Северный Паунал, Нью-Гэмпширские земельные участки Его Величества, недавно получившие название Вермонт, Новая Англия! Боже, храни короля!!.. Наконец-то дома…»64 Конечно, при возвращении домой из Нью-Йорка в 1926 году его охватывали куда более мощные чувства, пусть и довольно схожие, ведь на этот раз Лавкрафт и так знал, что вскоре вернется домой. В Атоле он встретился с Куком и Мунном, а семнадцатого мая они втроем отправились в Братлборо, штат Вермонт, и заглянули в гости к Артуру Гудинафу. На следующий день Мунн отвез Лавкрафта и Кука в Вестминстер (куда Лавкрафт еще в детстве приезжал вместе с матерью – за тридцать лет город совсем не изменился), после чего Говард двинулся в Провиденс через Питершам и Барре.
Поездка удалась на славу: они побывали в десяти штатах и округе Колумбия, и Лавкрафт впервые познал вкус Юга, который впоследствии он исследует еще более тщательно. Как и за год до того, он описал путешествия 1929 года в огромной статье «Путешествия по американской провинции» объемом в восемнадцать тысяч слов – правда, опубликовали ее только в 1995 году. Статью, естественно, прочитали его приятели и друзья по переписке, и если в процессе чтения они почерпнули новую информацию и испытали удовольствие – а иначе и быть не могло, – значит, материал был написан не зря.
Впрочем, на этом вылазки Лавкрафта не закончились. Пятого августа он поехал на автобусе в Дедхэм, штат Массачусетс, чтобы посмотреть дом Фэрбенкса (1636), самое старое английское строение в Новой Англии. На самом деле автобус (водителем был некий А. Джонсон) направлялся к таверне «Красная лошадь» в Садбери (где происходит действие «Историй Уэйсайд-инн» Лонгфелло), и именно Лавкрафт предложил Джонсону сделать крюк. Не считая флигелей, пристроенных в 1641 и 1648 годах, в доме Фэрбенкса ничего не изменилось с момента возведения, и Лавкрафта это так сильно впечатлило (об этой поездке он написал небольшое чудесное эссе «Рассказ о поездке к старинному дому Фэрбэнкса в Дедхэме и в таверну „Красная лошадь“ в Садбери, в провинции Массачусетского залива»), что:
«В кои-то веки я позабыл о пристрастии к рациональному восемнадцатому веку и окунулся в зловещее и мрачное колдовство века семнадцатого. Никогда прежде я не видел дома, который настолько потряс бы мое воображение… Я прямо-таки слышал звук топора, доносящегося из покрытого сумраком леса сквозь три века, когда король Карл Первый еще не был убит в результате измены Круглоголовых и восседал на троне, а одинокое каноэ Роджера Уильямса и его попутчиков пристало к пескам отмели реки Мошассак у подножия холма, всего в четырех кварталах от того места, где я сейчас нахожусь».
И вновь обратите внимание на то, как остро воспринимает увиденное Лавкрафт и как активно работает его фантазия, порождающая такие необычные образы. Неудивительно, что в дальнейших своих произведениях он зачастую использовал многие подробности из путешествий. Таверну «Красная лошадь» (1683 и сл.) Лавкрафт тоже осмотрел с удовольствием (хозяином на тот момент был Генри Форд, «почтенный изготовитель экипажей»), однако самое сильное впечатление произвел старинный дом Фэрбенкса.
Тринадцатого августа Лонги оказались проездом в Провиденсе – они направлялись в Кейп-Код и взяли с собой Лавкрафта. В тот день они побывали в Нью-Бедфорде, где на барке «Лагода» расположен Музей китобойного промысла – Лавкрафт с интересом его посетил. На следующий день они добрались до Онсета на мысе Кейп-Код и остановились либо в гостинице, либо в съемных комнатах, а позже в тот же день успели осмотреть и другие окрестные города, включая Чатем, Орлеан, Хаянис и Сэндвич. Кейп-Код, по мнению Лавкрафта, оказался не так уж богат колониальными древностями и «не столь живописен, как обычно считается»65, однако он приятно провел время, особенно учитывая, что жилье и питание оплачивали Лонги. На следующий день они побывали в Вудс-Хол, Сагаморе и Фалмуте.
При этом лучшая часть путешествия пришлась на семнадцатое число, когда Лавкрафт впервые оказался в самолете. Полетать над заливом Баззардс стоило всего три доллара, и Говард ничуть не разочаровался: «Я осматривал землю с высоты птичьего полета, и местный пейзаж от этого только выиграл… Этот полет (который, кстати, набрал хорошую высоту) стал завершающим штрихом в превосходной поездке»66. Вполне ожидаемо, что полет произвел на Лавкрафта, человека с воображением вселенских масштабов, мощное впечатление, и повторить этот опыт ему мешала только нехватка денег – тогда он в первый и последний раз сумел оторваться от поверхности земли.
Еще одну поездку он совершил двадцать девятого августа, снова отправившись вместе с Энни Гэмвелл на их малую родину, в Фостер, где тремя годами ранее они завели новые знакомства. На этот раз они продолжили исследовать регион, уделив особенно внимание району под названием Говард-Хилл, где в 1790 году построил дом Асаф Филлипс. Говард и Энни повстречали людей, которые еще помнили Уиппла Филлипса и Роби Плейс, посетили места захоронения своих предков из рода Филипсов и заглянули в местные документы, которые помогли Лавкрафту заполнить некоторые пробелы в генеалогическом древе. Потом они двинулись в долину Мусап, где уже бывали в 1926 году, и Лавкрафт вновь с восторгом подметил, что регион совсем не меняется: «Здесь по-прежнему существует прекрасный маленький мирок прошлого, совершенно не тронутый мрачными волнами времени и революцией, мирок, в котором остаются давние традиции, чувства, семейный порядок и социально-экономический склад общества»67. Как жаль, что в наши дни такие места почти не сохранились!
На этом поездки Лавкрафта за 1929 год завершились, однако, как говорится, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. В Провиденс ненадолго наведывались друзья Говарда: в середине июня приезжал Мортон, в конце июня – Кук и Мунн, а в начале сентября – Джордж Кирк с женой68. Лавкрафт и сам стал Меккой для многих приятелей и друзей по переписке, связанных с любительской журналистикой, «странной» прозой и другими интересами.
В начале июля Лавкрафту пришлось биться над редактированием очередного рассказа Адольфа де Кастро, который в кои-то веки сумел заплатить заранее69. В сборнике работ де Кастро 1893 года это произведение выходило под названием «Автоматический палач», однако Лавкрафт изменил его на «Электрического палача». В ходе работы Лавкрафт сделал эту «странную» историю комической – речь идет не о пародии, а о смешении юмора и ужаса. Хотя сам он неоднократно (и, на мой взгляд, справедливо) заявлял, что не стоит соединять эти два жанра, лишь с помощью юмора можно было хоть немного разбавить монотонное творение де Кастро, изначально не обладавшее практически никаким потенциалом.
Глава компании просит безымянного рассказчика найти некого Фелдона, пропавшего в Мексике вместе с какими-то документами. Мужчина садится в поезд и со временем замечает, что остался наедине в вагоне с еще одним попутчиком – тот оказывается опасным безумцем, который изобрел новое орудие казни в виде капюшона и хочет, чтобы рассказчик стал его первой пробной жертвой. Рассказчик, понимая, что силой противника не одолеть, просит его отложить убийство до следующей станции, пока они не приедут в Мехико. Сначала он спрашивает, можно ли ему написать письмо с завещанием, затем говорит, что его друзья-журналисты из Сакраменто наверняка захотят подготовить статью об этом изобретении, и, наконец, просит сделать набросок орудия в действии – не наденете ли его себе на голову, чтобы можно было нарисовать? Безумец соглашается, а тем временем рассказчик, заметивший, что его попутчик интересуется ацтекской мифологией, изображает приступ религиозного бреда, выкрикивая ацтекские имена с целью потянуть время. Безумец подхватывает его крики, устройство туго затягивается у него на шее и убивает своего изобретателя, рассказчик падает в обморок. Когда он приходит в себя, в вагоне полно людей, однако погибшего безумца среди них нет – и никто его не видел. Позже Фелдона находят мертвым в труднодоступной пещере, а рядом с ним лежат вещи, принадлежавшие рассказчику.
С напыщенным и безжизненным языком де Кастро рассказ сам по себе вызывает смех, но Лавкрафт делает его намеренно юмористическим, не забывая добавить несколько шуток «для своих». Описание безумного попутчика частично основано на довольно безобидном человеке, которого Лавкрафт встретил во время недавних путешествий – когда ехал в поезде из Нью-Йорка в Вашингтон. Это был немец, который все время выдавал странные фразы вроде «Ф-фсе так самечателно!» и «Пуст мой свет сиять!»70 В «Электрическом палаче» в какой-то момент сумасшедший изобретатель действительно произносит: «Пусть мой свет, так сказать, сияет». Среди имен ацтекских богов, которые выкрикивал рассказчик, закрались и следующие: «Йа-Р’льех! Йа-Р'льех!.. Ктулхутл фхтагн! Нигуратл-Йиг! Йог-Сототл…» Изменения внесены специально, чтобы имена походили на ацтекские и намекали на теологию этой культуры. В остальном Лавкрафт довольно точно (в отличие от «Последнего опыта») следовал сюжету де Кастро, сохранив имена персонажей, основную последовательность событий и даже финальный мистический поворот (при этом разумно намекнув, что в вагоне находилось астральное тело Фелдона, а не рассказчика). Конечно, Лавкрафт внес в рассказ серьезные корректировки: добавил героям мотивации и сделал некоторые детали описания и повествования более яркими. Это произведение нельзя назвать полным провалом.
Не знаю, какой гонорар Лавкрафт получил за «Электрического палача», однако рассказ взяли в Weird Tales, где он вышел в августовском номере за 1930 год. Читатели ожидаемо начали замечать повторяющиеся выдуманные имена в рассказах де Кастро, отредактированных Лавкрафтом. В номере за март 1930 года Н. Дж. О’Нил спрашивал о происхождении Йог-Сотота, который «у мистера Лавкрафта в „Ужасе Данвича“ связан с Ктулху, а у Адольфа де Кастро упоминается в „Последнем опыте“». Мысль о том, что его хитрость раскрыта, одновременно напугала и обрадовала Лавкрафта, и он написал Роберту И. Говарду: «И все-таки мне следует связаться с мистером О’Нилом и уверить его, что в его знаниях о мифологии вовсе нет никаких пробелов!»