— Здравствуйте, товарищ Мерецков! Как вы себя чувствуете?
Кирилл Афанасьевич успешно воевал, получил маршальские погоны.
Подчиненные Берии приспосабливались к любому повороту партийной линии. Сознавали, что совершают пусть и санкционированное, но преступление. Вслух об избиениях, пытках и расстрелах не говорили. Пользовались эвфемизмами. Беспощадность поощрялась с самого верха. За либерализм могли сурово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить.
Докладная записка Л.П. Берии И.В. Сталину о выселении родственников врагов народа из центральных городов СССР. 16 августа 1939
Подлинник. Машинописный текст. Подпись — автограф Л.П. Берии. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп.171. Д. 376. Л. 141–143]
Репрессии с назначением Берии наркомом внутренних дел вовсе не закончились. Совсем наоборот. А приказы об исправлении ошибок и увольнение из аппарата проштрафившихся были обычной практикой взваливания вины за прошлое на предшественников.
«Всего в 1937–1938 годах из Красной армии (без учета военно-воздушных сил и флота) было уволено около 35 тысяч командиров, в том числе тех, кто был арестован, — отмечает профессор доктор исторических наук Олег Витальевич Хлевнюк. — На начало 1940 года около 11 тысяч из них были восстановлены в армии. Таким образом, прямые потери составили 24 тысячи человек. Чтобы оценить масштабы этих потерь, достаточно отметить, что за три года в 1935–1937 годах из военных академий и училищ были выпущены чуть более 27 тысяч офицеров (Известия ЦК КПСС. 1991. № 1).
Следует учитывать также, что уволенные и арестованные, а затем восстановленные в армии офицеры получили серьезные моральные травмы, влиявшие на уровень их профессионализма. Потрясения, вызванные массовыми репрессиями и страхом, не могли не затронуть также тех командиров, которые сумели избежать репрессий».
Контр-адмирал Юрий Васильевич Кириллов, бывший заместитель командующего 2-й Краснознаменной флотилией атомных подводных лодок, с горечью писал:
«Непредвзятый анализ операций начального периода Великой Отечественной войны свидетельствует, что уровень управления войсками в оперативном и оперативно-тактическом звене нередко на порядок и более (просчитано конкретно, но эту цифру страшно озвучивать) уступал уровню управления в стане противника. Наверное, это странно слышать: привычнее ссылки на превосходство в силах, технике, внезапности нападения. Говоря о потере почти всего командования в 1937-м, очень редко вспоминают об оперативном составе, который постигла та же участь и роль которого в войне трудно переоценить. Отсюда тоже астрономические потери и провалы» («Независимое военное обозрение», № 25/2012).
Но когда арестованных военных освобождали, это получало широкий резонанс в вооруженных силах.
Командир и комиссар 5-го кавалерийского корпуса Константин Константинович Рокоссовский был арестован 17 августа 1937 года. Сразу после того, как Политбюро утвердило приказ наркома внутренних дел Ежова «О ликвидации польских диверсионно-шпионских групп». Липовые дела о подпольных польских боевых организациях фабриковались по всей стране. Посадили 18 тысяч человек.
Поляков, служивших в Вооруженных силах, арестовывали. Выбивали показания, что они пытались ослабить Красную армию. После ареста Рокоссовского его жену Юлию Петровну и дочь Ариадну выслали в Армавир. Юлия Петровна работала уборщицей, кассиром… Ее отовсюду увольняли как жену врага народа.
5-й кавалерийский корпус располагался в Пскове, так что Рокоссовским занимались особисты Ленинградского особого округа. Сидел он в питерских «Крестах». Рокоссовскому повезло: следствие по его делу затянулось. А когда Берия стал наркомом внутренних дел, кое-кого из военных освободили. 23 марта 1940 года отпустили и будущего маршала.
Богатырское здоровье и железный характер спасли Рокоссовского. Выйдя на свободу, он постарался обо всем забыть. Видимо, сказал себе, что этого просто не было. Полковник Борис Николаевич Захацкий, старший адъютант Рокоссовского, говорил, что Константин Константинович никогда об аресте не вспоминал и ни с кем на эту тему не говорил. И семье ничего не рассказывал. Лишь однажды на вопрос дочери Ариадны: «Папа, зачем ты носишь всегда с собой этот маленький браунинг?» — ответил: «Если за мной придут, живым на этот раз не сдамся».
Вернувшись на службу за год до войны, Рокоссовский армию не узнал. Прежние командиры были уничтожены. На высшие посты выдвинулись новые люди.
Белорусским особым военным округом командовал генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, который у Рокоссовского командовал полком. Киевский особый военный округ возглавил Георгий Константинович Жуков, он тоже у Рокоссовского был командиром полка. Жуков встретил войну генералом армии, прославленным на всю страну, а Рокоссовский — генерал-майором с пятном на биографии, оставленным арестом. Константин Константинович вернулся на прежнюю должность, принял 5-й кавалерийский корпус и стал выполнять приказы бывших подчиненных.
Записка И.В. Сталина членам и кандидатам в члены политбюро ЦК ВКП(б) о новой программе ВКП(б). 22 октября 1938
Подлинник. Машинописный текст. Подпись — факсимиле И.В. Сталина. [РГАСПИ. Ф. 558. Оп.11. Д. 122. Л. 1]
Трудно сказать, как сложилась бы судьба Рокоссовского, если бы он в тридцать седьмом избежал ареста и к началу войны командовал бы, скажем, округом. Может быть, и его сочли бы виновным в катастрофе сорок первого и устроили бы над ним показательный суд, как над его бывшим подчиненным генералом Павловым. А, может быть, под командованием Рокоссовского как минимум один из западных округов оказался бы более готовым к боевым действиям.
После Ежова казалось, что худшее позади. Пришли наконец справедливые люди и наведут порядок, невинных отпустят. А те, кто сидит или кого расстреляли, значит, действительно виновны. На самом деле аппарат в центре и на местах прекрасно понимал волю начальства: продолжать сажать! Аврально-штурмовая работа госбезопасности при Ежове сменилась планомерной чисткой при Берии.
В марте 1939 года на XVIII партийном съезде Лаврентий Павлович Берия был избран кандидатом в члены Политбюро, что изменило его статус и положение. Он вошел в состав высшего руководства страны и получил право участвовать в заседаниях Политбюро, которое принимало главные решения в стране. И чаще видеть вождя.
Сталину нравилось, как Берия самыми простыми методами решает любые проблемы. Скажем, вождь поручил ему покончить с преступностью в столице.
В феврале 1940 года Лаврентий Павлович обратился к Сталину с предложением:
«1. Арестовать и решением Особого совещания НКВД заключить в исправительно-трудовые лагеря сроком до 8 лет нелегально проживающих в Москве и области 5–7 тысяч человек уголовно-преступного элемента.
2. Решением Военной коллегии Верховного суда СССР расстрелять 300 человек профессиональных бандитов и грабителей, имеющих неоднократные судимости…»
Предложение было принято.
Псевдоним — «Всеволод Рокк»
Генеральный секретарь Союза советских писателей Александр Александрович Фадеев рассказывал, как в качестве гостя побывал на партийном съезде в Грузии в 1937 году и покритиковал потом в письме Сталину культ первого секретаря ЦК республики Берии. Обидчивый Лаврентий Павлович это запомнил. Прошло время, Берия переехал в Москву и стал союзным наркомом внутренних дел.
Фадеев был очень лояльным человеком, но иногда пытался вступиться за кого-то из тех, кого знал и любил.
Докладная записка Л.П. Берии И.В. Сталину о показаниях заместителя директора Института экономики АН СССР Д.Г. Лурье.
14 января 1939 Подлинник.
Машинописный текст. Подпись — автограф Л.П. Берии. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп.171. Д. 371. Л. 103–104]
Сталин однажды сказал ему:
— Все ваши писатели изображают из себя каких-то недотрог. Идет борьба, тяжелая борьба. Вы же сами прекрасно знаете, государство и партия с огромными усилиями вылавливают всех тех, кто вредит строительству социализма, кто начинает сопротивляться. А вы вместо того, чтобы помочь государству, начинаете разыгрывать какие-то фанаберии, писать жалобы и тому подобное.
И Фадеев послушно подписывал бумаги, обрекавшие на смерть подведомственных ему писателей. Иногда сам натравливал ЦК и госбезопасность на кого-то из писателей. Не только исполнял указания сверху, но и проявлял инициативу. Изничтожал то, что считал политически вредным, хотя при этом прекрасно понимал, кто талантлив, а кто бездарен. И бдительно выискивал повсюду идеологическую крамолу.
Тем не менее, когда арестовали женщину, которую он хорошо знал, Фадеев поручился за нее. Прошло несколько недель, прежде чем последовал ответ из Наркомата внутренних дел.
Позвонили ему домой:
— Товарищ Фадеев?
— Да.
— Письмо, которое вы написали Лаврентию Павловичу, он лично прочитал и дело это проверил. Человек, за которого вы лично ручались своим партийным билетом, получил по заслугам. Кроме того, Лаврентий Павлович просил меня — с вами говорит его помощник — передать вам, что он удивлен, что вы как писатель интересуетесь делами, которые совершенно не входят в круг ваших обязанностей как руководителя Союза писателей и как писателя.
Секретарь Берии повесил трубку, не ожидая ответа.
Мне дали по носу, заключил Фадеев, и крепко. Он рассказал эту историю писателю Корнелию Люциановичу Зелинскому, который опубликовал крайне любопытные воспоминания о своих разговорах с Александром Александровичем.
На Фадеева в НКВД тоже собирали показания. Но главный писатель страны пользовался особым расположением вождя. Сталину он нравился даже чисто по-человечески. Вождь пожелал сохранить Александра Александровича, и собранные чекистами показания не понадобились.
Возможно, вождь уловил, что генеральный секретарь Союза советских писателей — в отличие от других чиновников — не просто им восхищается, а влюблен в него. В определенном смысле Сталин заменил ему родного отца, о котором Фадеев никогда не вспоминал, обиженный его уходом из семьи.