К перессорятся друг с другом и откажутся от того, чтобы его уничтожить. А вот если мы берем протокол последнего допроса от 17 ноября, то там читаем: «Вопрос: Вы Чижову Валентину Абрамовну знаете?
Ответ: Не помню, может быть и знаю.
Вопрос: Вам оглашаются показания Чижовой Валентины Абрамовны».
Далее более чем на страницу печатного текста идут показания В. А. Чижовой о ее знакомстве с Берией, завершающиеся такими словами: «Я просила Берию оставить меня, но он вновь угрозами заставил меня вступить с ним в половую связь. После этого в течение двух-трех недель Саркисов являлся ко мне и заставлял ездить к Берия…»
«Вы признаете, что изнасиловали Чижову В. А.?
Ответ: Я отрицаю показания в части изнасилования мной Чижовой и в том, что я ее спаивал. Я не отрицаю, что она была не раз у меня в особняке, что я находился с ней в интимной связи». И всё. Никаких ссылок, например, на то, что он дарил Чижовой какие-то вещи, чтобы доказать, что они встречались по доброму согласию. Ни попыток назвать кого-то, кто мог бы засвидетельствовать, что никакого насилия по отношению к Чижовой не было. Ведь в протоколе от 14 июля, когда допрос был посвящен в основном связям Берии с женщинами, его спросили: «Объясните, почему у вас в служебном кабинете в Кремле оказалось большое количество женского заграничного белья. Кто его вам доставил?» И Лаврентий Павлович подробно объяснил: «Там хранилось не только женское белье, но и материал для мужского костюма и вещи для ребенка. Доставлял мне эти вещи один или два раза Кобулов из Германии за плату. Хранил я женские вещи с целью преподнесения подарков ко дню рождения. Дарил я только Дроздовым, жене и сестре». А что стоило сказать теперь, что дарил и Чижовой? За это бы точно не расстреляли. В последнем протоколе от 17 ноября Берии также зачитали показания Богдана Кобулова по поводу ареста и расстрела Нины Давидовны Орджоникидзе, жены брато Серго Орджоникидзе Папулии. Берия отвечает: «Я не отрицаю показаний Кобулова, но я не помню этого». А 28 сентября Берию допрашивали по поводу четы Шлюгер: «Вопрос: Вами куда и когда был командирован Шлюгер после освобождения из-под стражи?
Ответ: Он был командирован в составе бригады МВД СССР в Венгрию. Точно не могу сказать – когда, возможно, за две-три недели до моего ареста» (Берия был арестован на заседании Президиума ЦК 26 июня).
Далее Берии зачитываются показания жены Шлюгера Людмилы, в котором она описывала встречу с Берией: «…Насколько я помню, 6 июня 1953 года, в то время, когда муж был в командировке в Венгрии, ко мне домой кто-то позвонил по телефону и спросил: «Это квартира Шлюгер? С вами говорят из министерства. Нам нужна жена Шлюгер?» Затем мне сказали, что со мной будет говорить министр и что мне позже позвонят. Вечером в половине девятого раздался звонок. Меня спросили по телефону: «А вы телеграмму министру посылали?» Я подтвердила, что посылала телеграмму. Голос с грузинским акцентом сказал, что мне позвонит через час еще раз. Между половиной двенадцатого – двенадцатью часами ночи мне опять позвонили и сказали, что сейчас за мной приедет машина, что там будет находиться полковник в военной форме и что мне надо сесть в машину, полковник отвезет меня к министру». Очевидно, что в данном случае показания Берии просто могли быть заимствованы из протокола допроса Л. Д. Шлюгер. И таких примеров можно привести множество.
В частности, на допросе 12 ноября Берии предъявили копию протокола допроса Мамия Орахелашвили от 10 сентября 1937 года с показаниями против Серго Орджоникидзе с резолюцией на первой странице: «Ос. сектор. Переслать в Ц К КП(б) т. Сталину. Л. Берия. 19.IX. 1937 года». И Берия подтвердил: «Может быть, эта резолюция учинена мною». Далее в протоколе следуют пространные выдержки из протокола допроса Орахелашвили. И в конце задается вопрос: «Теперь вы вспоминаете, что вам были известны клеветнические показания на Серго Орджоникидзе, полученные преступными методами от Орахелашвили?»
Берия отвечает: «Этих показаний, с которыми я ознакомился, я не помню. Мне кажется, что я знакомлюсь с ними впервые. Я не помню, чтобы я наложил такую резолюцию на протоколе допроса Орахелашвили, т. к. если бы направлялся этот протокол И. В. Сталину, то было бы специальное сопроводительное письмо, а не просто резолюция с поручением особому сектору».
После этого Берии, вполне ожидаемо, предъявляют соответствующее сопроводительное письмо, где особый упор сделан на показания против Орджоникидзе. И на этот раз Берия отвечает более пространно, но отнюдь не более содержательно, чем прежде: «Письмо, с копией которого я сейчас ознакомился, принадлежит, наверное, мне. В этом письме также сказано, что при письме представляется протокол допроса Орахелашвили от 10.X.37 года. В предъявленной мне копии протокола допроса Орахелашвили от 10.IX.37 года есть 36 страниц, а в моем письме делается ссылка на 37-ю страницу, хотя по существу, вопросы, на которые я делаю ссылки в письме от 20.IX.1937 г., отражены в протоколе допроса Орахелашвили, предъявленном мне сегодня. В этом письме мною обращалось внимание на брошюру, изданную в связи с 50-летием Серго Орджоникидзе, и не обращалось внимание И. В. Сталина на другие места из показаний Орахелашвили, что вызывает у меня сомнения – этот ли протокол, который мне предъявлен, я представлял в 1937 году».
Как видим, никакой информации, выходящей за пределы двух предъявленных подследственному документов, Берия здесь не приводит. И вообще, беседа вокруг протокола допроса Орахелашвили напоминает какую-то странную игру в поддавки. Ведь настоящий Лаврентий Павлович прекрасно знал, что имеется масса компрометирующих его документов, и у следствия нет надобности фальсифицировать еще дополнительно какие-то документы. И он вполне мог сообразить, что и препроводительное письмо к протоколу наверняка имеется. Да и содержащееся в протоколе признание Орахелашвили в том, что написанная им биография Орджоникидзе является «антипартийным документом», особой опасности для Берии не представляло. Во-первых, надо было еще доказать, что это признание было выбито из Орахелашвили с помощью «незаконных методов ведения следствия». Во-вторых, по сравнению с обвинениями в шпионаже и подготовке государственного переворота, безусловно расстрельными статьями, это была вообще ерунда, и отрицать свое знакомство с протоколом Берии вообще не было никакого смысла. Создается впечатление, что Руденко требовалось хоть чем-то заполнить протоколы допросов Берии, вот он и вкладывал в его уста отрицание или согласие с обильно цитируемыми документами. А еще задавал пафосные вопросы, на которые легко было написать короткие отрицательные ответы: «Намерены ли вы дать правдивые показания, что в своих авантюристических преступных целях вы пытались осквернить память Серго Орджоникидзе и фальсифицированными, клеветническими материалами сделать его врагом Советского государства?
ОТВЕТ: Таких намерений у меня не было».
Написать здесь: «Да, всю жизнь мечтал оклеветать Серго Орджоникидзе», было бы слишком. Маленков, Хрущев и другие члены Президиума ЦК на смех бы подняли.
На том же допросе Берию точно так же уличали, путем предъявления документов, что он был в курсе ареста Ермолая (Эрика) Алексеевича Бедия, и Лаврентий Павлович подтверждал, что на них стоит его подпись.
В связи протоколом допроса Орахелашвили Руденко ссылался на допрос Берии 24 сентября, протокол которого с содержательной точки зрения был ничем не лучше протокола допроса от 2 ноября: «ВОПРОС: Вы знали Мамулия?
ОТВЕТ: Да, я знал Мамулия, он был секретарем ЦК КП(б) Грузии до Картвелишвили, после которого секретарем ЦК стал я.
ВОПРОС: За что был арестован и осужден Мамулия?
ОТВЕТ: Я не знаю.
ВОПРОС: Вы интересовались ходом следствия по делу Мамулия и его показаниями?
ОТВЕТ: Один раз я присутствовал на его допросе. Какие он давал показания – я не помню.
ВОПРОС: Вы давали указания во время следствия бить Мамулия?
ОТВЕТ: Вообще избивали арестованных, но указаний избивать Мамулия я не давал.
ВОПРОС: Вы знали Орахелашвили И. Д.?
ОТВЕТ: Знал. В Закавказье он был последнее время секретарем Заккрайкома, которого я сменил.
ВОПРОС: За что был арестован и осужден Орахелашвили?
ОТВЕТ: Я не знаю. Он был арестован в Москве».
Для того, чтобы получить всю информацию, содержащуюся в показаниях Берия, сам Берия не требовался, поскольку то, что он занимал соответствующие должности сразу после Орахелашвили, было хорошо известно. Но вот, казалось бы, оригинальный текст на том же допросе, принадлежащий Берии: «ВОПРОС: Вы знали, что Серго Орджоникидзе относится к вам с недоверием, как бывшему агенту муссаватистской контрразведки?
ОТВЕТ: Серго Орджоникидзе относился ко мне исключительно хорошо. Он был инициатором моего продвижения: из Баку в Тбилиси, а затем назначения меня на должность председателя ГрузЧК и первого заместителя ЗакЧК. Работая в Закавказье, Серго Орджоникидзе чуть не каждый день вызывал меня, оказывал мне помощь в работе советами и указаниями по борьбе с антисоветскими элементами. Его хорошее отношение ко мне проявлялось также и в том, что он на активах отзывался в своих выступлениях обо мне положительно. В 1926 году Орджоникидзе писал Дзержинскому с приложением выписки из решения ЦК КП(б) Азербайджана по вопросу о моей службе в муссаватистской контрразведке. После возвращения из Москвы в тот период на мой вопрос, что мне еще надо представлять, Серго Орджоникидзе ответил: «Продолжай также работать, все в порядке».
Мне кажется, что отношения Серго Орджоникидзе ко мне, может быть, несколько изменилось в начале 1934 года или позже, так как до этого времени у нас все время были отношения хорошие. Я его всегда информировал письменно о делах в Закавказье и, в частности, о Грузии. Иногда он отвечал мне на эти письма. Эти письма находятся в моем архиве, из которых можно видеть его исключительно хорошее ко мне отношение.
У Серго Орджоникидзе могло измениться ко мне отношение в результате всяких наговоров работников Закавказья, в свое время снятых с работы ЦК ВКП(б) за всякого рода антипартийные группировки, а их там было очень много».