведомых сфер», включая Йог-Сотота, который впервые упоминается в этом романе, однако намеки эти довольно расплывчаты. Далее кое-что указывает на то, что в 1771 году Карвен погиб не во время налета жителей города, а в связи с тем, что вызвал какую-то безымянную сущность и не сумел с ней справиться. Тем не менее с учетом использования фаустовского поиска знаний Бартон Л. Сент-Арман, один из самых внимательных толкователей данной работы, заявил: «Мораль „Случая Чарльза Декстера Варда“ проста: знать слишком много, особенно о своих предках, – опасно»21.
Что ж, возможно, все не так-то просто. Данная интерпретация выставляет самого Варда главным злодеем романа, тогда как на самом деле им является Карвен, ведь это он придумал, как использовать мозги великих людей в собственных (пусть и не совсем ясных) целях. Конечно, Вард пылко стремится к получению знаний, он действительно воскрешает Карвена, однако утверждение Сент-Армана о том, что Карвен «вселился» в Варда, неверно. Как я уже говорил, в этом произведении, в отличие от «Усыпальницы» и «Твари на пороге» (1933), не подразумевается никакой одержимости духом. Вард возрождает тело Карвена, но оказывается неспособным помочь колдуну в осуществлении его планов, поэтому Карвен жестоко убивает Чарльза и пытается выдать себя за него. Обратите внимание на то, как в письме к Уиллетту Вард оправдывает свои действия, особенно в следующем предложении: «Я привел в этот мир чудовищную аномалию, но сделал это лишь ради знаний». В этой фразе и заключено главное оправдание Варда (и Лавкрафта): в первой части предложения он признает моральную вину, а вторая часть начинается со слова «но», поскольку Вард (и сам Лавкрафт) считает стремление к знаниям хорошим качеством. Впрочем, иногда это стремление приводит к неприятным и непредсказуемым последствиям. Видимо, Вард наивно полагал, что воскрешение Карвена не приведет ни к чему дурному, однако, как говорит в конце Уиллетт: «…он был вовсе не злодеем и даже не безумцем, а всего лишь старательным и любознательным юношей, которого погубило увлечение тайнами прошлого».