92, – уверенно отметил тогда Лавкрафт, однако на деле качество дальнейшей прозы Раймела оставляет желать лучшего (за исключением одного шедевра).
Для Лавкрафта он был в одной из двух категорий литературных клиентов, с которых можно не требовать оплаты:
«Во-первых, я всегда помогу пробиться новичку. Помощь моя временна – так я и указываю в первых письмах, однако если требуется подсказать нужный метод, непременно подскажу. Настоящий талант очень скоро перерастет мои советы, но даже если нет, я готов наставлять на правильную стезю не дольше года. Во-вторых, я не откажу пожилому или инвалиду, ищущему отдушины, даже если как писатель он безнадежен. Будет правильнее и полезнее, если его горемычное существование отчасти скрашу я, чем его признают гением из жалости. Взять для примера хотя бы Билла Ламли и дока Кунца – милых старичков, которым не повредят на склоне лет один-два лучика света в жизни. Откажет им в этом только законченный педант, которому ни за что не оправдать себя высокой моралью»93.
Лавкрафт придерживался своеобразного альтруизма и при редактуре за деньги:
«Даже ковыряясь в детском вздоре и бессвязной чепухе, я на микроскопическом уровне вносил порядок, стройность, логичность и удобочитаемость в нечто, чему предначертано быть неандертальской писаниной. Какой бы постыдной ни казалась моя работа, она несла благородную цель: не дать бесформенной невнятности окончательно деградировать до состояния амебы»94.
Тем временем у Лавкрафта прибавилось неоплачиваемой работы. В Бюро критики НАЛП все время не хватало людей, и к середине тридцатых его мало-помалу уговорили вернуться к давно оставленному, но не забытому делу – рецензированию любительских журналов. Между 1934 и 1935 годами на писателя сбросили и председательство в Бюро; пришлось обратиться за помощью к журналисту-любителю старой закалки Эдварду Х. Коулу. Договорились следующим образом: Лавкрафт критикует статьи о поэзии, Коул – о прозе, и по такой схеме они проработали до 1935 года (председательство же досталось мэтру жанра Труману Дж. Спенсеру, автору «Энциклопедии литературы любительской журналистики» 1891 года).
Итак, Лавкрафт писал для Бюро критики как минимум в следующих выпусках National Amateur: за декабрь 1931-го, декабрь 1932-го; март, июнь и декабрь 1933-го; июнь, сентябрь и декабрь 1934-го; март, июнь и декабрь 1935-го года. Его колонки в целом напоминают «Отдел критики» в United Amateur за 1914–1919 годы, но они емче и наглядно показывают развитие эстетических вкусов Лавкрафта. Вот его новый взгляд на поэзию в колонке из декабрьского выпуска 1931 года:
«Настоящее стихотворение – это всегда состояние души, картина. То, что проникает поэту в самое сердце. Оно всегда выведено иллюстративными полутонами, точечными вкраплениями выразительных образов или непрямым символизмом, аллюзиями. В нем нет места лобовому маршу прозы. Не так уж важно и наличие ритма и размера – они предпочтительны, но не создают поэзии сами по себе».
Впрочем, любительская поэзия редко отвечала его стандартам. Качественных стихотворений попадалось немного, и колонке за июнь 1934 года Лавкрафт пишет: «все это на скорую руку слепленные вирши» и «главный укор даже не в том, что здесь ничего нет от стихотворения, а что эта работа несостоятельна даже как мало-мальски убедительное высказывание».
Вскоре на плечи Лавкрафта легла еще одна забота. Восьмого июня 1934 года скончалась журналистка самиздата Эдит Минитер. Они с Лавкрафтом не встречались с 1928 годя, но он все равно питал к ней уважение и не хотел, чтобы ее заслуги в журналистике, писательстве и фольклористике канули в небытие. Десятого сентября он сочинил в ее честь маловыразительную элегию «Эдит Минитер» (опубликована в задержавшемся августовском номере Tryout), а шестнадцатого сентября искупил ее по-настоящему глубоким эссе «Миссис Эдит Минитер: оценка творчества и воспоминания». Наравне с «Кое-какими заметками о ничтожестве» это венец его поздней публицистики, кладезь информации как о субъекте воспоминаний, так и об авторе. Там, к примеру, впервые упоминается «Фалько Оссифракус: от мистера Гудгайла» – ранняя пародия Минитер на Лавкрафта, а также что «Ужас Данвича» отчасти вдохновлен ее историями о козодоях и поверьях городка Уилбрахем. Это милые и трогательные мемуары, полные человеколюбия, которым Лавкрафт преисполнился на склоне лет:
«Как трудно смириться с мыслью, что миссис Минитер нас покинула. До чего свежи еще в памяти ее проницательность, остроумие, подкованность и творческий напор – все еще кажется, будто им не истлеть, будто они увековечены в камне. О ее великодушии и очаровании напишут много и подробно. О ее даровитости, отваге, упорстве и творческих успехах скажут красноречиво и по праву».
Это эссе, впрочем, выйдет уже после смерти Лавкрафта в любительском журнале Хаймана Брадофски Californian весной 1938 года.
Вскоре после кончины Минитер поднялся спор насчет ее рукописей, в который втянули и Лавкрафта. Часть ее прозы, возможно, уничтожили жители Уилбрахема, которых она там якобы очернила. О судьбе тех произведений известно не так много: отдельные рукописи (в том числе объемную беллетристику) какое-то время хранил у себя Лавкрафт – как мне представляется, по просьбе Минитер. Сейчас они находятся в библиотеке Джона Хэя. Тогда же У. Пол Кук (он не бросал тщетных попыток вернуться в мир книгоиздания) хотел выпустить сборник в память о Минитер, составлять который выпало Лавкрафту. Год он собирал воспоминания, подробности, в ноябре 1934 года вместе с Куком побывал на встрече с широким кругом ее бостонских знакомых, однако сборник так и не увидел свет95.
Где-то в июле Лавкрафт напишет для Californian Хаймана Брадофски эссе «Дома и обители По». Сам Брадофски (1906–2002) был посредственным писателем, однако в НАЛП он быстро снискал уважение за то, что в своем журнале выделял под статьи и художественную прозу очень много места. Впоследствии он неоднократно обращался к Лавкрафту за увесистым материалом, и в этот раз попросил для грядущего зимнего выпуска статью на две тысячи слов. Лавкрафт решил описать все известные места жительства Э. По в Америке, но в итоге вышло довольно сухое и сжатое перечисление.
А вот любительская статья «Чему место в стихах» – уже более достойная работа (возможно, сказалось его возвращение в критику). Изданная в Perspective Review весной 1935 года, она содержит новый взгляд Лавкрафта на предназначение поэзии и советует начинающим творцам подумать, где она начинается и заканчивается:
«Как было бы прекрасно, если бы всякий любитель рифмы и размера, отложив на минуту перо, задумался бы: я хочу выразить столь многое, но чему есть место в моих стихах? Мудрость веков гласит, что поэзия отличается характерной композицией, подчеркнутой ритмичностью и глубокой, отчетливой и без всего лишнего выразительностью, созданной через косвенные, метафорические, запоминающиеся образы. Так мудро ли при помощи ритма и размера что-то декламировать, доносить мораль, заниматься нравоучением?»
В Californian (в зимнем выпуске 1935 года) увидело свет и другое его эссе: «Некоторые заметки о межпланетной фантастике», которое наравне с «Кое-какими заметками о ничтожестве» предназначалось для одного из журналов Уильяма Л. Кроуфорда96, где так и не появилось. В эссе слово в слово заимствованы отрывки из «Заметок о сочинении фантастической литературы», и завершается оно нелестными выводами о будущем научной фантастики – разве что фантасты изберут новый курс: «В этом переуплотненном жанре правят бал фальшь, условности, клише, ложные эмоции и инфантильная безрассудность. Примеров зрелых произведений – единицы. Многие от такого положения дел задаются вопросом, взойдет ли вообще на сухой, застойной почве подлинная литература?» Эту неприязнь явно обусловила фантастическая бульварщина, которую Лавкрафт периодически почитывал – но он не считал, что «концепциям межпланетных перемещений и существования других миров не место в литературе» (к ним просто нужен более серьезный и выдержанный подход). Как воздух, утверждал он, фантастике необходимы: «верный градус необычного, выразительные характеры персонажей, убедительный мир и сюжетные ходы, внимательность к важным подробностям и скрупулезное отношение к тому, чтобы…герои не были ходячим набором клише, а события – притянутой фальшью». Та еще задача для журнальных авторов. Выделяет он дарование Герберта Уэллса (Жюля Верна, которым зачитывался в детстве, Лавкрафт не причислял к серьезным фантастам) и ближе к концу – отвечающие его вкусам работы: «Последние и первые люди» Олафа Стэплдона, «Станцию X» Дж. Маклауда Уинзора (1919, переиздавалась в июле, августе и сентябре 1926-го в Amazing Stories, где Лавкрафт ее и прочел), «Красный мозг» Дональда Уондри и «лучшее из Кларка Эштона Смита». Стэплдона, как мы вскоре увидим, он не читал – только слышал отзывы.
Судить о влиянии эссе трудно, поскольку оно не вышло ни в фантастических, ни в мистических журналах и, как результат, долго добиралось до целевого читателя. Жанр научной фантастики начнет творчески крепнуть с 1939 года, когда редакторское кресло в Astounding займет Джон У. Кэмпбелл, однако слабо верится, что Лавкрафт повлиял на классиков эпохи вроде Айзека Азимова, Роберта А. Хайнлайна, А. Э. Ван Вогта. В своей же дальнейшей космофантастике он держался принципов из эссе.
Ближе к концу года Лавкрафт вновь писал для любительского журнала, и его вновь не издали (до недавних пор тот очерк вообще считался утерянным). К нему обратился за какой-нибудь статьей для студенческой малотиражки Морис У. Моу. Лавкрафт выбрал темой римскую архитектуру и ее отголоски в американской. Эссе было готово к одиннадцатому декабря97, и отослал его Лавкрафт как есть, оригинальной рукописью (печатать на машинке он до глубины души боялся и ненавидел). Эссе так и не появилось в печати – затерялось, как он счел, однако уцелела как минимум одна копия от «Аркхэм-хаус». Материал довольно непримечательный, своего рода упрощенное описание римской архитектуры и ее влияния на романский стиль, стиль Ренессанса и неоклассицизм Америки, Европы и Англии. У Лавкрафта, похоже, сохранилась вводная часть эссе, где он в пух и прах критикует модернизм (отдельно – функционализм); она вышла отдельной статьей в 1935 году под заголовком «Наследие или модернизм».