Военная коллегия Верховного суда Союза ССР справилась с делом бывшего секретаря ЦК и наркома внутренних дел за один день. Приговорила к смертной казни «за измену Родине, вредительство, шпионаж, приготовление к совершению террористических актов, организацию убийств неугодных лиц».
На следующий день Ежова расстреляли.
В апреле 1939 года по распоряжению Берии арестовали бывшего первого заместителя наркома внутренних дел командарма 1-го ранга Михаила Петровича Фриновского. Взяли его жену и сына Олега, который учился в военной спецшколе и дружил с Василием Иосифовичем Сталиным и Степаном Анастасовичем Микояном.
По словам Миякояна-младшего, «Олег Фриновский был высокий, красивый парень, слегка “пижонистый”, но неплохой товарищ». Фриновского-младшего арестовали в тот момент, когда он находился в компании своих друзей.
«Вдруг позвонили в дверь, — вспоминал Степан Микоян, — и позвали Василия Сталина. Вернувшись в комнату, он передал Олегу, что хотят видеть его. Олег вышел, а Вася шепнул мне, что пришли его арестовывать».
Показательно, что у детей высокопоставленных родителей не возникло ни чувства возмущения, ни желания заступиться за товарища. А ведь если бы Василий Сталин что-нибудь сказал, чекисты бы уехали ни с чем.
«Из окна мы видели, — рассказал Степан Микоян, — как Олега усадили в “эмку” и увезли. Потом говорили, что он якобы состоял в “молодежной антисоветской группе”».
Олег Фриновский повел себя порядочнее своих приятелей. Анастас Иванович Микоян успокоил сына: Олег на допросе сказал, что Микоян-младший ничего не знал о его делах. А ведь вполне мог бы назвать Степана Микояна и других юношей своими единомышленниками, доставить неприятность бывшим друзьям, проявившим такое равнодушие к судьбе товарища.
— Больше я никогда о нем не слышал, — заключил свой рассказ Степан Микоян, — на свободу он не вышел.
Олега Фриновского расстреляли в январе 1940 года. Ему было восемнадцать лет. До ареста он учился во 2-й московской специальной артиллерийской школе.
В 1939 году из органов госбезопасности Берия уволил 7372 человека — каждого пятого оперативного работника!
Докладная записка Л.П. Берии И.В. Сталину о знаке «заслуженный работник НКВД». (Утверждено постановлением политбюро ЦК ВКП(б) от 31 октября 1940 г.) 31 октября 1940
Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы И.В. Сталина, В.М. Молотова, К.Е. Ворошилова, Л.М. Кагановича, А.И. Микояна и Л.П. Берии. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп.163. Д. 1284. Л. 64, 65, 66]
Аппарат наркомата обновился наполовину: на оперативные должности взяли четырнадцать с половиной тысяч человек, абсолютное большинство — из партийного и комсомольского аппарата.
Берия сменил три четверти руководящих работников. Лубянка помолодела. Изменился этнический состав руководящих органов. Исчезли поляки, латыши, немцы — представители «иностранных национальностей», как тогда говорили. Берия расстался с чекистами, которые в молодости состояли в других партиях — были эсерами или анархистами — или принадлежали к враждебным классам, то есть родились не в пролетарских семьях.
Важнейшая забота нового наркома — безопасность и комфорт вождя. Вот характерный пример того, чем Берия должен был заниматься в первую очередь.
Начальник 1-го отдела Главного управления госбезопасности НКВД Власик адресовал наркому рапорт:
«Доношу, что 29 октября 1939 г. при следовании из Кремля в Большой театр автомашины “Паккард”, принадлежащей гаражу особого назначения СНК СССР, в которой находились т.т. Сталин, Молотов и Микоян, машина на углу Исторического проезда и площади Революции внезапно остановилась.
Т.т. Сталин, Молотов и Микоян вышли из машины и направились пешком в Большой театр.
По заключению технической комиссии (акт прилагается) автомашина остановилась якобы из-за случайного выключения рубильника общей сети ногой пассажира, сидевшего рядом с шофером, или же от резкого торможения при невыжатом сцеплении. По объяснению шофера, остановка машины произошла из-за неисправности реле и аккумулятора.
Считаю необходимым машину поставить на ремонт с полным разбором мотора.
Прошу Ваших указаний».
ЦК ВКП(б) разъясняет
Считается, что с приходом Берии на Лубянку массовые ежовские репрессии прекратились. Кое-кого из арестованных даже выпустили из тюрем и лагерей.
9 ноября 1939 года Лаврентий Павлович подписал приказ «О недостатках в следственной работе органов НКВД» с требованием строго соблюдать уголовно-процессуальные меры. Некоторых сотрудников наркомата арестовали за «неправильные» методы ведения следствия.
Прокурор СССР Андрей Вышинский доложил Сталину и Молотову, что Главная военная прокуратура по просьбе секретаря Вологодского обкома провела расследование «серьезнейших преступлений, совершенных рядом сотрудников Вологодского У НКВД».
Они «составили подложные протоколы допросов обвиняемых, якобы сознавшихся в совершении тягчайших государственных преступлений… Сфабрикованные таким образом дела были переданы на рассмотрение во внесудебном порядке на тройку при УНКВД по Вологодской области, и более ста человек были расстреляны… Во время допросов доходили до изуверства, применяя к допрашиваемым всевозможные пытки. Во время допросов этими лицами четверо допрашиваемых были убиты».
Вышинский доложил, что за эти преступления арестованы десять чекистов. Он предложил «настоящее дело заслушать в закрытом заседании Военного трибунала Ленинградского военного округа, но в присутствии узкого состава оперативных работников Вологодского управления НКВД и вологодской прокуратуры».
И, как водится, приговор определялся еще до начала суда: «Обвиняемых Власова, Лебедева и Роскурякова, являющихся зачинщиками и организаторами изложенных выше вопиющих преступлений, полагал бы приговорить к высшей мере наказания — расстрелу, остальных — к длительным срокам лишения свободы».
И это соблюдение закона?
Константин Михайлович Симонов на склоне лет писал, как он тогда воспринимал появление Лаврентия Павловича на Лубянке:
«Назначение Берии выглядело так, как будто Сталин призвал к исполнению суровых, связанных с такой должностью обязанностей человека из Грузии, которого он знал, которому он, очевидно, доверял и который должен был там, где не поздно, поправить сделанное Ежовым. Надо ведь помнить, что те, кто был выпущен между концом тридцать восьмого года и началом войны, были выпущены при Берии.
Так что почва для слухов о том, что Берия, восстанавливая справедливость, стремился поправить то, что наделано Ежовым, была. Что он делал в Грузии до приезда в Москву в период “ежовщины”, об этом я, например, в сколько-нибудь близких к действительности масштабах не имел ни малейшего представления.
Итак, в нашем сознании Сталин исправлял ошибки, совершенные до этого Ежовым и другими, всеми теми, кто наломал дров. Для исправления этих ошибок назначен был Берия».
Став главой государства, Сталин думал о том, каким он предстает перед современниками и каким войдет в историю. Он тщательно очищал свою бронзовую шинель. Он надеялся перехитрить историю, и ему это почти удалось.
В юности Сталин познакомился с Сергеем Ивановичем Кавтарадзе, человеком необычной судьбы. Выходец из дворянской семьи, он в восемнадцать лет присоединился к социал-демократам. С февраля 1922 по январь 1923 года возглавлял правительство Советской Грузии и был тогда большим начальником для Берии, начинавшего службу в тифлисской госбезопасности.
Во внутрипартийных дискуссиях Сергей Кавтарадзе разделял взгляды Троцкого, поэтому был исключен из партии и отправлен на поселение в Оренбургскую область. Через год его арестовали, и Особое совещание при коллегии ОГПУ приговорило его «как активного троцкиста» к трем годам лишения свободы.
Отбыв срок, Кавтарадзе вернулся в Москву. В октябре 1936 года его вновь арестовали. На сей раз «как участника грузинского антисоветского центра» отослали в Тбилиси. Его подельников грузинский НКВД расстрелял. Кавтарадзе сидел и ждал своей участи. Оказавшись в руках людей Берии, признал все, что от него требовали.
После смерти Сталина Сергей Иванович рассказал, что подписал протоколы допросов, «находясь под постоянным действием невыносимых методов психического и физического воздействия — угрозы расстрелом, инсценировки расстрела, физическое и нервное изнурение, граничащее с умопомешательством, например мне казалось, что у меня сохнет голова и сокращается череп».
По какой-то причине он не попал ни в один расстрельный список. В 1939 году его внезапно этапировали в Москву и доставили к наркому внутренних дел Берии. Лаврентий Павлович как ни в чем не бывало объявил, что его дело прекращено и он свободен. Кавтарадзе с женой освободили, им дали жилье и работу.
Докладная записка Л.П. Берии И.В. Сталину и В.М. Молотову о передаче «Интуриста» в ведение наркомата внешней торговли. (Утверждено постановлением политбюро ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 г.) 7 декабря 1938
Подлинник. Машинописный текст. Резолюция — автограф И.В. Сталина, подписи — автографы В.М. Молотова, А.И. Микояна, Л.М. Кагановича, А.А. Жданова, К.Е. Ворошилова и Л.П. Берии. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп.163. Д. 1207. Л. 69, 70–71]
Возможно, в хорошую минуту Сталин вспомнил о старом знакомом времен своей юности. И неожиданно посетил семью Кавтарадзе. Эта фантастическая история стала легендой. Вождь поздно вечером постучал в дверь коммунальной квартиры, в которой поселили Сергея Ивановича и Софью Абрамовну Кавтарадзе. Они втроем просидели за столом полночи. После этого Кавтарадзе взяли на руководящую работу в наркомат иностранных дел. Назначили заместителем наркома, потом отправили послом в Румынию.
Почему вождь так поступил?
В юности особой дружбы между Сталиным и Кавтарадзе не было — разница в возрасте составляла семь лет. Но Сталин любил красивые жесты. За всю жизнь он совершил всего несколько подобных поступков, но о них говорили десятилетиями. Стране следовало знать, что возможны особые, папские, милости. Дело за малым — обратить на себя внимание вождя.