Подольские курсанты, проявив невероятное мужество, под бомбежками и непрерывным артиллерийским огнем продержались две с лишним недели, отражая непрерывные атаки немецких танковых частей. Они погибли почти все. Поскольку войска отступали, хоронить погибших было некому. Тела погибших курсантов остались на поле боя. Закопали их уже после того, как в декабре выбили немцев из-под Москвы. Опознать тела курсантов уже было невозможно, поэтому многие из них считались пропавшими без вести. А ведь они совершили невероятное — задержали немцев, рвавшихся к столице.
А еще до этих событий, 2 октября, политбюро приняло решение созвать 10 октября пленум ЦК, чтобы обсудить два вопроса:
«1. Военное положение нашей страны.
2. Партийная и государственная работа для обороны страны».
Членов ЦК партии со всей страны доставили в Москву. Они собрались, не зная, что пленум уже отменили.
«Ввиду создавшегося недавно тревожного положения на фронтах, — говорилось в секретном решении, — и нецелесообразности отвлечения с фронтов руководящих товарищей политбюро ЦК постановило отложить пленум ЦК на месяц».
10 октября членам ЦК объявили, что немцы прорвали фронт и пленум не состоится. Все ждали, что вождь соберет их хотя бы на час и расскажет о положении на фронтах. Но Сталину не хотелось терять времени. Пленумы ЦК давно превратились в чистую формальность.
Анастас Микоян вспоминал:
«Сталин сказал “я не буду” и предложил Берии, Булганину и Маленкову проинформировать членов ЦК о военном положении и отпустить по домам. Маленков и Берия выполнили его поручение».
На защиту Москвы бросили все, что было в подчинении Берии, — три дивизии оперативных и внутренних войск НКВД и еще два корпуса противовоздушной обороны — зенитные орудия было приказано использовать для стрельбы прямой наводкой по танкам. На фронт отправляли всех, кто мог носить оружие: курсантов военных училищ, то есть совсем мальчишек, милицию, которую не учили воевать, и, конечно же, ополчение и добровольцев.
Сменили командование Московского военного округа. Высшие должности заняли люди Берии.
Полковник Сбытов вспоминал:
«Назначили новых командиров и управленцев и почему-то всех из НКВД. Командующий войсками округа Артемьев — из НКВД, член военного совета Телегин — из НКВД, начальник штаба Референко — из НКВД. Порядочным человеком оказался только Референко — видит, что не тянет, ничего не понимает, и попросил, чтобы его от должности освободили. Освободили, назначили на его место Белова, хорошо, что не оперативного работника, а мобилизационника. Еще членом военного совета стал Щербаков — партийный работник. Такое вот руководство военного округа — ни одного кадрового военнослужащего. И это во время войны!»
12 октября Сталин подписал распоряжение ГКО, поручающее наркомату внутренних дел взять под особую охрану зону, прилегающую к столице с запада и юга. Начальником охраны Московской зоны назначался заместитель Берии комиссар госбезопасности 3-го ранга Иван Серов.
Ситуация ухудшалась с каждым днем.
Начальник Управления военных сообщений Красной армии и будущий министр путей сообщения Иван Ковалев (Новая и новейшая история. 2005. № 3) вспоминал:
«14 октября немецко-фашистские войска захватили город Калинин и попытались расширить прорыв. Возникла непосредственная угроза Москве. Фронт был совсем близко, поэтому его неустойчивость передалась и тыловым учреждениям, и всему городу. Подтолкнули эту неустойчивость слухи, распространявшиеся мгновенно… Появление танков противника в дачном Подмосковье ударило как обухом по голове…
Выпал первый снег. На улицах летел черный пепел. Это жгли документы в разных учреждениях… Москвичи уходили от немцев… Мы с адъютантом испытали на себе, что такое слухи. Возле пригорода, в Химках, на мосту, нашу машину обстреляли. Потом старший патруля объяснил, что ему приказано обстреливать всех, кто подъезжает к мосту, потому что, по слухам, немецкие мотоциклисты уже вскакивали в Химки, на московскую окраину…
В девять утра поехали в наркомат обороны. На улице уже снежно, морозец, а мы в фуражках. Едем по улице, видим витрину магазина с зимними шапками, и двери настежь. Дал я деньги адъютанту, чтобы купил нам, четверым, меховые шапки. Он скоро вернулся с шапками и с деньгами. Платить, говорит, некому, в магазине ни души. Пришлось вернуть шапки на место, найти милиционера, он сообщил, куда надо, про этот брошенный магазин. В дальнейшем пути на Арбат видели еще несколько брошенных магазинов с распахнутыми дверьми».
Обычно Сталин просыпался очень поздно и приезжал с дачи в Кремль часам к двенадцати. В ночь на 15 октября он, видимо, почти не спал. Ему предстояло принять решение, от которого зависела его собственная судьба.
15 октября Сталин распорядился собрать политбюро необычно рано. В девять они вошли в кабинет вождя. Обсуждался один вопрос — кому и когда покидать Москву. Вождь объявил, что всем нужно сегодня же, то есть пятнадцатого вечером, эвакуироваться. Он сам уедет из города на следующее утро, то есть 16 октября.
Сталин подписал постановление Государственного комитета обороны «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы»:
«Ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии Государственный Комитет Обороны постановил:
1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев (НКПС — т. Каганович обеспечивает своевременную подачу составов для миссий, а НКВД — т. Берия организует их охрану).
2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также Правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).
3. Немедля эвакуироваться органам Наркомата обороны и Наркомвоенмора в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба — в Арзамас.
4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД — т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию)».
Сталин справедливо предполагал, что, если о плане взорвать город станет известно москвичам, они могут помешать подрывникам. Поэтому саперные работы велись секретно. Практической подготовкой к взрывам занимались московские чекисты под руководством одного из подчиненных Лаврентия Павловича — начальника столичного управления НКВД старшего майора госбезопасности Журавлева.
Страна зависела от Сталина. Когда он объявил, что руководство страны покидает столицу, все, кто узнал об этом, поспешили исполнить указание вождя. Они делились пугающей информацией со всеми знакомыми, и весть об оставлении Москвы мгновенно распространилась по городу. Началось нечто неописуемое. На окраине Москвы слышна была артиллерийская канонада, и чиновники решили, что битва за столицу проиграна и немцы вот-вот войдут в город.
Начальников охватил страх. Думали только о собственном спасении, бежали с семьями и личным имуществом. Организованная эвакуация превратилась в повальное бегство. Трусость начальников породила отчаяние, и многие москвичи уходили пешком, без денег, теплых вещей, а то и без необходимых документов, плохо понимая, куда они направляются и что будут там делать.
Утром 16 октября в Москве, впервые за всю историю метрополитена, его двери не открылись. Метро не работало. С третьего контактного рельса сняли напряжение. Поступил приказ демонтировать и вывезти все оборудование метрополитена. Эвакуировали вагоноремонтные мастерские и примерно сто вагонов. В начале 42-го все стали возвращать назад в Москву.
Закрытые двери метро сами по себе внушали страх и панику. Метро — самое надежное транспортное средство. Главное убежище во время ежедневных налетов авиации врага. Уж если метро прекратило работу, значит, город обречен…
Трамваи и троллейбусы тоже не вышли на линию. Директора трамвайных депо доложили своему начальству, что к ним прибыли военные саперы — минировать оборудование. А ведь с сентября трамвай приобрел военное значение. В вагонах перевозили воинские части, доставляли рабочих на строительство оборонительных сооружений. Москва без метро, трамваев и троллейбусов производила пугающее впечатление. Жителям никто не сообщал, что происходит.
«16 октября, — вспоминал второй секретарь московского горкома партии Георгий Михайлович Попов, — мне позвонил Щербаков и предложил поехать с ним в НКВД к Берии. Когда мы вошли в его кабинет в здании на площади Дзержинского, Берия сказал:
— Немецкие танки в Одинцове».
Одинцово — дачное место на расстоянии всего двадцати пяти километров от центра Москвы. Нарком внутренних дел Берия и первый секретарь Московского обкома и горкома партии Щербаков бросились к Сталину за инструкциями. Попову приказали собрать секретарей райкомов партии.
Докладная записка Л.П. Берии В.М. Молотову о внесении изменений в проект постановления СНК СССР о прописке граждан, эвакуированных из прифронтовой полосы. (Утверждено постановлением политбюро ЦК ВКП(б) от 9 августа 1941 г.) 9 августа 1941
Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы Л.П. Берии, В.М. Молотова и Г.М. Маленкова. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп.163. Д. 1319. Л. 100]
Вернувшись из Кремля, Щербаков объявил своим подчиненным:
— Связь с фронтом прервана. Эвакуируйте всех, кто не способен защищать Москву. Продукты из магазинов раздайте населению, чтобы не достались врагу. Всем прекратившим работу выплатить денежное пособие в размере месячного заработка.
16 октября по распоряжению заместителя главы правительства Микояна председатель Исполкома Моссовета Василий Прохорович Пронин приказал бесплатно выдать каждому работающему два пуда муки. В городе работала только одна мельница. Дважды в нее попадали немецкие бомбы. Опасались, что в результате очередного налета она вовсе выйдет из строя, столица останется без хлеба и люди начнут голодать.
Бдительные чекисты доложили о раздаче хлеба Берии, он — Сталину.