Гневные сталинские слова звучали так, что Жуков буквально разрыдался и выбежал в соседнюю комнату. Воцарилось молчание. Молотов пошел вслед за ним. Минут через пять-десять Вячеслав Михайлович привел внешне спокойного Жукова. Но глаза у него были мокрые. Так, во всяком случае, рассказывал член Политбюро Анастас Иванович Микоян…
Вождь не пожелал продолжать разговор.
Бросил соратникам:
— Пойдемте. Мы, кажется, действительно приехали не вовремя.
«Когда вышли из наркомата, — вспоминал Микоян, — Сталин сказал: “Ленин оставил нам великое наследие, а мы — его наследники — все это проср…ли”. Мы были поражены этим высказыванием. Посчитали, что это он сказал в состоянии аффекта».
Берия ждал приказа об арестах. Готов был исполнить любое указание.
Сам Сталин только однажды признался, что ночь на 30 июня была самой тяжелой в жизни. Вероятно, впервые за многие годы он ощутил полное бессилие. Его приказы не исполнялись. Красная армия отступала, остановить врага не удавалось.
«Сталин переживал тогда, — рассказывал на старости лет Молотов поэту Феликсу Ивановичу Чуеву, написавшему книгу “Сто сорок бесед с Молотовым”. — Дня два-три он не показывался, на даче находился. Он переживал, безусловно, был немножко подавлен».
И Яков Чадаев вспоминал то же самое: «Его рябое лицо осунулось. В нём проглядывалось подавленное настроение».
Заместитель министра иностранных дел Владимир Семенович Семенов много позже (4 июня 1964 года) записал в дневнике разговор с Ворошиловым на приеме в Кремле.
Маршал сказал Семенову:
«Сталин поверил немцам. Когда немцы напали, Сталин так расстроился, что слег в постель… На него так подействовало вероломство немцев; мы бы никогда этого не сделали — нарушить договор спустя несколько месяцев после подписания!.. Это подло. Только постепенно Сталин овладел собой и поднялся с кровати».
Ворошилов хорошо знал вождя, когда-то они почти дружили.
Нам, конечно, не дано узнать, о чем, оставшись на даче один, размышлял в те июньские дни Сталин. Наверное, будущее рисовалось ему в самых мрачных тонах. Если Красная армия не выдержит, немцы возьмут его в плен. Или его собственные генералы арестуют генерального секретаря ЦК ВКП(б) и выдадут Гитлеру в обмен на сепаратный мир… Вождь боялся своих генералов, не верил им, считал, что среди них полно скрытых врагов, способных предать его в любую минуту.
А в стране и тем более в Вооруженных силах ничего не решалось без его приказа! Он сам создал такую систему, где все и вся подчинялись ему одному. Члены Политбюро растерялись: как действовать в условиях войны? А наступающий вермахт перемалывал советские дивизии. Линия фронта быстро придвигалась к Москве.
К.Е. Ворошилов и Л.П. Берия на отдыхе. 1933.
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп.12. Д. 344]
Лаврентий Павлович хотел дружить с маршалом Ворошиловым, который долгое время был очень близок к Сталину
Сталин был кабинетным работником. Он по стране не ездил и потребности такой не ощущал. Редко выступал, общался с узким кругом доверенных лиц. Так что его мало кто видел, но хотя бы следили за ним по газетам. А тут вождь словно исчез. Страна хотела слышать главу партии и правительства, знать и видеть, что он предпринимает в эти дни. Сталин молчал.
Берия, арестованный в июне 1953 года, напомнил товарищам по партийному руководству, как это происходило:
«Вы прекрасно помните, Вячеслав Михайлович, было очень плохо, и после нашего разговора с товарищем Сталиным у него на ближней даче вы вопрос поставили ребром у вас в кабинете в Совмине, что надо спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей родины.
Я вас тогда целиком поддержал и предложил вам немедля вызвать на совещание товарища Маленкова, а спустя небольшой промежуток времени подошли и другие члены политбюро, находившиеся в Москве. После этого совещания мы все поехали к товарищу Сталину и убедили его в немедленной организации Комитета обороны страны со всеми правами».
Вот как это происходило. И Берия сыграл тогда немаловажную роль.
В последний день июня, вечером, в кремлевском кабинете Молотова собрались встревоженные руководители страны — заместитель председателя Совнаркома и нарком внутренних дел Лаврентий Берия, член оргбюро ЦК, кандидат в члены политбюро, секретарь ЦК Георгий Маленков, заместитель председателя правительства Климент Ворошилов, заместитель главы правительства и нарком внешней торговли Анастас Микоян, первый заместитель главы правительства Николай Вознесенский.
В отсутствие Сталина старшим в Кремле оставался Молотов, старейший член политбюро, работавший еще с Лениным и воспринимавшийся в качестве очевидного наследника вождя. Вячеслав Михайлович откровенно заговорил о том, что Сталин последние два дня подавлен, находится в прострации. Он ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы. Как быть?
И тогда Берия с его быстрым умом предложил создать чрезвычайный орган управления — Государственный комитет обороны и передать ему все права ЦК партии, правительства и Верховного Совета. Единый центр власти будет управлять и армией, и промышленностью, и всей жизнью страны.
Члены Политбюро согласились. Сразу возник следующий вопрос: кто станет во главе ГКО? Ответ напрашивался — разумеется, Сталин. Возникла идея тут же вновь поехать к нему на ближнюю дачу в Волынское.
Вождь сидел в кресле в малой столовой. Увидев членов политбюро, явившихся без приглашения, он как бы вжался в кресло:
— Зачем приехали?
«Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос, — вспоминал Микоян. — Ведь по сути дела он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовать».
Во всяком случае, будь среди членов Политбюро человек сталинского характера, он бы, наверное, так и поступил, обвинил бы генсека виновным во всех неудачах первой недели войны и взял власть в свои руки. Но Берия, которому характера и даже авантюризма было не занимать, еще даже не вошел в политбюро. В стране его мало знали.
Молотов успокаивающе объяснил Сталину, что они приехали с новой идеей:
— В ситуации войны необходимо сконцентрировать власть в одних руках и создать для этого Государственный комитет обороны.
Вождь выдавил из себя:
— Кто во главе?
— Сталин, — хором произнесли все.
— Хорошо, — только и ответил Сталин.
Этот эпизод навсегда врезался в память всем, кто ездил в тот день к вождю на ближнюю дачу. Микоян вспоминал, что это Берия предложил Сталину создать Государственный комитет обороны и назвал фамилии тех, кого надо в него включить: Сталин, Молотов, Ворошилов, Маленков и Берия.
«Сталин верил Гитлеру, и то, что Гитлер напал на СССР, стало для Сталина сильнейшим ударом, — считает научный руководитель Российского государственного архива член-корреспондент Российской академии наук, профессор, доктор исторических наук Сергей Владимирович Мироненко. — И два с половиной дня Сталин не показывался в Кремле. Ворошилов, Молотов, Булганин, Вознесенский, его соратники были в растерянности: что делать?
В Государственном архиве хранятся воспоминания управляющего делами Совета народных комиссаров, потом — управляющего делами Государственного комитета обороны Чадаева. Он сталинист абсолютный, для него Сталин — идеал. Он бы не стал сочинять во вред образу Сталина. Но он не мог написать то, чего не было.
Чадаев сидел в приемной. Приходят люди. Где Сталин? Нет Сталина. В конце концов отправились к Сталину, который решил, что приехали его арестовать. И тогда он произнес эти знаменитые слова: “Ленин нам оставил великую империю, а мы ее потеряли”. И только когда Ворошилов сказал: “Коба, как ты можешь? Ты должен нас возглавить! Мы без тебя никто!” — Сталин немного приободрился…»
Постановление политбюро ЦК В КП (б) о создании Государственного комитета обороны СССР (в составе: Сталин, Молотов, Ворошилов, Маленков, Берия). 30 июня 1941 Подлинник.
Автограф Г.М. Маленкова. Правка простым карандашом — автограф И.В. Сталина. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп.163. Д. 1317. Л. 19–20]
1 июля Сталин приехал в Кремль и вызвал все тех же Молотова, Микояна, Маленкова, Берию, Тимошенко и Жукова. Увидев, что никто не собирается его свергать и что армия отступает, но упорно обороняется, вождь понемногу пришел в себя.
19 июля Сталин назначил себя наркомом обороны, а 8 августа еще и Верховным Главнокомандующим. Он занял все высшие посты. И определял, какой орган управления оформит отданный им приказ — Государственный комитет обороны, политбюро, правительство, Ставка. Все равно решения принимал он один.
Сталин включил Берию в состав образованного 30 июня 1941 года Государственного комитета обороны. Он сам председательствовал в ГКО, Молотова назначил заместителем.
В ГКО также входили маршал Ворошилов (выведен в 1944 году), секретарь ЦК Маленков, первый заместитель главы правительства и председатель Госплана СССР Вознесенский (с 1942 года), нарком путей сообщения Каганович, председатель Комитета продовольственного и вещевого снабжения Красной армии Микоян, председатель правления Госбанка и заместитель наркома обороны Булганин (с 1944 года).
20 июля 1941 года НКВД и НКГБ поспешно слили в единый наркомат — «в связи с переходом от мирного времени на военные условия работы». Вождь вновь поставил Берию во главе госбезопасности. Меркулов стал его первым заместителем.
Много позже Берия в письме членам президиума ЦК напоминал, зачем это было сделано: «надо было остановить бегущие, отступающие наши войска», и ставил себе в заслугу «проделанную работу по остановке бегущих войск, когда было расстреляно несколько десятков тысяч дезертиров, созданы заградительные отряды и другое».
Московское подполье
В разгар войны у Берии в НКВД по-прежнему действовали подразделения, которые боролись с «антисоветскими политическими партиями», «правотроцкистским подпольем».