94. Также Соня подробно рассказывает о местах, впоследствии упомянутых в статье. Почему же Говард скрывал от всех сей факт? Возможно, он стеснялся признаться, что до сих пор поддерживает связь с Соней и выполняет для нее работу, причем, скорее всего, бесплатно. Галпин был одним из самых давних его друзей и знал Соню более десяти лет. Насколько мне известно, Лавкрафт не рассказывал о «Европейских зарисовках» никому, кроме Галпина, поскольку тот долгое время жил в Париже и мимоходом брошенная фраза об этой работе пришлась бы кстати. Прежде Лавкрафт почти никогда не сообщал своим более юным друзьям по переписке о том, что состоял в браке, теперь же он умалчивал о том, что общается с бывшей супругой.
«Европейские зарисовки» – наименее интересный из всех очерков Лавкрафта о путешествиях, если его вообще можно назвать таковым: в тексте приводятся банальные описания самых типичных туристических мест, которые все всегда посещают. Пожалуй, самой любопытной деталью можно назвать воспоминания Сони, увидевшей в Висбадене Гитлера собственной персоной:
«Во время пятидневного пребывания в Висбадене мне выпала возможность лицезреть неспокойное политическое состояние Германии и постоянные пререкания между различными группировками мнимых патриотов в мрачной форме. Из всех самозваных лидеров, по всей видимости, только Гитлер сумел не растерять сплоченных и полных энтузиазма последователей, и – несмотря на отсутствие глубинного понимания общества – с помощью харизмы и силы воли ему удается очаровывать, одурманивать и гипнотизировать целые толпы юных „нацистов“, полных слепого почтения и подчинения. У него нет никакой четкой и основательной программы экономического преобразования Германии, так что он со всем драматизмом играет на военных эмоциях и чувстве национальной гордости молодежи, призывая свергнуть ограничительные нормы Версальского договора и заявить о силе и превосходстве немецкого народа…
Кажется, полчища его последователей даже не обращают внимания на отсутствие у Гитлера конкретных целей. Как раз во время моего пребывания ему предстояло выступить с речью о Висбадене, и в Курпарк еще за два часа до начала мероприятия набилась огромная толпа людей с мрачными, чуть ли не траурными лицами. Поразительный контраст с оживленными или просто апатичными группами избирателей в Америке. Когда лидер наконец появился, подняв правую руку в принятом фашистском приветствии, толпа трижды крикнула „Хайль!“, после чего погрузилась в напряженную тишину – ни аплодисментов, ни выкриков, ни шепотов. Суть его выступления сводилась к знаменитой фразе Катона „Карфаген должен быть разрушен“, хотя трудно было понять, о каком именно Карфагене, реальном или метафорическом, говорил „Красавчик Адольф“».
В этом отрывке личные впечатления Сони смешаны с мнением самого Лавкрафта, ведь именно он, как мы увидим позже, недооценил Гитлера, беспечно приписав тому «отсутствие истинного понимания общества».
В самом конце 1932 года Лавкрафт предпринял поездку, впоследствии ставшую еще одной традицией: проводить неделю после Рождества в Нью-Йорке с Лонгами. Естественно, само Рождество он отметил с Энни в Провиденсе, но уже на следующий день сел на автобус до Нью-Йорка и прибыл на 97-ю Западную улицу, 230, где оставался семь или восемь дней. Лавмэн и Кирк были потрясены, встретив Лавкрафта, а вот Мортон отсутствовал в музее больше недели и не успел повидаться с Говардом. Двадцать седьмого декабря Лавкрафт и Лонг посмотрели «модернистскую ерунду»95 в Музее американского искусства Уитни, затем вернулись домой, где их ждала колоссальных размеров индейка, приготовленная миссис Лонг. Потом Лавкрафт в одиночку пошел в гости к Лавмэну, переехавшему в новую квартиру на Миддаг-стрит, 17, в Бруклине, повозился с его радиоприемником (купленным, вероятно, взамен того, что в 1925 году украли из бруклинской квартиры Лавкрафта) и с восторгом обнаружил мексиканскую радиостанцию с вещанием на испанском.
В пятницу тридцатого декабря встреча «банды» прошла у Лонгов, однако пришли только Уондри, Лидс, Лавмэн и Патрик Макграт, друг Лавмэна. На следующий день Лавкрафт встретился с Лавмэном и Ричардом Илаем Морсом, а второго января вместе с Лонгом сходил в Музей современного искусства посмотреть на картину «Мать Уистлера» – «превосходный образец сдержанного, но впечатляющего искусства»96.
В начале 1933 года Лавкрафт занимался более интересной по сравнению с обычными заказами редакторской работой. За прозу взялся Роберт Х. Барлоу, который подавал большие надежды, несмотря на юный возраст – ему едва исполнилось пятнадцать. В феврале Лавкрафт оценил три произведения Барлоу, включая «Как убили чудовище» (такое название, как становится ясно из рукописи, предложил сам Говард):
«Я с огромным интересом прочитал ваши рассказы и нашел их достойными и многообещающими. Вы хорошо понимаете, что собой представляет драматическая сцена, и, похоже, неплохо чувствуете нюансы стиля. Конечно, на данный момент в вашей работе есть немало типичных для новичка ошибок, но это вполне ожидаемо. Я твердо уверен, что вы движетесь в правильном направлении… В „Как убили чудовище“ я взял на себя смелость и изменил многие слова, чтобы добиться полноценного эффекта поэтической прозы в духе Дансени, к которому вы, очевидно, стремитесь… Внося изменения в некоторые части текста, я старался сделать его более гладким и ритмичным, как того требует выбранный вами стиль»97.
Лавкрафт советовал ему отправить вычитанные рассказы в какой-нибудь журнал НАЛП, однако Барлоу, вероятно, не прислушался. Правда, приблизительно в то время в любительской прессе вышло самое первое произведение Барлоу «Глаза Бога» (Sea Gull, май 1933), победившее в конкурсе рассказов НАЛП.
К марту 1933 года Барлоу начал показывать Лавкрафту наброски «Анналов джиннов», хотя в это произведение Говард, судя по всему, почти не вносил правок. Подходящее издание для публикации этого цикла появилось только осенью, когда стали выпускать Fantasy Fan. Журнал продержался восемнадцать месяцев, и на протяжении этого времени рассказы из цикла с перерывами появлялись в его номерах: девять пронумерованных эпизодов выходили в октябре, ноябре и декабре 1933 года, январе, феврале, мае, июне и августе 1934 года, а затем в феврале 1935 года. Десятый эпизод нашелся в одном из номеров Phantagraph, так что, возможно, были и другие публикации.
Стоит обратить внимание на четвертый эпизод «Анналов» под заголовком «Священная птица», поскольку именно отсюда взяты детали для рассказа «Сокровищница зверя-чародея», с которым Лавкрафт значительно помог Барлоу. Он стал чем-то вроде продолжения эпизода из «Анналов», так как подхватывает упоминание Священной птицы, да и действие здесь происходит в стране под названием Уллатия (в «Священной птице» – Улатия). Таким образом, создается впечатление, что «Сокровищница зверя-чародея» задумывалась как один из эпизодов «Анналов джиннов», который Барлоу почему-то не отправил в Fantasy Fan. При этом в верхней части рукописи есть пометка – «единственный экземпляр, кроме одного у изд[ателя]», а значит, эту работу он все-таки кому-то послал (скорее всего, в какой-нибудь фанатский журнал). Если рассказ и был где-то опубликован, то мне не удалось обнаружить это издание. Барлоу датировал рукопись сентябрем 1933 года, однако Лавкрафт получил ее только в письме за декабрь. Вот его подробный анализ рассказа:
«Ваша новая история получилась очень красочной и интересной, и я осмелился внести несколько правок в формулировки, ритм и промежуточные модуляции, которые, пожалуй, сделают ее более оживленной и приближенной к идеалу Дансени… Если к чему придираться, так это к нехватке лаконичности и единства – в том смысле, что текст кажется не связным рассказом об одном событии, а скорее набором заметок, где сначала сообщается о причине, по которой Ялден отправился в путь, а затем само путешествие описывается так, что не видно никакой связи с той самой причиной. В образцовом рассказе внимание должно быть сосредоточено на одной идее, например на самом путешествии, а причину следует объяснить как можно более кратко. Для более сложного и распространенного повествования подойдет повесть или плутовской роман. И все же стоит признать, что и Дансени нередко создавал подобные, не связанные друг с другом рассказы-наброски, поэтому не стану судить ваше творение слишком строго и пока что оставлю его в покое… Что касается нового произведения, мои правки в основном затрагивают языковые украшательства и акценты эмоционального напряжения в определенных моментах рассказа. Изучите отредактированный текст – это будет намного поучительнее всех моих комментариев. Вам всего лишь нужно больше практиковаться, а впереди у вас еще много времени»98.
Пожалуй, стоит подробнее рассмотреть источники литературного влияния на рассказы «Как убили чудовище» и «Сокровищница зверя-чародея». Лавкрафт предполагал, что Барлоу подражает Дансени (несколькими годами ранее он давал Барлоу почитать некоторые книги ирландского автора), и хотя иронично примитивная мораль этих двух историй действительно напоминает «Книгу чудес» (1912) и другие ранние фантастические рассказы Дансени, не менее сильное воздействие могла оказать и проза Кларка Эштона Смита, которого Барлоу боготворил. Так или иначе, в собственном творчестве Барлоу, скорее, тяготел к чистой фантазии, а не к реалистичной сверхъестественности, типичной для поздних работ Лавкрафта.
В известном нам виде рассказ примерно на шестьдесят процентов был написан Лавкрафтом, хотя в результате мы все равно имеем довольно посредственную работу с предсказуемым и неправдоподобным наказанием для героя, который пытался украсть несметные сокровища «зверя-чародея». Отредактированная версия мини-рассказа «Как убили чудовище» (тоже не очень удачного) приблизительно на тридцать процентов принадлежит авторству Лавкрафта. В «Анналах джиннов» Барлоу встречается не так уж много правок Лавкрафта, а со многими эпизодами цикла он ознакомился уже и вовсе после их публикации. Правда, вскоре Говард начал помогать Барлоу с более серьезными произведениями, ведь из-под его пера стали выходить очень достойные работы. Барлоу сумел бы достичь больших литературных высот, реши он продолжить карьеру писателя.