Таким образом, Лаврентий Павлович избавился от опасного конкурента в борьбе за контроль над органами госбезопасности. Новый шеф МГБ Игнатьев был человеком Маленкова и враждебности к Берии пока не проявлял. Это позволило последнему укрепить центральный аппарат МГБ своими людьми, хотя этого было явно недостаточно для установления контроля над ним. Но, по крайней мере, Берия мог надеяться, что новый министр не будет копать против него, Берии, как это делал Абакумов, рискнувший даже арестовать некоторых из любовниц «лубянского маршала».
Своей ли смертью умер Сталин?
Сталин, как известно, умирал мучительно и долго. Вечером 1 марта с ним произошел инсульт. Умер же великий вождь и учитель только вечером 5 марта 1953 г., хотя лишенный дара речи, но и не в полностью бессознательном состоянии. Когда появилась версия о том, что Сталин пал жертвой заговора своих соратников, которые то ли спровоцировали роковой инсульт, подсыпав какого-то яда, то ли ускорили конец Иосифа Виссарионовича, умышленно задержав вызов врачей, либеральная общественность встретила эту версию, впервые выдвинутую Абдурахманом Автархановым, на «ура». Но вот воспоминания Хрущева о последних днях жизни Сталина: «Вдруг звонит мне Маленков: «Сейчас позвонили от Сталина ребята (он назвал фамилии), чекисты, и они тревожно сообщили, что будто бы что-то произошло со Сталиным. Надо будет срочно выехать туда. Я звоню тебе и известил Берию и Булганина. Отправляйся прямо туда». Я сейчас же вызвал машину. Она была у меня на даче. Быстро оделся, приехал, все это заняло минут 15. Мы условились, что войдем не к Сталину, а к дежурным. Зашли туда, спросили: «В чем дело?» Они: «Обычно товарищ Сталин в такое время, часов в 11 вечера, обязательно звонит, вызывает и просит чаю. Иной раз он и кушает. Сейчас этого не было». Послали мы на разведку Матрену Петровну, подавальщицу, немолодую женщину, много лет проработавшую у Сталина, ограниченную, но честную и преданную ему женщину.
Чекисты сказали нам, что они уже посылали ее посмотреть, что там такое. Она сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит, а под ним подмочено. Чекисты подняли его, положили на кушетку в малой столовой. Там были малая столовая и большая. Сталин лежал на полу в большой столовой. Следовательно, поднялся с постели, вышел в столовую, там упал и подмочился. Когда нам сказали, что произошел такой случай и теперь он как будто спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении. Мы разъехались по домам.
Прошло небольшое время, опять слышу звонок. Вновь Маленков: «Опять звонили ребята от товарища Сталина. Говорят, что все-таки что-то с ним не так. Хотя Матрена Петровна и сказала, что он спокойно спит, но это необычный сон. Надо еще раз съездить». Мы условились, что Маленков позвонит всем другим членам Бюро, включая Ворошилова и Кагановича, которые отсутствовали на обеде и в первый раз на дачу не приезжали. Условились также, что вызовем и врачей. Опять приехали мы в дежурку. Прибыли Каганович, Ворошилов, врачи. Из врачей помню известного кардиолога профессора Лукомского. А с ним появился еще кто-то из медиков, но кто, сейчас не помню. Зашли мы в комнату. Сталин лежал на кушетке. Мы сказали врачам, чтобы они приступили к своему делу и обследовали, в каком состоянии находится товарищ Сталин. Первым подошел Лукомский, очень осторожно, и я его понимал. Он прикасался к руке Сталина, как к горячему железу, подергиваясь даже. Берия же грубовато сказал: «Вы врач, так берите, как следует».
Лукомский заявил, что правая рука у Сталина не действует. Парализована также левая нога, и он не в состоянии говорить. Состояние тяжелое. Тут ему сразу разрезали костюм, переодели и перенесли в большую столовую, положили на кушетку, где он спал и где побольше воздуха. Тогда же решили установить рядом с ним дежурство врачей. Мы, члены Бюро Президиума, тоже установили свое постоянное дежурство…»
Из воспоминаний Никиты Сергеевича никак не следует, что кто-то из членов Президиума ЦК или сталинских охранников умышленно задержал вызов врачей. Просто все привыкли, что Сталин долгие годы обходился без врачей. Охранники же боялись предпринимать какие-то действия самостоятельно, без санкции членов Президиума ЦК.
Хрущев утверждал, что Берия откровенно радовался смерти Сталина: «Берия, когда умер Сталин, буквально просиял. Он переродился, помолодел, грубо говоря, повеселел, стоя у трупа Сталина, который и в гроб еще не был положен. Берия считал, что пришла его эра. Что нет теперь силы, которая могла бы сдержать его и с которой он должен считаться. Теперь он мог творить все, что считал необходимым».
И в другом месте своих мемуаров Никита Сергеевич особо отметил: «Как только Сталин свалился, Берия в открытую стал пылать злобой против него. И ругал его, и издевался над ним. Просто невозможно было его слушать! Интересно впрочем, что как только Сталин пришел в чувство и дал понять, что может выздороветь, Берия бросился к нему, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда же Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся на ноги и плюнул на пол. Вот истинный Берия! Коварный даже в отношении Сталина, которого он вроде бы возносил и боготворил.
Наступило наше дежурство с Булганиным. Мы и днем с ним приезжали на дачу к Сталину, когда появлялись профессора, и ночью дежурили. Я с Булганиным тогда был больше откровенен, чем с другими, доверял ему самые сокровенные мысли и сказал: «Николай Александрович, видимо, сейчас мы находимся в таком положении, что Сталин вскоре умрет. Он явно не выживет. Да и врачи говорят, что не выживет. Ты знаешь, какой пост наметил себе Берия?» – «Какой?» Он возьмет пост министра госбезопасности (в ту пору Министерства государственной безопасности и внутренних дел были разделены). Нам никак нельзя допустить это. Если Берия получит госбезопасность – это будет начало нашего конца. Он возьмет этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас. И он это сделает!»
А вот Светлана Аллилуева, в отличие от Хрущева, не утверждает прямо, что Берия радовался смерти Сталина. Она только описывает, какой Лаврентий Павлович был неприятный и ужасный человек, явно повторяя тезисы антибериевской пропагандистской кампании, развернутой Хрущевым и Маленковым после ареста Лаврентия Павловича.
Болезнь Сталина отразилась в воспоминаниях и дневниках лечившего его профессора Александра Леонидовича Мясникова. Поздно вечером 2 марта 1953 года на квартиру к нему приехал сотрудник спецотдела Кремлевской больницы со словами, что его вызывают к «больному хозяину».
Машина заехала на улицу Калинина, в нее сели невропатолог профессор Н. В. Коновалов и терапевт-нефролог профессор Е. М. Тареев. Молча доехали до ворот кунцевской дачи. Миновав многочисленные посты охраны, прошли в дом. Там уже находились министр здравоохранения А. Ф. Третьяков, главный терапевт Минздрава профессор П. Е. Лукомский, невропатологи Р. А. Ткачев, И. Н. Иванов-Незнамов, терапевт Д. В. Филимонов. Министр сообщил, что в ночь на 2 марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Симптомы сомнений не вызывали и были характерны именно для обширного инсульта.
Консилиум был прерван появлением Берии и Маленкова. В дальнейшем, по свидетельству Мясникова, они всегда приходили и уходили вместе. Берия обратился к профессорам со словами о постигшем партию и советский народ несчастье и выразил уверенность, что они сделают все, что в силах медицины, чтобы спасти вождя. Он особо подчеркнул, что партия и правительство абсолютно доверяют консилиуму и все, что профессора сочтут нужным предпринять, со стороны руководства страны не встретит ничего, кроме полного согласия и помощи.
Сталин лежал грузный и неподвижный. Лицо больного было перекошено, правые конечности лежали как плети. Диагноз консилиуму представлялся достаточно ясным: кровоизлияние в левое полушарие головного мозга на почве артериальной гипертонии и атеросклероза. Сразу было назначено лечение: введение препаратов камфоры, кофеина, строфантина, глюкозы, вдыхание кислорода, пиявки и, для профилактики инфекционных осложнений, пенициллин. Порядок лечебных назначений поначалу был строго регламентирован, но вскоре он стал нарушаться из-за укорочения временных интервалов между инъекциями сердечных средств. В дальнейшем, когда «пульс стал падать», а расстройства дыхания стали угрожающими, инъекции производились каждый час, а то и чаще.
Весь состав консилиума решил остаться около больного на все время болезни. Никто из профессоров не сомневался, что конец наступит очень скоро.
Утром 3 марта консилиум сообщил Маленкову, что смерть Сталина неизбежна в самом скором времени. Для Георгия Максимилиановича это не стало неожиданностью, но он выразил надежду, что медицинские мероприятия смогут если не сохранить жизнь вождя, то хотя бы продлить ее на определенный срок. Ведь требовалось несколько дней на созыв экстренного пленума ЦК и распределения постов между наследниками. Тут же был составлен первый бюллетень о состоянии здоровья Сталина на 2 часа 4 марта. Завершался он оптимистической фразой, призванной успокоить народ: «Проводится ряд терапевтических мероприятий, направленных на восстановление жизненно важных функций организма». И тогда же всем членам ЦК и другим руководителям партии и советских органов был послан срочный вызов в Москву в связи с неизбежной скорой смертью главы партии и государства.
Как вспоминал А. Л. Мясников, Сталин все время находился в бессознательном состоянии, иногда постанывал. Только на один короткий миг окружавшим показалось, что он обвел их осмысленным взглядом. Ворошилов сразу склонился над ним и сказал: «Товарищ Сталин, мы все здесь твои верные друзья и соратники. Как ты себя чувствуешь, дорогой?» – но взгляд больного уже ничего не выражал. Характерно, что о Берии, который будто бы говорил ругательные слова о Сталине, а потом признавался в любви к будто бы пришедшему в себя диктатору, Александр Леонидович ничего не сообщает. Да и вряд ли бы Лаврентий Павлович, с его-то опытом интриг, стал бы так подставляться перед коллегами по Президиуму ЦК, да еще в присутствии посторонних – кремлевских врачей. В ночь с 3 на 4 марта дежурившим профессорам несколько раз казалось, что больной умирает. Утром 4 марта кем-то была высказана идея, нет ли у Сталина еще и инфаркта миокарда. Из Кремлевской б