Произнеся благодарственную молитву, Арсений рухнул на лавку. Он спал два дня и две ночи и все не мог отоспаться. Он понимал, что нужно было бы встать, и ему снилось, что он встает. Он хотел осмотреть Сильвестра, и ему снилось, что он его осматривает. Осмотр показал, что с Сильвестром все в порядке. Арсений знал, что это ему снится, но знал он, что снится ему истинное положение вещей. Иначе бы ему приснилось что-нибудь другое.
Его разбудило прохладное прикосновение к руке. Это были губы Ксении. Увидев, что Арсений открыл глаза, Ксения прижала его ладонь к своему лбу. За ее спиной стоял Сильвестр. После перенесенной болезни мальчик был бледен и худ. Прозрачен, почти призрачен. Ангельским крылом из-за его спины торчала складка рубахи. Он улыбался Арсению, не делая попытки приблизиться. Пропуская вперед свою мать.
Лед на озере растаял, и в городе сразу стало теплее. С наступлением жарких дней мор стал спадать. Белозерск возвращался к обычной жизни, и тревога его жителей постепенно рассеивалась. Не рассеивалась великая слава Арсения, которая гремела уже по всему княжеству. К Арсению обращались по всякому врачебному поводу и обращались даже без повода. В общении с ним горожане ощущали явную благодать. Арсений говорил немного, но само его внимание, улыбка, прикосновение наполняли их радостью и силой.
Время от времени его приглашал на обеды князь Михаил. Он вновь звал Арсения переселиться к нему в палаты, но Арсений несколько раз мягко отказался. Князь хотел было построить ему большой дом у своих палат, но Арсений отверг и это. Арсений отказался бы и от обедов, но такой поступок князь воспринял бы как личную обиду.
Князь был умным человеком и в стремлении приблизить к себе Арсения не стал усердствовать. Поняв, что Арсению требуется определенная независимость, князь Михаил не стал навязывать ему свое общество. Под определенной независимостью князь понимал независимость, границы которой определял бы он сам. Предоставив Арсению жить в городе по собственной Арсениевой воле, он ограничил его лишь в одном: праве город покинуть. Это он дал понять Арсению вежливо, но твердо.
Но обедами у князя сложности Арсения не исчерпывались. Гораздо более частыми и терзающими душу оказались обеды у Ксении. Почти ежедневно за ним заходил Сильвестр и тянул его в материнский дом. Отказаться от этих обедов было еще труднее, чем от княжеских. Особенно Арсения тревожило то, что отказываться ему и не хотелось.
Он приходил к Ксении и смотрел, как она собирала на стол. Любовался ее спокойными и точными движениями. Они с Ксенией почти не говорили. Молчание с ней было не тяжелым, и это Арсению тоже нравилось. Иногда говорил Сильвестр, но чаще он старался оставить их наедине. После обеда он шел провожать Арсения домой. Арсению было приятно и это. Иногда ему казалось, что Сильвестр опасается, чтобы он не свернул в какой-нибудь другой дом.
Устина не может быть твоей женой, сказал однажды Сильвестр, провожая Арсения.
Почему, спросил Арсений.
Потому что она живет не на этой земле.
Я, Сильвестре, за нее всюду отвечаю.
Арсений положил Сильвестру руку на плечо, но Сильвестр отвернулся.
Несчастен был не только Сильвестр. Не находил себе места и Арсений. Он не мог не посещать Ксению, потому что видимых причин не делать этого не было. Более того, он начал замечать, что ждет этих посещений как праздника, и стал испытывать стыд. Арсению было стыдно и потому, что в Белозерске он не мог скрыться от своей славы. А покидать Белозерск ему было запрещено.
Теперь белозерцы к нему ходили сами. Он лечил их от тех же недугов, что и жителей Рукиной слободки. Платы за лечение он не просил ни у кого, но мало кто был готов лечиться бесплатно. В отличие от жителей слободки, горожане редко расплачивались натуральными продуктами, предпочитая деньги. И платили они гораздо больше. Щедрые дары нередко делал ему и князь Михаил.
На эти деньги Арсений по случаю купил несколько небольших книг, в которых описывались целебные свойства трав и камней. Одна из них была иноземным лечебником, и Арсений заплатил купцу Афанасию Блохе, ходившему в немецкие земли, за перевод. Перевод Блохи был весьма приблизительным, что ограничивало возможность использования книги. Полученные рецепты Арсений применял лишь тогда, когда они совпадали с тем, что он знал от Христофора.
Следя за тем, как купец читает незнакомые литеры и переводит составленные из них слова, Арсений заинтересовался соотношением языков. О существовании семидесяти двух мировых языков Арсений знал из истории столпотворения, но кроме русского за всю жизнь не слышал пока ни одного. Шевеля губами, он про себя повторял за Блохой непривычные сочетания звуков и слов. Когда он узнавал их значение, его удивляло, что знакомые вещи можно выражать столь необычным, а главное – неудобным образом. Вместе с тем многообразие возможностей выражения Арсения завораживало и притягивало. Он старался запомнить и соотношение русских и немецких слов, и произношение Блохи, вряд ли соответствовавшее настоящему немецкому произношению.
Предприимчивый Блоха интерес Арсения немедленно заметил и предложил ему давать уроки немецкого. Арсений с готовностью согласился. Начавшиеся уроки были, в сущности, далеки от привычных представлений о преподавании, потому что о языке как таковом Афанасий Блоха ничего вразумительного сказать не мог. Он никогда не задумывался о его структуре и уж тем более не знал его правил. Первое время уроки сводились к тому, что купец продолжал читать лечебник вслух и переводить его. Отличие этих уроков от прежнего перевода состояло лишь в том, что по окончании каждой главки Блоха спрашивал у Арсения:
Понятно?
Это позволяло купцу брать с Арсения двойную плату – за перевод и за уроки. Арсений не роптал, потому что денег ему было не жаль. Он ценил Афанасия как единственного в Белозерске человека, в той или иной степени знакомого с иноземной речью. Понимая, что посредством чтения только лишь лечебника он достигнет немногого, Арсений решил использовать одно несомненное достоинство своего наставника: тот обладал хорошим ухом и цепкой памятью.
За время своих длительных поездок в Неметчину Блоха усвоил сочетания слов, произносимых в тех или иных ситуациях, и при наводящих вопросах мог эти слова повторить. Арсений описывал Блохе эти ситуации и спрашивал, что именно в таких случаях говорят. Купец (это же так просто!) удивленно взмахивал рукой и сообщал Арсению все услышанные им варианты. Сказанное Блохой Арсений записывал. Оставшись один, он приводил свои записи в порядок. Из слышанных от Блохи выражений он извлекал незнакомые слова и заносил их в особый словарик.
Однажды, когда распродавались вещи иноземного купца, умершего в дороге, Арсений купил немецкую хронику. Это была толстая и довольно потрепанная рукопись. Открыв ее наугад, Арсений с Блохой уже не могли оторваться.
Они прочли о людях, называемых сатирами, которых, когда они бегут, никто не может настигнуть. Ходят нагими, живут со зверями, а тела их обросли шерстью. Сатиры не говорят, но лишь кричат криком. Арсений и Блоха прочли об атанасиях, живущих на севере Великого Океана. Уши у них столь велики, что они без труда укрывают ими все свое тело. Прочли о щиритах, которые, напротив, не имеют ушей, но одни лишь дыры. Прочли о мантикорах, которые живут в Индийских землях: зубы у них в три ряда, головы человеческие, а тела львиные.
Так сколь же разнообразен мир, думал Арсений, и вспоминал сходные описания Александрии, и спрашивал себя, каково же место перечисленных явлений в общем порядке вещей. Ведь не может же их существование (спрашивал себя) быть недоразумением в мире, устроенном разумно?
Большая часть заработанных Арсением денег уходила, однако, не на книги и даже не на уроки. Главным образом Арсений покупал корни, травы и минералы, необходимые для составления снадобий. Дорогие снадобья Арсений раздавал тем, у кого не было возможности их купить. Дороже всего стоили лекарственные средства, которые привозились из иных стран. Были среди них и такие, о каких Арсений только слышал от Христофора или читал в немецком лечебнике. Теперь благодаря щедрости граждан Белозерска у Арсения появилась возможность испробовать и их.
Прежде всего, он купил несколько жемчужин и мелко их истер. Затем смешал с сахаром, полученным из шиповника, и дал съесть человеку, ослабевшему после моровой болезни. По словам Христофора, это снадобье возвращало силы. Силы к больному в самом деле вернулись, как, впрочем, возвращались они и к другим выжившим больным. Роль в этом тертого жемчуга для Арсения осталась невыясненной. С уверенностью он мог лишь сказать, что жемчуг больному не повредил.
Арсений купил и удивительный камень изумруд, который привозят из Британии. Кто на изумруд часто смотрит, говорил Христофор, того зрение укрепляется. Толченый же и разведенный в воде изумруд помогает против смертоносного яда. Как противоядие Арсений его так ни разу и не использовал, смотреть же на изумруд было действительно приятно.
Были им испробованы и невиданные прежде масла. Для заживления свежих ран Арсений применил терпентиновое масло, и оно ему показалось действенным. При боли в суставах он смазывал беспокоящие места черным маслом – нефтью. Больные чувствовали, как от прикосновений Арсения им становилось легче. В конечном счете им было все равно, какое масло втирает Арсений. Им было важно, что это делает именно он, потому что, когда они натирали себя нефтью сами, целебное действие оказывалось значительно слабее. Положительной роли нефти они, однако же, не отрицали.
Испробовав недоступные ему прежде средства, Арсений успокоился. Нельзя сказать, что он в них совершенно разуверился, уже потому хотя бы, что верил Христофору. Арсений, однако, учитывал, что и Христофор обо многих лекарствах судил не по собственному опыту. Это позволяло подвергать их проверке и выносить собственные суждения. В целом же Арсений укреплялся в своем давнем предположении, что в конечном счете лекарства имеют второстепенное значение. Главная роль принадлежит лекарю и его врачующей силе.