Пронина вызвали на заседание Государственного комитета обороны.
— Пронин организовал выдачу населению по два пуда муки, — объявил вождь. — И ссылается, что сделал это с разрешения правительства.
Он обратился к председателю исполкома Моссовета:
— Верно это или нет?
— Да, товарищ Сталин, верно.
— А кто дал распоряжение?
— Микоян.
«Откажись Анастас Иванович от своих слов, — вспоминал Василий Пронин, — меня бы немедленно расстреляли и разговаривать не стали».
Но Микоян — надо отдать ему должное — подтвердил:
— Да, я дал распоряжение.
Щербаков распорядился раздать москвичам еще и хранившиеся на складе полмиллиона пар обуви, ушанки и перчатки. Но начальник Управления тыла Красной армии генерал-лейтенант интендантской службы Андрей Васильевич Хрулев отказался это сделать.
Щербаков сказал ему угрожающе:
— Вы, видимо, хотите оставить все вещи немцам…
Но опытный генерал Хрулев не испугался, а обратился к Микояну, который в Государственном комитете обороны ведал снабжением и фронта, и тыла. Тот приказал вещи не раздавать. Щербакову пришлось отменить свое указание. Анастас Иванович был членом Политбюро. А он всего лишь кандидатом.
Верховный Совет СССР, аппарат правительства во главе с первым заместителем председателя Совнаркома Николаем Вознесенским отбыли в Куйбышев. Туда же перебрались наркомат обороны и наркомат военно-морского флота. В Куйбышеве для такого количества высших чиновников не хватало средств связи — закрытой и обычной.
Вечером 17 октября ушли два железнодорожных эшелона с личным составом Генштаба, который во главе с маршалом Шапошниковым перебрался в Арзамас-11. Центральное статистическое управление отправили в Томск, наркоматы мясной промышленности и земледелия, Сельхозбанк обосновались в Омске, наркомат торговли — в Новосибирске, Главное управление Северного морского пути — в Красноярске. В общей сложности министерства и ведомства разместились в трех десятках различных городов.
Детский писатель Корней Иванович Чуковский описал в дневнике отъезд в эвакуацию:
«19 октября. Вчера долго стояли неподалеку от Куйбышева, мимо нас прошли пять поездов — и поэтому нам не хотели открыть семафор. Один из поездов, прошедших вперед нас, оказался впоследствии рядом с нами на куйбышевском вокзале, и из среднего вагона (зеленого, бронированного) выглянуло печальное лицо М.И. Калинина. Я поклонился, он задернул занавеску. Очевидно, в этих пяти поездах приехало правительство. Вот почему над этими поездами реяли в пути самолеты, и на задних платформах стоят зенитки. Итак, с 18 октября бывшая Самара становится нашей столицей».
Москву оставили и те, кто должен был остаться по долгу службы.
17 октября Щербаков санкционировал решение секретариата горкома партии, написанное в спешке и потому не слишком грамотное:
«За неустойчивость в условиях, когда советский народ ведет борьбу с гитлеровцами и которая представляет опасность для партии:
а) Дашко И.И. снять с поста первого секретаря Коминтерновского РК ВКП(б) и исключить из партии;
б) снять с поста первого секретаря Ленинградского РК ВКП(б) Коростылева А.В. и исключить из партии».
Некоторые сотрудники обкома и горкома партии тоже сбежали из столицы. 17 октября вечером они были уже в полной безопасности, в Горьком. Личный багаж прихватили с собой, а казенный потеряли.
На следующий день, 18 октября, заместитель наркома внутренних дел Серов доложил Берии:
«Сегодня, в 15 часов, при обходе тоннеля Курского вокзала работниками железнодорожного отдела милиции было обнаружено тринадцать мест бесхозяйственного багажа. При вскрытии багажа оказалось, что там находятся секретные пакеты МК ВКП(б), партийные документы: партбилеты и учетные карточки, личные карточки на руководящих работников МК, МГК, облисполкома и областного управления НКВД, а также на секретарей райкомов города Москвы и Московской области».
Сотрудники партаппарата, спасая свою шкуру, бросили на Курском вокзале самые секретные материалы. Если бы немцы вошли в столицу и эти ящики попали в руки гестапо, оставшиеся в городе видные члены партии были бы обречены на уничтожение.
Как делались карьеры? Превыше всего ценились дисциплина и послушание. Подбирали серых, не очень образованных, безынициативных, но удобных исполнителей. Чем выше по номенклатурной лестнице, тем ниже уровень компетентности. В октябрьские дни сорок первого это стало очевидным.
Корней Чуковский отметил в дневнике:
«Очевидно, каждому солдату во время войны выдавалась, кроме ружья и шинели, книга Сталина “Основы ленинизма”. У нас в Переделкине в моей усадьбе стояли солдаты. Потом они ушли на фронт, и каждый из них кинул эту книгу в углу моей комнаты. Было экземпляров шестьдесят. Я предложил конторе городка писателей взять у меня эти книги. Там обещали, но надули. Тогда я ночью, сознавая, что совершаю политическое преступление, засыпал этими бездарными книгами небольшой ров в лесочке и засыпал их глиной. Там они мирно гниют — эти священные творения».
18 октября начальник московской милиции Виктор Николаевич Романченко доложил заместителю наркома внутренних дел Серову:
«Распоряжением Московского комитета ВКП(б) и Московского Совета о расчете рабочих предприятий, кои подлежат уничтожению, и об эвакуации партийного актива жизнь города Москвы в настоящее время дезорганизована… Районные комитеты партии и райсоветы растерялись и фактически самоустранились от управления районом… Считаю необходимым предложить горкому партии временно прекратить эвакуацию партийного актива».
Чекисты не без злорадства сообщали Берии, что партийные чиновники драпанули и бросили город на произвол судьбы. Аппаратчики же считали, что чекисты к ним несправедливы.
Александр Щербаков говорил на партактиве:
— Мы отстранили от работы секретаря Москворецкого райкома Твердовского. Это типичный пример того, как человек растерялся, в первый день растерялся. Как только началась война, у него морда дергается, губы дрожат, распустился. Придет в аппарат, посмотрят на него, от одного вида тошно станет. Мы ждать не стали, вышибли, потому что загубит такой, один вид людей в уныние приводит. Раскис, никакой это не руководитель. Еще одного секретаря заменили — Ходорова. Нельзя сказать, что он растерялся или что-нибудь в этом духе, но повел себя недостойно. Во время бомбежки с какими-то девчонками путались, занимались совсем не теми делами, какими надо заниматься в военное время.
Высокопоставленные партийные работники отвергали обвинения в трусости и пытались отстоять свою честь.
Второй секретарь Московского обкома партии Борис Николаевич Черноусов обратился к высшему руководству:
«Товарищу СТАЛИНУ
Товарищу МАЛЕНКОВУ
Товарищу БЕРИЯ
В разосланном вам сообщении начальника Можайского сектора охраны Московской зоны указывалось, что “в Рузском районе первый секретарь райкома и председатель Райисполкома выехали из района, оставив свои посты”, а также, что “все руководящие партийные и советские работники Звенигородского района разбежались в панике”.
МК ВКП(б) считает необходимым заявить, что это сообщение является совершенно неправильным и клеветническим. Первый секретарь Рузского райкома партии тов. Ткачев выполняет специальное задание по организации партизанского движения. Председатель исполкома Райсовета тов. Белов также выполнял спецзадание райкома партии.
В Звенигородском районе руководящие работники района никуда не разбежались, а остаются в партизанских отрядах, за исключением первого секретаря райкома тов. Степанова, который отпущен по болезни.
Это уже не первый случай, когда отдельные работники НКВД дают неправильные сведения о положении в районах. Так, был пущен слух, что Перовский горком на замке, а секретари разбежались. На самом деле все руководящие работники на месте».
Страх охватил аппаратчиков, которые требовали от всей страны и от армии самопожертвования: ни шагу назад! Умереть, но не отступить!.. Так должны были поступить все. Только не они сами.
Заместитель начальника 1-го отдела НКВД (охрана руководителей партии и правительства) старший майор госбезопасности Дмитрий Николаевич Шадрин доложил заместителю наркома внутренних дел Меркулову:
«После эвакуации аппарата ЦК ВКП(б) охрана 1-го Отдела НКВД произвела осмотр всего здания ЦК.
1. Ни одного работника ЦК ВКП(б), который мог бы привести все помещение в порядок и сжечь имеющуюся секретную переписку, оставлено не было.
2. Все хозяйство: отопительная система, телефонная станция, холодильные установки, электрооборудование и т. п. — оставлено без всякого присмотра.
3. Пожарная команда также полностью вывезена. Все противопожарное оборудование было разбросано.
4. Все противохимическое имущество, в том числе больше сотни противогазов “БС”, валялись на полу в комнатах.
5. В кабинетах аппарата ЦК царил полный хаос. Многие замки столов и сами столы взломаны, разбросаны бланки и всевозможная переписка, в том числе и секретная, директивы ЦК ВКП(б) и другие документы.
6. Вынесенный совершенно секретный материал в котельную для сжигания оставлен кучами, не сожжен.
7. Оставлено больше сотни пишущих машинок разных систем, 128 пар валенок, тулупы, 22 мешка с обувью и носильными вещами, несколько тонн мяса, картофеля, несколько бочек сельдей, мяса и других продуктов.
8. В кабинете товарища Жданова обнаружены пять совершенно секретных пакетов».
Бежали, даже не видя врага, те самые люди, которые других отправляли умирать на поле боя! Запрещали сдаваться в плен даже в безвыходной ситуации — требовали застрелиться!
21 октября бюро Московского обкома постановило:
«За дезертирство со своих постов в момент угрозы захвата района немецкими фашистами снять с работы и исключить из партии секретаря Шаховского РК ВКП(б) Мухина М.В. и председателя исполкома райсовета Родионова В.Е.
Глебова А.С. за преступление, выразившееся в том, что он важнейшие партийные документы, порученные ему для доставки по назначению, бросил и сам убежал — с работы заместителя заведующего оргинструкторского отдела МК ВКП(б) снять, исключить из партии и дело передать в военный трибунал…