23.
Остаток путешествия был уже не так интересен. На автобусе Лавкрафт добрался до Филадельфии, а оттуда – до Нью-Йорка. Он планировал не спеша направляться в сторону родного города, но в Нью-Йорке его ждало письмо от Энни Гэмвелл – тетя сообщала, что Лиллиан заболела и мучается от приступов боли в пояснице, поэтому Лавкрафт без промедления сел на поезд и поехал в Провиденс. Его не было дома ровно три месяца.
Вскоре после возвращения в Провиденс Лавкрафт подробно описал свое весеннее путешествие в «Наблюдениях о разных регионах Америки». Впоследствии он напишет еще несколько длинных рассказов о своих поездках, включая «Путешествия по американской провинции» (1929), «Рассказ о Чарлстоне» (1930) и «Описание города Квебек» (1930–1931, самая объемная из всех работ Лавкрафта), однако первое произведение такого рода, «Наблюдения», было одним из лучших. Он безупречно сочетал язык восемнадцатого века («полное повествование о моих недавних странствиях охватывает временной период около трех месяцев и чрезвычайных размеров территорию») с искусным изложением впечатлений о поездках, историей городов и личными отступлениями.
Люди практичного склада проливают горькие слезы, полагая, что Лавкрафт «зря тратил» свое время на эти пространные работы, которые явно не планировал издавать, а некоторые – две последние в указанном выше списке, если быть точнее, – даже кому-либо показывать. Это один из множества случаев, когда исследователи творчества Лавкрафта пытались прожить его жизнь вместо него самого. Писал он все это с единственной «целью» – ради удовольствия, чтобы порадовать себя и кое-кого из друзей, и этого было достаточно. «Наблюдения» и «Путешествия» напечатаны на машинке с одинарным интервалом и, по сути, представляют собой открытые письма, первое из которых было адресовано Морису У. Моу («Помнишь, о Мудрейший?» – вставляет свое обращение Лавкрафт), хотя потом наверняка передано и другим близким друзьям. Не сомневаюсь, что детали поездок он брал из собственных дневников и, возможно, из писем к Лиллиан, а исторические подробности – из путеводителей и книг по истории конкретных регионов, а также из личного опыта.
Один небольшой отрывок из «Наблюдений» все-таки опубликовали еще при жизни Лавкрафта. Морис У. Мо помогал Стерлингу Леонарду и Гарольду Я. Моффетту с редакторской подготовкой серии учебников по литературе, и ему настолько понравилось описание поездки в Сонную Лощину, что он включил этот абзац под заголовком «Сонная Лощина сегодня» во второй том «Юношеской литературы», опубликованный в 1930 году издательством «Макмиллан». Текст напечатали почти дословно, убрав, правда, некоторые архаизмы. Из существенных изменений можно отметить лишь одно: у Лавкрафта в ущелье реки «образовалось место для сбора многочисленных гулей, спутников подземных обитателей», и в этом предложении Моу заменил «гулей» на «призраков», сделав его менее понятным. Узнав, что отрывок из статьи появится в учебнике, Лавкрафт пришел в восторг: «Пусть Райт отвергает мои работы, зато мое имя станет бессмертным в неохотно произносящих его устах юных читателей»24. Правда, получилось не совсем так: хотя в 1935 году вышло переиздание учебника, после его перестали выпускать, и теперь данная публикация считается одной из самых редких у Лавкрафта.
В то время Лавкрафт занимался не только письмами и статьями о путешествиях – в начале августа он написал «Ужас Данвича». Рассказ стал очень популярным, однако я не могу не обратить внимание на серьезные промахи, связанные с его задумкой, техникой и стилем. Сюжет хорошо известен: в убогом городке Данвич на «севере центральной части Массачусетса» живут лишь несколько фермерских семей, и одна из них – семья Уэйтли – вызывает немало подозрений с тех пор, как в 1913 году на Сретение родился Уилбур Уэйтли, дитя матери-альбиноса и никому не известного отца. Вскоре после его появления на свет Старый Уэйтли, отец Лавинии, произносит зловещее предсказание: «Однажды вы услышите, как дитя Лавинии выкрикивает имя своего отца с вершины Сторожевого холма!»
Уилбур взрослеет невероятно быстро и уже к тринадцати годам достигает гигантского роста (больше двух метров). Его ум тоже развит не по годам после прочтения старых потрепанных книг из библиотеки Старого Уэйтли. В 1924 году старик умирает, но перед кончиной успевает прохрипеть внуку, чтобы тот открыл «семьсот пятьдесят первую страницу полного издания» некой книги, которая поможет «открыть врата в Йог-Сотот». Два года спустя Лавиния бесследно исчезает. Зимой 1927 года Уэйтли впервые выезжает за пределы Данвича, чтобы ознакомиться с латинским изданием «Некрономикона» в библиотеке Мискатоникского университета, только вот престарелый библиотекарь Генри Армитаж не разрешает забрать книгу с собой, даже на один день. С той же целью Уэйтли отправляется в Гарвард, но и там получает отказ. Затем, ближе к концу весны 1928 года, Уилбур проникает в библиотеку, чтобы украсть книгу, однако его убивает злобный сторожевой пес. Описание его смерти вызывает отвращение:
«…можно сказать, что помимо внешних очертаний лица и рук Уилбура Уэйтли не осталось почти ничего человеческого. К приезду судмедэксперта на дощатом полу оставалась только липкая беловатая масса, чудовищный запах почти выветрился. Ни черепа, ни костей в привычном смысле увидеть было нельзя. Чем-то он стал походить на своего неизвестного отца».
Тем временем странные вещи происходят и в самом Данвиче. Из дома Уэйтли вырывается какое-то жуткое существо, за которым они раньше, вероятно, присматривали и которое теперь стало некому кормить. Оно сеет хаос по всему городу, разрушая дома, и, что самое страшное, тварь эта совершенно невидимая, о ее присутствии свидетельствуют только гигантские следы на земле. Она спускается в овраг под названием Медвежья берлога, а потом снова выбирается наружу и крушит все вокруг. Между тем Армитаж пытается расшифровать дневник Уилбура и наконец узнает, что происходит на самом деле:
«Его безумные странствия оказались поразительными, в том числе… упоминание какого-то фантастического плана по уничтожению всей человеческой расы, а также животной и растительной жизни на планете – и план этот якобы принадлежал каким-то жутким древним существам из другого измерения. Он кричал, что мир в опасности, поскольку Древние намереваются стереть его и утащить из Солнечной системы и материальной вселенной в какую-то другую плоскость или фазу существования, откуда он пропал вигинтиллионы лет назад».
Армитаж знает, как его остановить, и вместе с двумя коллегами отправляется на вершину небольшого кургана напротив Сторожевого холма, куда, судя по всему, двигался монстр. Они подготовили заклинание – оно поможет отправить существо обратно в то самое другое измерение, из которого оно появилось, – а также опрыскиватель с порошком, чтобы тварь хотя бы на мгновение стала видимой. Естественно, и заклинание, и порошок сработали, и перед ними предстало огромное вытянутое чудовище с щупальцами. «ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ!.. п-п… п-п… п-п… ПАПА! ПАПА! ЙОГ-СОТОТ!» – прокричало создание и исчезло без следа. Это был брат-близнец Уилбура Уэйтли.
Даже из этого краткого пересказал становится очевидно, что многие детали сюжета и описания героев совершенно не стыкуются. Для начала сравним моральный подтекст в «Ужасе Данвича» и в «Цвете из иных миров». Сущностей из более раннего произведения практически невозможно назвать «злыми» по любым общепринятым стандартам, тогда как семью Уэйтли, особенно Уилбура и его брата-близнеца, нам явно преподносят как злодеев, ведь они намерены уничтожить человечество. А всего пятью годами ранее сам Лавкрафт написал Эдвину Бейрду из Weird Tales следующее необычное послание:
«Популярные авторы не понимают и, вероятно, не способны понять, что истинное искусство достижимо только посредством полного отказа от нормальности и традиционности, а также путем выбора такого подхода к теме, в котором не встречаются привычные или предвзятые точки зрения. Хотя они считают свои произведения, приближенные к данному жанру, необычными и «не такими, как все», причудливость здесь только поверхностная, а в сущности они прибегают все к тем же устоявшимся ценностям, мотивам и взглядам на ситуацию. Добро и зло, телеологическая иллюзия, слащавые эмоции, антропоцентрическая психология – стандартный набор, пронизанный неизбежной банальностью… Пробовал ли кто-нибудь написать рассказ, где человека считают дефектом вселенной, от которого необходимо избавиться?»25
Именно эти претензии можно предъявить и к «Ужасу Данвича», ведь рассказывают нам как раз про обычную борьбу добра со злом между Армитажем и членами семьи Уэйтли. Обойти подобную придирку можно лишь одним способом – предположить, что этот рассказ является пародийным, как это сделал в своем интересном эссе Дональд Р. Берлесон26, утверждавший, что в мифическом смысле близнецы Уэйтли (если считать их единым целым) намного больше подходят на традиционную роль «героя» по сравнению с Армитажем (проникновение близнеца в Медвежью берлогу соответствует типичному для персонажа мифов спуску в подземный мир) и что приведенный в истории отрывок из «Некрономикона» – «Там, где некогда правили Они [Древние], теперь правит человек; там, где сейчас правит человек, скоро буду править Они» – намекает: пусть Армитаж и «победил» Уэйтли, это даст лишь временную отсрочку неизбежному. Эти заявления хорошо обоснованы, но в письмах Лавкрафта мы не находим никакого подтверждения тому, что «Ужас Данвича» задумывался в качестве пародийного рассказа (то есть сатиры на неискушенных читателей бульварных журналов) или что Армитажа не стоит воспринимать всерьез. Напротив, Лавкрафт как раз говорит об обратном, когда в письме к Дерлету разъясняет: «Ближе к концу я психологически отождествляю себя с одним из героев (престарелый ученый, которому удается справиться с угрозой)»27.
Армитаж однозначно создан по образу Уиллетта из «Случая Чарльза Декстера Варда»: он побеждает «злодеев» с помощью заклинаний и страдает от тех же недостатков, которые мы видели в Уиллетте, – напыщенности, высокомерия и большого самомнения. Ни в одном другом произведении Лавкрафта не встретишь такого паясничания, а некоторые фразы Армитажа даже читать тяжело, например его мелодраматическое