естителем председателя Совета народных комиссаров
Вячеслав Михайлович не пользовался популярностью как оратор. Его голос звучал сухо и монотонно:
— Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление. Сегодня в четыре часа утра без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну…
Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то что за все время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению договора… Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина.
Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Л.П. Берии звания генерального комиссара государственной безопасности. 30 января 1941
Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы В.М. Молотова, И.В. Сталина и Я.Е. Чадаева. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп.163. Д. 1294. Л. 83]
Речь Молотову писал его заместитель Вышинский, и она была полна ненужных и неуместных оправданий, упреков в адрес нацистской Германии. Люди в этот страшный час рассчитывали услышать другие слова.
«Мы сидели у приемника, ждали, что выступит Сталин, — вспоминал писатель Илья Григорьевич Эренбург. — Вместо него выступил Молотов, волновался. Меня удивили слова о вероломном нападении. Понятно, когда наивная девушка жалуется, что ее обманул любовник. Но что можно было ждать от фашистов?»
Нарком обороны маршал Семен Константинович Тимошенко и начальник Генерального штаба Жуков попросили разрешить войскам приступить к активным действиям и нанести удар по немецким войскам.
— Дайте директиву, — согласился Сталин. — Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.
«Трудно было понять Сталина, — вспоминал Жуков. — Видимо, он еще надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом».
Но и Тимошенко с Жуковым думали, что Красная армия легко отразит немецкий удар и перейдет в контрнаступление.
«Неудачи первого периода войны Сталин объяснял тем, что фашистская Германия напала на Советский Союз внезапно, — писал Георгий Константинович. — Это исторически неверно. Никакой внезапности нападения гитлеровских войск не было. О готовящемся нападении было известно, а внезапность была придумана Сталиным, чтобы оправдать свои просчеты…
Из всех причин наших неудач на первое место я ставлю не внезапность, в смысле того, что наши войска оказались застигнуты врасплох, и даже не незавершенность технического переоснащения и реорганизации их, а вооружение противника, мощь его удара. Для нас это явилось большей неожиданностью, нежели внезапный переход границы».
Связь с фронтами прервалась. Командование фронтов и не подозревало, что их войска оставили позиции и отступают в беспорядке. Генералы отдавали приказы наступать частям, которые уже не могли вести боевые действия.
Предполагалось, что в случае войны армия воспользуется обычными средствами связи, причем приказы и распоряжения будут отдаваться по телеграфу. Прошедшие через Гражданскую войну маршалы и генералы доверяли только телеграфу. Но хозяйство наркомата связи и ведомственные линии НКВД не годилось для условий военного времени. Проводная связь нарушилась. А радиосвязью командиры и штабисты не умели пользоваться, да и не хватало радиосредств.
Командующим фронтами предоставлялась передвижная ВЧ-станция с шифратором, которая размещалась в поезде командующего. Но разговаривать можно было только во время стоянок. В армиях аппараты междугородней правительственной ВЧ-связи устанавливались командующему, члену Военного совета, начальнику штаба и начальнику особого отдела. Аппаратура ВЧ-телефонирования была крайне громоздкой, и только в ходе войны появились более компактные модели.
Система правительственной связи не справлялась.
Берия докладывал вождю:
«Перегрузка ВЧ-связи отрицательно влияет на качество связи и на быстроту обслуживания абонентов. На отдельных, наиболее перегруженных линиях абоненты вынуждены продолжительное время дожидаться соединений».
Штабы получали мобильные радиостанции, снабженные шифраторами. Это гарантировало радиопереговоры от прослушивания, но разговаривать было крайне трудно — шифраторы делали речь неразборчивой.
Сталину очень хотелось нанести бомбовый удар по Берлину — хоть как-то уязвить Гитлера. Этим занялся командующий авиацией военно-морского флота генерал-лейтенант Семен Федорович Жаворонков, впоследствии маршал авиации. Он предложил наркому военно-морского флота адмиралу Николаю Герасимовичу Кузнецову отправить на Берлин дальнюю флотскую авиацию.
Для налетов на столицу нацистской Германии выделили 1-й минно-торпедный полк, которым командовал полковник Евгений Николаевич Преображенский. На вооружении полка состояли самолеты-торпедоносцы ДБ-3 (дальние бомбардировщики, созданные в конструкторском бюро Сергея Васильевича Илюшина).
Постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) о создании Ставки главного командования Вооруженных сил СССР. 23 июня 1941
Подлинник. Машинописный текст. Правка — автограф И.В. Сталина. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп.166. Д. 659. Л. 22]
Первый налет оказался психологически выигрышным, потому что немцы никак не ожидали увидеть в небе советские самолеты. Последующие полеты были менее удачными. Участвовало в них небольшое число самолетов. Особого урона немцам они не нанесли. Но налеты на Берлин имели психологическое значение.
Однако же собственная пропаганда не могла утешить вождя, когда через несколько дней после начала войны ему открылась истинная картина происходящего.
Заместитель начальника отдела охраны руководства страны старший майор госбезопасности Дмитрий Николаевич Шадрин вспоминал, как его 22 июня 1941 года вызвали в Кремль:
«Приехал я вместе с Серовым. Там уже были Берия и Молотов. Сталин говорит:
— Надо подобрать такое место, где можно было бы укрыться от бомбежки и работать.
Берия отвечает:
— Вот товарищ Шадрин знает всю Москву, он найдет.
Мы с Серовым ушли.
Тот спрашивает:
— Куда поедем?
— На улицу Кирова: там штаб — большое здание, а рядом особняк — детский туберкулезный диспансер.
Я, когда еще работал начальником 3-го спецотдела, хотел занять его под конспиративную квартиру. Несколько раз звонил наркому здравоохранения Г. А. Митереву, но тот все не разрешал. И вот, когда мы в этот раз с Серовым туда приехали, встречает нас заведующий диспансером:
— Что, опять?!
— Ну, сегодня уже окончательно, — говорю ему.
Прошли мы внутрь, все посмотрели. Потом пошли с Серовым в штаб. А я знал, там у них был прорыт подземный туннель с выходом прямо на перрон станции метро “Кировская”. Но мы еле-еле по нему прошли. Говорю заместителю начальника штаба:
— Давай, к шестнадцати часам чтобы все очистить! Чтоб весь этот проход был свободным!
Докладываю Берии:
— Там находится детский диспансер, надо с наркомом согласовать, чтобы его перевезли.
— Ну иди к себе в кабинет, позвони ему. Так прямо и скажи: “По приказу Сталина освободить к четырем часам!”
Звоню Митереву:
— Сегодня окончательно решено, есть приказ Сталина.
— А куда я перееду?
— В любой санаторий под Москвой. Какой тебе понравится, туда и забирайся. К четырем часам чтоб все было очищено!
Я звоню Берии: “Лаврентий Павлович, можно смотреть — все подготовлено”. И вот все члены Политбюро, кроме Сталина, Калинина и еще кого-то (сейчас уже и не помню кого), приехали туда. Сначала я их в особняк завел, он в пяти — десяти метрах от штаба, туда проход уже сделали; в заборе деревянном — ворота. Прошли мы через эти ворота и спустились на грузовом лифте вниз — все члены Политбюро разом. А метро там уже не останавливалось: сразу, как я туда приехал, тут же прекратили мы остановку поездов.
Тут же Берия начал командовать:
— Вот здесь, между столбами (а там, когда спустишься на станцию “Кировская”, в конце две колонны, с одной стороны, были, две — с другой) сделать кабинет Сталина и приемную. Все организовать так-то и так-то!
Пошли опять вверх, в особняк. Берия начал:
— Вот здесь — кабинет Сталину. Здесь — кабинет Молотову, здесь — мне, а здесь, по коридору, — приемную человек на пятьдесят, столы поставишь. Срок тебе — четыре дня!
— Лаврентий Павлович, ну как же можно за четыре дня? Сегодня уж день прошел, три дня осталось. Как можно сделать? Столько работы!
— Я сказал: четыре дня!
И вот четверо суток я почти не спал. Особенно последние сутки. Но в шестнадцать часов ровно звоню: “Лаврентий Павлович, можно приехать”».
После Великой Отечественной маршал Жуков рассказывал военному историку полковнику Виктору Александровичу Анфилову, профессору Военной академии генштаба, как его привезли к Сталину на ближнюю дачу.
Георгий Константинович вошел в комнату и невольно стал свидетелем разговора Сталина и Берии. Вождь, не замечая появления Жукова, продолжал говорить наркому внутренних дел, чтобы тот, используя свою агентуру, прозондировал возможность заключения мира с немцами в обмен на территориальные уступки.
Генерал-лейтенант госбезопасности Павел Анатольевич Судоплатов рассказывал впоследствии, что это он сразу после начала войны получил от Берии особое указание.
Докладная записка Л.П. Берии
И.В. Сталину о мероприятиях по обеспечению развития нефтяной промышленности в восточных районах и Туркмении. 30 июля 1941
Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы Л.П. Берии, И.В. Сталина, В.М. Молотова. [РГАСПИ. Ф. 644. Оп.2. Д. 9. Л. 94–95]