«Во имя всего святого, что же нам делать?» или глупая нотация, которую он в самом конце читает жителям Данвича: «Мы не имеем права призывать подобные существа из других миров, и так поступают только очень злобные люди и последователи грешных культов».
С сюжетом тоже возникают проблемы. С какой, собственно, целью Армитаж применяет «порошок», чтобы существо на мгновение стало видимым? Какой результат должна была принести данная процедура? Похоже, нужна она только в качестве повода для описания жутких щупалец монстра. А сцена с тремя человеческими фигурами, в которой Армитаж и его верные товарищи, стоя на вершине холма, размахивают руками и выкрикивают заклинания, настолько комична, что просто не верится – неужели Лавкрафт мог этого не уловить? Поскольку этот момент задуман как кульминационный, ничего смешного он в нем явно не видел.
По сути, именно «Ужас Данвича» породил дальнейшие пополнения вселенной «Мифов Ктулху» (истории, написанные другими, менее талантливыми авторами). В дальнейшем писатели стали копировать его сенсационность, мелодраматичность и наивное моральное противостояние (неудивительно, что Дерлет называл этот рассказ одним из любимых), не обращая внимания на более изящные работы вроде «Зова Ктулху», «Цвета из иных миров» и т. д. Таким образом, в некотором смысле Лавкрафт и сам поспособствовал расширению придуманной им вселенной, которая стала пополняться не самыми удачными работами.
На самом деле в «Ужасе Данвича» намешано множество разных заимствований. Центральный элемент – плотский союз «бога» или чудовища с женщиной из человеческой расы – взят непосредственно из «Великого бога Пана» Мэкена, чего Лавкрафт даже не скрывает, ведь в какой-то момент Армитаж говорит о жителях Данвича: «Господь всемогущий, что за балбесы! Покажите им „Великого бога Пана“ Артура Мэкена, и они подумают, что это описание типичной жизни Данвича!» Невидимое чудовище, насколько вы помните, можно обнаружить только по странным следам, и эта идея заимствована из «Вендиго» Блэквуда. Лавкрафт определенно знал много историй о невидимых монстрах, включая «Орля» Мопассана (некоторые детали которого, как вам уже известно, ранее были переработаны для «Зова Ктулху»), «Что это было?» Фитц-Джеймса О’Брайена и «Проклятую тварь» Бирса, и в его рассказе встречаются намеки на все эти произведения. Не стоит критиковать Лавкрафта за то, что иногда он черпал идеи из одних и тех же произведений, так как он обычно подвергал их серьезным изменениям. Правда, в данном случае речь идет не просто о мелких деталях образов, а о самой сути сюжета.
«Ужас Данвича», конечно, нельзя назвать провальной работой. Рассказ запоминается ярким, пусть и слегка преувеличенным по сравнению с «Цветом из иных миров» описанием глухой, приходящей в упадок местности Массачусетса. И описание это, как нам теперь известно, во многом основано на личном опыте автора. Позже Лавкрафт заявлял, что Данвич находится в окрестностях Уилбрахама, а детали топографии и местного фольклора (козодои как проводники душ умерших) вдохновлены двумя неделями в гостях у Эдит Минитер. С другой стороны, если Данвич отчасти списан с Уилбрахама, то почему в самом первом предложении Лавкрафт сообщает, что город расположен на «севере центральной части Массачусетса»? Некоторые подробности действительно относятся к тому региону, в том числе Медвежье логово, живописно изображенное Лавкрафтом в письме к Лиллиан:
«Там в лесу есть глубокое ущелье, подобраться к нему можно по восходящей резко вверх тропинке, что упирается в валун с расселиной. Над отвесной скалой в несколько уровней льется потрясающий водопад, а над бурлящим потоком возвышаются скалистые обрывы с манящими пещерами, покрытые странным мхом. Некоторые из этих пещер простираются вплоть до склона холма, однако они настолько узкие, что внутрь можно протиснуться лишь на пару ярдов»28.
В наши дни это место почти не изменилось. В 1928 году Г. Уорнер Мунн водил туда Лавкрафта, а примерно пятьдесят лет спустя – Дональда Р. Берлесона29. Название Сторожевого холма, Сентинел-хилл, взято у фермы Сентинел-Элм в Атоле30. Другими словами, Лавкрафт смешивал впечатления от различных поездок и на их основе создавал единую вымышленную местность.
Если вам интересно проследить детали «Мифов Ктулху», то «Ужас Данвича» как нельзя кстати для этого подходит. По длинной цитате из «Некрономикона» с упоминанием Ктулху, Кадата и других имен становится ясно, что рассказ отталкивается от «Зова Ктулху» и других историй, хотя название «Древних» используется неоднозначно и не связано с «Великими древними» из «Зова Ктулху». Также не совсем понятно, является ли Йог-Сотот, который в последующих произведения Лавкрафта появлялся лишь мимоходом, одним из Древних. Возможно, Лавкрафт не задумывался о том, что в будущем критики станут тщательно изучать и анализировать его случайно подобранные термины, словно речь идет о библейских текстах, и применял он их в основном для звучности и создания атмосферы. Вскоре будет очевидно, что Лавкрафт не только совершенно не продумывал детали своей псевдомифологии заранее, но даже не стеснялся по необходимости их менять независимо от того, как термины использовались в предыдущих рассказах. В дальнейшем критиков это ужасно раздражало, будто он нарушил неприкосновенность и единство мифологии – только вот в его мифологии с самого начала не было никакой неприкосновенности и единства. Вдобавок стоит отметить, что это единственное произведение, где приводится такой большой отрывок из «Некрономикона». Остальные авторы были довольно многословны, и их громоздкие цитаты, в которых, к сожалению, совершенно отсутствует изящество и (особенно в случае Дерлета) не применяются архаичные выражения, привели к обесцениванию мощной идеи о книге «запретных» знаний.
В этом плане самым интересным комментарием Лавкрафта предстает замечание, брошенное мимоходом сразу после окончания работы над рассказом, который он отнес к «аркхэмскому циклу»31. Эту фразу он не объясняет и нигде больше не использует, но к тому моменту Лавкрафт уже начал понимать, что некоторые его истории (какие именно, он не говорит) объединяются в систему или последовательность. Здесь он явно применяет этот термин в топографическом смысле, связывая воедино все рассказы, события которых происходят в вымышленном пространстве Новой Англии (сюда в том числе относится и «Картина в доме», которую никто из критиков не включал в «Мифологию Ктулху»). Также Аркхэм мог оказаться основной точкой для всех других мифических городов, но точно никто не знает.
Уместно будет привести краткую информацию о том, откуда взялось название Данвич. Сообщается, что одноименный город есть где-то на юго-восточном побережье Англии – точнее, был, пока море не начало отвоевывать себе все более крупные куски суши. Именно этому городу посвящено памятное стихотворение Суинберна «На Северном море» (хотя его название даже не упоминается), также его имя приведено в «Ужасе» Артура Мэкена (1917). Впрочем, самая любопытная деталь заключается в том, что Данвич в Англии скорее похож на лавкрафтовский Инсмут, разрушающийся морской порт, чем на американский Данвич, далекий от моря. Тем не менее вполне вероятно, что он мог позаимствовать у английского города одно только название. При этом в Новой Англии полно городов с именами, оканчивающимися на «-вич» (например, тот самый Гринвич в Массачусетсе, который расселили, чтобы освободить место под водохранилище Куаббин).
В Weird Tales, что вовсе не удивительно, сразу выкупили «Ужас Данвича» (за этот рассказ Лавкрафт получил двести сорок долларов, и это самый крупный из всех его гонораров за оригинальную художественную прозу), и когда в апреле 1929 года номер с этим произведением вышел в печать, читатели были в восторге. А. В. Першинг, хваставшийся тем, что читал «„настоящих“ авторов вроде Шекспира и По», писал: «По моему мнению, Лавкрафт обладает поразительной, чуть ли не сверхчеловеческой способностью физически переносить вас внутрь сцен своих бесподобных „ужасов“, предоставляя изысканное удовольствие от возможности „прожить историю вместе с героями“». Бернард Остин Дуайер, друг Лавкрафта, мимоходом восхваляя работы Кларка Эштона Смита и Уондри, заявлял: «Не могу подобрать слов, чтобы выразить восхищение девственностью [sic] его задумки – странной, эксцентричной, небанальной и приносящей удовлетворение глубиной ярких образов и фантазий, которые в нашей повседневной жизни кажутся не менее причудливыми, чуждыми и страшными, чем лихорадочный сон». Эти два письма опубликовали в июньском номере 1929 года, а в августовском выпуске Э. Л. Менгшоел задал вопрос, волнующий многих: «Я хотел бы спросить [Лавкрафта], не существует ли в действительности эта старинная книга под названием „Некрономикон“, упомянутая в „Ужасе Данвича“». Эти и другие комментарии, к сожалению, подтверждают, что Лавкрафт абсолютно не обращал внимания на мнения так называемого «„Орлиного гнезда“ – атакующего пролетариата»32.
В остальном 1928 год прошел спокойно. Ближе к зимеЛавкрафт написал стихотворение, которое сохранилось под двумя названиями. Оригинальная рукопись озаглавлена «К утонченному молодому джентльмену в подарок от его деда вместе с томом современной литературы», а в письме к Морису Моу указано другое название: «Послание к Фрэнсису, лорду Белнэпу, с томом Пруста в подарок от старика Льюиса Теобальда-мл.». Другими словами, Лавкрафт подарил Фрэнку Лонгу книгу «По направлению к Свану», первый том из цикла «В поисках утраченного времени». В стихотворении Лавкрафт показывает знание современных явлений, как популярных («Лишенный помпезности, как „Вулвортc“ и „МакКрориc“, / И высокого ума, как Vogue и Snappy-Stories»), так и более высокоинтеллектуальных («Кубист и футурист в одном флаконе / Достиг высот не меньших, чем Креймборг и Кокто»), однако все эти отсылки являются частью прелестной стилизации – или пародии – на язык восемнадцатого века. Стихотворение получилось чудесным.