О своей работе над рассказом Лавкрафт сообщал в письме к Дерлету:
«Кстати, в новом номере W.T. вышел рассказ, практически написанный мной – почитай, если хочешь. Мы с Лонгом выполняем много заказов для этой клиентки, миссис Рид, и произведение почти на три четверти мое. Она предоставила лишь краткий набросок: супруги-первопоселенцы живут в хижине, под которой расположено змеиное гнездо, гремучие змеи убивают мужа, труп лопается, увидевшая все это жена сходит с ума. Не было ни сюжета, ни мотивации, никакого пролога или последствий случившегося – так что историю, можно сказать, сочинил я сам. Я придумал змеиного бога и проклятие, топор в руках несчастной жены, неуверенность в том, кто же стал жертвой змей, а также эпилог в психиатрической клинике. Также я проработал второстепенные детали, в том числе связанные с географией, получив некоторые данные от самой предполагаемой писательницы, знающей Оклахому, но по большей части нашел всю информацию в книгах»120.
Лавкрафт отправил законченный рассказ Бишоп в начале марта 1928 года, ясно давая понять в сопроводительном письме, что даже название придумал сам. «Я очень внимательно работал с этой историей и особенно старался сделать начало более гладким… Что касается географической атмосферы и оттенков, тут мне, конечно, пришлось целиком полагаться на ваши ответы на мой список вопросов, а также на печатные описания Оклахомы, которые мне удалось найти», – добавляет Лавкрафт. О Йиге он говорит следующее: «Упомянутое божество является плодом моей собственной вымышленной теогонии…»121. Йиг станет младшим божеством в развивающемся пантеоне Лавкрафта, хотя в оригинальной прозе он появится всего единожды (в «Шепчущем во тьме», и то между делом), а вот в редакторских работах Йиг будет встречаться довольно часто.
Лавкрафт взял с Бишоп за этот рассказ семнадцать с половиной долларов, еще двадцать пять она была должна ему за какую-то предыдущую работу, то есть всего сорок два с половиной доллара. Выплатила ли она всю сумму, неизвестно. Бишоп продала рассказ в Weird Tales, где он вышел в номере за ноябрь 1929 года, и получила за публикацию сорок пять долларов.
В самом начале переписки Лавкрафт был очень дружелюбен и откровенен с Зелией Бишоп – и не только потому, что общался с женщиной. Он давал ей дельные советы о писательстве, хотя, возможно, Бишоп хотела услышать рекомендации иного рода (например, как писать литературу, пользующуюся спросом), однако это были советы, над которыми стоит задуматься любому, кто хочет писать правдоподобно. В письме 1929 года Лавкрафт сводит свои долгие рассуждения к пяти пунктам:
«Итак, вот пятичастная писательская задача:
1. Собрать факты из жизни.
2. Мыслить ясно и говорить правду.
3. Избавляться от слащавости и излишних эмоций.
4. Оттачивать язык, чтобы он был мощным, прямолинейным, гармоничным, простым и ярким.
5. Писать то, что видишь и чувствуешь»122.
Позже мы разберем, как Лавкрафт сам относился к этим принципам и как их использовал.
Переписка с Бишоп выходила далеко за рамки литературного наставничества. Лавкрафт много поведал ей о своей жизни, о философских убеждениях и подробностях своего повседневного существования. Возможно, Бишоп и правда всем этим интересовалась, тем более что в период с 1927 по 1929 год писала ему довольно часто, но в этих письмах Лавкрафт был на удивление откровенен, рассказывая о себе. Впрочем, Бишоп не спешила выплачивать долг, и со временем Лавкрафт начал терять интерес к общению с ней, а к середине 1930-х годов уже считал не коллегой, а надоедливым «паразитом».
Стоит обратить внимание на письмо, которое Лавкрафт написал Бишоп в конце весны 1928 года:
«Когда вы увидите вышеуказанный временный адрес и соотнесете его с моими рассказами о том, какие откровенно неприятные чувства у меня вызывает Нью-Йорк, то, скорее всего, поймете, какое тяжкое бремя свалилось на меня по ужасному стечению обстоятельств, полностью нарушив этой весной все мои планы. Если б не мой замечательный преданный коллега – мой юный „приемный внук“ Фрэнк Б. Лонг, всегда готовый оказать помощь, я бы оказался на грани нервного срыва»123.
Что же все это значило? Ответ нам подскажет указанный в письме адрес: Нью-Йорк, Бруклин, Восточная 16-я улица, 395. Почти никому из коллег Лавкрафт об этом не рассказывал (по крайней мере, тем, кто не знал подробностей его личной жизни), но Соня позвала его обратно в Нью-Йорк.
Глава 19. Веерные Окошки и Георгианские Башни (1928–1930)
Лавкрафт, скорее всего, прибыл в Нью-Йорк в конце апреля, так как длинное письмо к Лиллиан датировано двадцать девятым – тридцатым апреля и описывает события вторника, двадцать четвертого апреля. В мемуарах Соня вспоминала: «Ближе к концу весны (1928) я снова пригласила Говарда приехать, и он с радостью согласился, но только в гости. Хоть немного побыть с ним рядом было для меня лучше, чем не видеться совсем»1. Соня определенно еще испытывала чувства к Лавкрафту, но понимала, что в ненавистном ему городе он готов провести не больше пары недель и что после двух лет холостяцкой жизни ему было бы явно некомфортно возвращаться к супружеству.
Из письма к Зелии Бишоп мы уже знаем, с какой «радостью» Лавкрафт воспринял это приглашение. С остальными друзьями по переписке (многие из которых даже не знали, что он женат) он высказывался более осмотрительно. Дерлету он сообщил: «…сейчас я на чужой земле, обстоятельства вынудили меня на довольно продолжительное время отправиться в Нью-Йорк. Поездка мне не в удовольствие, так как этот ненавистный город для меня словно яд…»2, а вот это уже отрывок из послания к Уондри: «Мне пришлось примерно на месяц поехать в Нью-Йорк, и я постараюсь использовать это время с толком – загляну в чудесный Флэтбуш…»3 Со старым другом Мортоном он был более откровенен: «Жена приехала сюда по делам и решила, что мне тоже следует к ней присоединиться. Отговорок у меня не нашлось, и, не желая доводить все до гражданской войны в рамках нашей семьи, я прикинулся пацифистом… и вот я здесь»4.
«Дела» Сони были связаны с ее попыткой открыть шляпный магазин в Бруклине на Восточной 17-й улице, 368, в квартале от дома, где она жила. Здание не сохранилось, и даже адреса с таким номером дома больше не существует, если только речь не шла о маленьком гараже по соседству с современным домом номер 370 по Восточной 17-й улице. Впрочем, сам дом, где жила Соня, уцелел. Квартира (номер 9, на третьем этаже) показалась Лавкрафту довольно уютной: «Столовая, она же гостиная, обшита квадратными панелями из темного дуба, а в остальных комнатах панели белые и дубовые, разной степени яркости. Обои и ковры подобраны со вкусом. В столовой-гостиной отличная подсветка с рассеянным светом, а в библиотеке висят лампы на цепочках, прямо как у меня в комнате»5. Соня готовила все так же вкусно и изобильно («Спагетти с неподражаемым соусом СХ, мясо, приготовленное каким-то волшебным способом, недоступным для понимания новичка, вафли с кленовым сиропом, булочки с медом – вот таким испытаниям подвергается моя фигура!»).
В магазин Соня вложила тысячу долларов из собственных сбережений, официальное открытие состоялось в субботу двадцать восьмого апреля. Она старалась достать как можно больше шляпных коробок и материалов и украсить магазин, чтобы привлечь покупателей. Лавкрафт несколько раз помогал Соне с «мелкими поручениями», в том числе однажды подписывал конверты с половины двенадцатого вечера до половины четвертого утра. В воскресенье двадцать девятого числа они с Соней отправились на «восхитительную прогулку» и вышли к району Проспект-парка, где жили раньше. Уже тогда эта местность начала терять элегантность и высокий статус, что продолжается и по сей день.
Не подумайте, что Лавкрафт вновь окунулся в супружескую жизнь. «Во время его пребывания я видела Говарда только рано утром, когда он возвращался с ночных загулов с Мортоном, Лавмэном, Лонгом, Кляйнером – встречались они либо по двое, либо сразу все вместе. И так продолжалось все лето»6, – язвительно подмечает Соня, и она не врет: прогулки Лавкрафта возобновились почти сразу после приезда в Нью-Йорк. Двадцать четвертого апреля он ходил с Соней по магазинам, а затем один направился к Проспект-парк, оттуда – на Западную 97-ю улицу, 230, где теперь жил Фрэнк Лонг (дом номер 823 на Вест-Энд-авеню был снесен для строительства нового здания под номером 825). В Бруклин Лавкрафт вернулся только на ужин с Соней, после чего сразу поехал к Сэмюэлу Лавмэну: сначала в его книжный магазин на 59-й улице на Манхэттене, а потом к нему домой в Коламбиа-Хайтс. Домой он пришел в четыре часа утра.
Двадцать седьмого апреля у Лонга был день рождения, и родители повезли того прокатиться вдоль реки Гудзон к озеру Махопак. Лавкрафт отправился вместе с ними и в дороге с удовольствием посмотрел на холмистые пейзажи. В мае он еще несколько раз совершал поездки с Лонгами, и они добрались до самого Пикскилла на севере и Стэмфорда и Риджфилда в Коннектикуте на востоке. Однажды они попали в академию Вест-Пойнт и посмотрели торжественное построение военных. Зачастую Лавкрафт исследовал новые места в одиночку. Как-то он упоминал, что собирается посетить место под названием Грейвзенд, что «к югу от Флэтбуша на пути к Кони-Айленд»7 – скорее всего, он имел в виду район, который сейчас известен как Бенсонхерст. Там Лавкрафт обнаружил «на самом видном месте с десяток домиков, построенных до 1700 года». Также он совершал вылазки в Флэтлэндс и Нью-Ютрит (к востоку и к западу от Бенсонхерста).
Естественно, не обошлось без встреч с «бандой», хотя Лавкрафт с некоторой долей удивления и даже беспокойства замечал, что «банда» «практически распалась»8. В период с 1924 по 1926 год эта компания явно держалась именно на нем. После одного из собраний (второго мая) Джордж Кирк пригласил Лавкрафта и Эверетта Макнила к себе в гости, где его молодая супруга Люсиль, ожидавшая, что муж вернется не один, подготовила чай, крекеры и сыр. Лавкрафт опять вернулся домой только к четырем утра.