Лаврентий Берия. История, написанная кровью — страница 27 из 104

«Легкомысленной Москве положено было быть городом иллюзий, — писал академик Сергей Сергеевич Аверинцев. — Сталин одно время пытался внушать московской интеллигенции надежды на возможность диалога: вспомним его телефонные звонки Михаилу Булгакову, позднее Пастернаку — стратегия была рассчитана, разумеется, на фарсовый эффект растерянности того, кому Вождь звонит, однако же под конец разговора в обоих случаях возникал мотив надежды на встречу и возможность поговорить по-настоящему.

Разумеется, такие фразы Вождя не имели никакого отношения к реальности, однако они производили, скажем, на того же Булгакова определенное впечатление».

Впрочем, даже не зная всего, люди чувствовали, что происходит в реальности.

Профессиональный партийный работник Михаил Федорович Ненашев, который в позднесоветские годы занимал значительный пост в ЦК КПСС, вспоминал:

«НКВД возник в моем сознании как нечто зловещее, способное лишить нашу семью отца и даже того скромного бытия, в котором мы пребывали. Большой деревянный дом районного НКВД расположен был невдалеке от землянки моей тети (сестры отца), у которой я жил в райцентре все годы учебы в школе, и ежедневно, проходя мимо его окон, всегда закрытых плотными шторами, часто думал о том, какие тайны скрываются за ними.


Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об экономсовете и Комитете Обороны при СНК СССР» (в составе: Кузнецов, Жданов, Микоян, Берия, Кулик, Шапошников, Проскуров). 10 сентября 1939

Подлинник. Машинописный текст. Правка синим карандашом — автограф И.В. Сталина. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп.166. Д. 614. Л. 19]


Не многое тогда я мог понять, но, как маленький зверек, инстинктом чувствовал, что от этого дома исходит нечто недоброе, опасное для меня, для других людей».

Так что реально происходило при Берии?

В 1939 году из лагерей освободили 223,6 тысячи человек, из колоний — 103,8 тысячи. И одновременно арестовали еще 200 тысяч человек.

По настоянию Лаврентия Павловича были расширены права Особого совещания при наркоме внутренних дел СССР, которое выносило внесудебные приговоры.

Зачем вообще понадобилось Особое совещание?

Ведомство госбезопасности формально не имело права арестовывать без санкции прокурора. Конечно, прокуроры ни в чем не отказывали чекистам. Однако же у следователей часто вовсе не было никаких доказательств. Но признать арестованного невиновным, извиниться и отпустить — немыслимо!

Лаврентий Цанава, отправленный Берией в Минск наркомом внутренних дел, сразу же разоблачил контрреволюционную организацию, в которую включил крупных белорусских чиновников. И рапортовал о своем успехе Лаврентию Павловичу.

Прокуратура СССР много позже установит:

«Арестованные в результате применения к ним незаконных методов дали на предварительном следствии ложные показания с признанием своей вины в контрреволюционных преступлениях. Эти показания были получены путем избиений и пыток, и в последующем все арестованные от своих показаний отказались».

Бывший глава правительства Советской Белоруссии Афанасий Федорович Ковалев выжил и смог обо всем рассказать:

«25 января 1939 года я был арестован, ордер на мой арест подписал Цанава. Меня посадили в подвал, в одиночку. Сначала я считал, что произошло какое-то недоразумение, поскольку никаких преступлений я не совершал.

Меня допрашивали всю ночь, а днем не давали спать. Я дошел до полного изнурения. Когда и при этих издевательствах я не дал им нужных показаний, мне устроили стойку. Возле меня смеялись люди, а я стоял, длилось это около семи суток. У меня отекли ноги…

Вот в таком виде — опухший, изнуренный — я был приведен в кабинет Цанава. Цанава стал спрашивать: “Почему не признаетесь? Вы, безусловно, враг, у нас есть материалы”. Я тогда сказал ему: “Гражданин нарком, я честнее вас, я никого не мучил, как делаете это вы”. Цанава закричал: “Мы тебя в порошок сотрем”, на что я ответил, что я в вашей власти, что вы уже изуродовали меня, и показал ему опухшие ноги.

Тогда ввели бывшего наркома просвещения БССР Пивоварова и сделали нечто вроде очной ставки. Сначала я его не узнал, он представлял из себя скелет. Пивоваров показал, что я якобы давал ему указание засорять белорусский словарь русскими словами и что я медленно строил школы. После очной ставки Цанава приказал: “Уведите его и допросите, как полагается”. И за меня снова взялись».

Белорусское дело рассматривала Военная коллегия Верховного суда 27–29 мая 1940 года. Подчиненные Цанавы сработали настолько плохо, что Военная коллегия шестерых оправдала!

Но Цанава, получив приговор, никого из оправданных Военной коллегией Верховного суда СССР, не освободил. Пожаловался Берии: «Арестованные являются активными участниками антисоветской организации». Лаврентий Павлович потребовал от союзной прокуратуры опротестовать оправдательный приговор. Прокуратура СССР, познакомившись с документами, отказалась. Тогда заместители Берии Меркулов и Кобулов дважды сами обращались в Верховный суд СССР.

Пленум Верховного суда СССР им отказал и 25 марта 1943 года вынес частное постановление:

«Довести до сведения соответствующих органов, что оправдательный приговор Военной коллегии, вынесенный еще 25 мая 1940 года, до сих пор не приведен в исполнение и что лица, подлежащие по приговору освобождению, до сих пор находятся под стражей».

Мнение Верховного суда для Берии значения не имело. Оправданные высшей судебной инстанцией продолжали сидеть. Один из них, бывший председатель ЦИК БССР (фактически президент республики) Михаил Осипович Стакун умер в тюрьме с оправдательным приговором в руках.

Берия и его люди исходили из того, что исполняют миссию государственной важности. Арестован? Значит, враг народа и советской власти. Поэтому признание его невиновным и освобождение — непозволительный брак в работе, пятно на работе всего ведомства.

Вышинский нашел выход и приказал подчиненным ему прокурорам:

— Дела, по которым нет достаточно документальных данных для рассмотрения в судах, направлять для рассмотрения Особым совещанием.

Особое совещание при народном комиссаре внутренних дел учредили постановлением ЦИК и Совнаркома от 5 ноября 1934 года. Состояло оно только из своих — руководителей ведомства госбезопасности. Судебный процесс даже в сталинские времена требовал соблюдения минимальных формальностей. А тут собственное начальство без лишних разговоров утверждало приговор.

«Рассмотрение дел в Особом совещании стало производиться упрощенным порядком, — вспоминал Виктор Михайлович Бочков, назначенный прокурором СССР после Вышинского. — Сотрудники органов НКВД стали включать в повестку особого совещания дела без согласования с прокурорами. С мнением прокуроров, высказываемым на Особом совещании, не считались».

Первоначально Особое совещание получило право без суда ссылать или отправлять в исправительно-трудовые лагеря на срок до пяти лет лиц, признанных общественно опасными, а также высылать из страны иностранных граждан.

В 1937 году, в разгар большого террора, Особое совещание наделили правом отправлять в лагеря на срок до восьми лет обвиняемых в принадлежности к правотроцкистским, шпионско-диверсионным и террористическим организациям, а также членов семей приговоренных к высшей мере. С 17 ноября 1941 года Особое совещание уже могло выносить любые приговоры, вплоть до смертной казни. Упразднили Особое совещание в сентябре 1953 года, уже после смерти Сталина и ареста Берии.

И знаменитое указание Сталина, разрешающее пытать и избивать арестованных, появилось в письменном виде не при Ежове, а при Берии.

Речь идет о шифротелеграмме секретарям обкомов, крайкомов, ЦК компартий национальных республик от 10 января 1939 года, подписанной Сталиным:

«ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов — крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное.

ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается как исключение, и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, — следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме. Опыт показал, что такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа…

ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод. ЦК ВКП требует от секретарей обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартии, чтобы они при проверке работников НКВД руководствовались настоящим разъяснением».

Подлинник телеграммы хранится в президентском архиве (Ф. 3. Оп.58. Д. 6. Л. 145–146).

А через две недели, 27 января 1939 года, Сталин отправил еще одну телеграмму секретарям обкомов, крайкомов, ЦК компартий нацреспублик:

«Ознакомьте местных прокурорских работников, осуществляющих надзор за следствием в органах НКВД, с содержанием шифротелеграммы ЦК ВКП(б) от 10 января с. г. за № 26/ш о методах следствия».

Еще через две недели Сталин распорядился расширить круг посвященных:

«Ознакомьте председателей областных, краевых, республиканских судов с содержанием шифротелеграммы ЦК ВКП(б) от 10 января с. г. за № 26/ш о методах следствия».

Как указание исполнялось?

Недавнего секретаря Дальневосточного краевого комитета ВЛКСМ Семена Семеновича Федорова арестовали в Минске.

Федоров выжил и потом рассказал:

«Следователь Лебедев порол меня пряжкой по спине, ягодицам, сбивал ногой с табурета, бил и кулаками. Как правило, меня держали в кабинете у следователя до пяти часов утра. Следователи при этом менялись. В пять утра меня отводили в камеру, а в шесть был подъем, после чего спать не разрешалось. К вечеру снова вызывали.