«Я увидел бесконечный поток – они шлепались, прыгали, каркали, блеяли, нахлынув сквозь призрачный лунный свет причудливо опасным танцем, словно из фантастического кошмара. На голове у некоторых были высокие тиары из неизвестного бело-золотистого металла, другие были странно одеты… а тот, что возглавлял поток, облачился в жуткое бугристое черное пальто и полосатые штаны, при этом на бесформенной части тела, похожей на голову, красовалась мужская фетровая шляпа…»
Олмстеду удается сбежать, но история на этом не заканчивается. Отдохнув после погони, он возобновляет генеалогические исследования и с ужасом узнает, что и сам, возможно, является прямым потомком Маршей. Оказывается, у Роберта есть двоюродный брат, который находится в сумасшедшем доме в Кантоне, и дядя, узнавший о самом себе нечто страшное и покончивший жизнь самоубийством. Олмстеда одолевают странные сны, в которых он плавает под водой, его нервы на пределе. Однажды утром он просыпается и видит, что приобрел черты «Инсмутской внешности». Он хочет застрелиться, но «увиденные сны этого не допускают». Через какое-то время Роберт решает поступить следующим образом: «Я устрою кузену побег из больницы в Кантоне, и вместе мы отправимся в прекрасный Инсмут. Мы доплывем до мрачного рифа, погрузимся в черные бездны гигантского Йхантлея с множеством колонн и в логове Глубоководных познаем вечную жизнь среди чудес и великолепия».
К этой мастерски написанной истории об ужасе в пределах одного города можно написать несколько томов с комментариями, но мы остановимся лишь на самых примечательных особенностях и начнем с простого вопроса: где же находится Инсмут? Это название появилось еще в одном из ранних рассказов («Селефаис», 1920), но там действие однозначно происходило в Англии. Затем Инсмут упоминался в восьмом сонете («Порт») из «Грибов с Юггота» (1929–1930) – не совсем понятно, какая местность там описывается, хотя, скорее всего, речь идет о Новой Англии. Так или иначе в рассматриваемой повести Инсмут явно списан с Ньюберипорта – правда, в наши дни он превратился из ветшающего захолустья в модный курортный городок. Роберт Д. Мартен не зря опровергал утверждения Уилла Мюррея, считавшего, что некоторые черты Инсмута Лавкрафт позаимствовал у других городов, в том числе у Глостера55.
«Тень над Инсмутом» – лучшая работа Лавкрафта на тему упадка и вырождения, однако здесь он дает совершенно другое объяснение происходящему по сравнению с ранними произведениями. В «Затаившемся страхе» и «Ужасе Данвича» эволюция пошла по наклонной плоскости из-за межродственного размножения в однородном сообществе, а в «Кошмаре в Ред-Хуке» просто говорилось, что «в условиях беззакония современные жители, как ни странно, стремятся следовать мрачным инстинктивным схемам поведения времен диких первобытных полуобезьян» – под этим, вероятно, подразумевалось, что к повсеместной убогости жизни в Ред-Хуке привело размножение иностранцев между собой. Однако «Тень над Инсмутом» предостерегает нас о пагубных последствиях расового кровосмешения, поэтому можно сказать, что в повести использован дополненный и уточненный сюжет «Некоторых фактов о покойном Артуре Джермине и его семье» (1920). В связи с этим трудно отрицать, что через все произведение красной нитью проходит намек на расизм. Паранойя Лавкрафта выражается через главного героя: например, пытаясь сбежать из Инсмута, Олмстед слышит «жуткие квакающие голоса и низкие возгласы на каком-то неизвестном языке – определенно не английском». Такое чувство, что в его понимании любой иностранный язык уже становится признаком отклонения от нормы. На протяжении всей повести рассказчик проявляет отвращение к физическим странностям жителей Инсмута, надеясь, что читатели с ним согласятся, – да и сам Лавкрафт частенько высказывался о «причудливой» внешности представителей всех рас, кроме своей собственной.
Слова Зедока Аллена о том, что люди все-таки имеют родственную связь с рыболягушками, не опровергают расистское толкование произведения, поскольку в них заложен совсем иной смысл. «Кажись, люди как-то связаны с этими водными тварями: раз уж все живое когда-то вышло из воды, недолго зайти и обратно», – говорил Зедок. Правда, в «Хребтах безумия» Лавкрафт совсем иначе описывал появление человечества, но в обеих повестях он добивался одной цели: принизить важность человеческого рода, сообщив о мерзком и низменном способе его происхождения.
Изучив источники литературного влияния, мы увидим, что Лавкрафт значительно улучшил заимствованную идею. Упоминание гибридных рыбоподобных существ, несомненно, взято из двух произведений, которые ему очень нравились: это «Рыбоголовый» Ирвина С. Кобба (Лавкрафт прочитал этот рассказ в 1913 году в журнале Cavalier и даже отправил хвалебное письмо в редакцию; затем рассказ появился в антологии Харре «Бойся темноты!», так что Лавкрафт наверняка его перечитывал) и «Капитан порта» Роберта У. Чэмберса, позже переработанный в первые пять глав эпизодического романа «В поисках неизвестного» (1904). (Экземпляр этой книги Дерлет подарил Лавкрафту осенью 1930 года56.) Тем не менее в обоих рассказах речь идет о единичном случае гибридности, а не о появлении целого сообщества или цивилизации, о чем, к примеру, повествуется в чудесной повести Алджернона Блэквуда «Древние чары» (из сборника «Джон Сайленс, необычный врач» [1908]), где по ночам жители небольшого французского городка с помощью колдовских чар превращались в кошек. Развивая эту задумку, в «Тени над Инсмутом» Лавкрафт порождает ощущение всемирной угрозы. При этом невозможно быть уверенным, что из любого последующего конфликта с рыболягушками люди выйдут победителями, поскольку своими способностями эти существа, несмотря на мерзкий вид, превосходят людей, как и грибы с Юггота, и Старцы. Они не только живут практически вечно (во сне Олмстед встречается с прапрабабушкой, которой восемьдесят тысяч лет), но и обладают творческими навыками более высокого порядка (вспомним тиару, «выполненную в давней технике, бесконечной зрелой и совершенной»), поэтому люди по-прежнему живут на планете именно с молчаливого согласия рыболягушек. Как сказал Зедок, «они могли б стереть всех нас с лица земли, если б только захотели». И хотя в 1927–1928 годы город почти разрушили после того, как Олмстед сообщил властям о случившемся, это вовсе не значит, что водные существа полностью вымерли. Ближе к концу Роберт мрачно рассуждает: «До поры они затаились, но однажды, если о них вспомнят, эти создания появятся и воздадут должное Великому Ктулху. И это уже будет город куда более величественный, чем Инсмут».
Длинная сцена погони в четвертой главе повести получилась довольно увлекательной, потому что мы наконец-то увидели, как типично уравновешенный и спокойный лавкрафтовский герой выбивает двери, выпрыгивает из окон и несется по улице или вдоль железной дороги. В настоящую драку он, естественно, не ввязывается (на стороне врага сильный численный перевес), а затем и вовсе теряет сознание, спрятавшись в выемке железнодорожного пути – толпа отвратительных гибридных существ тем временем бежит дальше. Образ проходящего мимо ужаса важен для создания атмосферы кошмара, о чем Лавкрафт сообщал в письме: «Так как многие идеи странных историй основаны на сновидческих явлениях, я уверен, что в наилучших странных рассказах герой должен оставаться (как это бывает во сне) пассивным свидетелем необычных событий, которые либо проходят мимо, либо слегка его затрагивают, либо же поглощают целиком»57.
Монолог Зедока Аллена, растянувшийся почти на всю третью главу, критиковали за чрезмерный объем, однако в те времена большие отрывки, написанные диалектным языком, встречались в литературе намного чаще, чем сейчас. В огромном романе Джона Бакена «Запретный лес» (1927) почти все диалоги написаны на шотландском диалекте, точно так же дело обстоит в рассказе Роберта Льюиса Стивенсона «Окаянная Дженет». Речь Зедока создает и нужный исторический фон, и атмосферу зловещего ужаса, а сам герой занимает необычайно важное место в повествовании: поскольку он своими глазами наблюдал за тем, как деградирует каждое новое поколение в Инсмуте под влиянием Глубоководных, его рассказ предстает в высшей степени убедительным, хотя поначалу Олмстед отмахивается от бредовой болтовни напившегося старика. Никаким иным образом, даже с помощью тщательного исторического исследования, Роберт не сумел бы добыть эту информацию. Некоторые фразы Зедока кажутся одновременно жуткими и трогательными:
«Эй, ты, скажи уж чего-нибудь, а? Хотелось бы жить в таком вот городе, где все гниет и помирает, где по черным подвалам и чердакам, куда ни глянь, ползают лающие и блеющие монстры? А? Хочешь послушать, как каждой ночью завывают в церквях и в Тайном Ордене Дагона, хочешь узнать, кто это воет? Хочешь узнать, что вылезает из этого ужасного рифа в канун первого майского дня и Дня Всех Святых? А? Думаешь, старик совсем уже рехнулся, да? Что ж, сэр, позвольте сказать, что это еще не самое страшное!»
Персонаж Зедока Аллена создан под влиянием двух людей, одного реально жившего и одного вымышленного. Годы жизни (1831–1927) Джонатана Э. Хога, пожилого друга Лавкрафта из кругов любительской журналистики, в точности совпадают с годами жизни Зедока. Однако главным образом Зедок, по всей видимости, списан с Хамфри Латропа, старого доктора из романа Герберта Гормана «Место под названием Дагон» (1927), который Лавкрафт прочитал в марте 1928 года58. Как и Зедок, Латроп был знатоком малоизвестных фактов об истории Леминстера, города на севере центральной части Массачусетса, где он проживал. И подобно Зедоку, он неравнодушен к выпивке – правда, предпочитает яблочную водку!
И все же события разворачиваются именно вокруг Олмстеда, что необычно для Лавкрафта как последователя космизма, однако в этой повести он блестяще показывает невыразимую трагичность судьбы Роберта, намекая при этом, что нечто страшное грозит всей планете. В «Тени над Инсмутом» Лавкрафт мастерски объединяет ужас внешний и внутренний. Многие обыденные детали, благодаря которым Олмстед выглядит более реальным и убедительным, в значительной степени заимствованы из характера самого Лавкрафта – особенно его страсть к экономным путешествиям по старинным местам. Олмстед каждый раз «ищет самый дешевый маршрут», чаще всего делая выбор, как и Говард, в пользу автобуса. Об Инсмуте он читал в библиотеке, а город исследовал с помощью карты и указаний от продавца из лавки – все это тоже взято из опыта Лавкрафта, который досконально изучал историю и топографию посещаемых регионов и неоднократно заглядывал в библиотеки, торговые предприятия и другие места за картами, путеводителями и фактами о городе.