За трусость и дезертирство со своих постов в момент захвата района немецкими фашистами секретаря Малоярославецкого РК ВКП(б) Денисова М.Ф. и председателя исполкома райсовета Панченко А.С. с работы снять, исключить из партии и предать суду военного трибунала».
Сталин велел Берии уничтожить «наиболее опасных врагов», сидевших в тюрьмах.
6 сентября Лаврентий Павлович составил соответствующую бумагу:
«В связи с военными действиями между СССР и Германией некоторая — наиболее озлобленная — часть содержащихся в местах заключения НКВД государственных преступников ведет среди заключенных пораженческую агитацию и пытается подготовить побеги для возобновления подрывной работы.
Представляя при этом список на 170 заключенных, разновременно осужденных за террористическую, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу, НКВД считает необходимым применить к ним высшую меру наказания — расстрел».
Приговоры на скорую руку оформила Военная коллегия Верховного суда СССР. В исполнение они приводились в Медведевском лесу, это в десяти километрах от Орла в направлении Мценска. 11 сентября 1941 года сто пятьдесят семь заключенных Орловского централа вывезли за город в Медведевский лес и расстреляли.
Среди них были лидер левых эсеров Мария Александровна Спиридонова, ее муж, тоже левый эсер, Илья Андреевич Майоров, бывший глава правительства Советской Украины Христиан Георгиевич Раковский, профессор медицины Дмитрий Дмитриевич Плетнев, Ольга Давидовна Каменева (жена бывшего члена политбюро Льва Борисовича Каменева и сестра Троцкого), несколько десятков немцев-коммунистов и других политэмигрантов.
В 1990 году прокуратура допросила тогдашнего начальника управления НКВД Орловской области Кондратия Филипповича Фирсанова.
Он рассказал:
«Заключенные препровождались в особую комнату, где специально подобранные лица из числа личного состава тюрьмы вкладывали в рот осужденному матерчатый кляп, завязывали его тряпкой, чтобы он не мог его вытолкнуть, и после этого объявляли о том, что он приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. После этого приговоренного выводили во двор тюрьмы и сажали в крытую машину с пуленепробиваемыми бортами».
Руководивший расстрелами начальник областного управления Фирсанов получил орден Красного Знамени, дослужился до генеральских погон и благополучно прожил девяносто с лишним лет.
16 октября по приказу Берии были уничтожены сто тридцать восемь заключенных Бутырской тюрьмы, среди них были видные в прошлом чекисты, например начальник личной охраны Ленина Абрам Яковлевич Беленький. Майора госбезопасности Беленького приговорили к пяти годам лишения свободы «за антисоветскую агитацию», а 7 июля 1941 года вновь судили и на сей раз приговорили к смертной казни.
17 октября расстреляли бывшего члена Коллегии ВЧК Михаила Сергеевича Кедрова. В июле его оправдала Военная коллегия Верховного суда, но приказ наркома Берии значил больше, чем вердикт Верховного суда.
18 октября Берия вручил секретное поручение № 2756/6 сотруднику для особых поручений спецгруппы НКВД старшему лейтенанту госбезопасности Демьяну Эммануиловичу Семенихину:
«С получением сего предлагается вам выехать в город Куйбышев и привести в исполнение приговор — к высшей мере наказания — расстрелять следующих заключенных…
Об исполнении донести».
Докладная записка Л.П. Берии И.В. Сталину с предложением о расстреле 170 заключенных, в разное время осужденных за террористическую, шпионско-диверсионную и контрреволюционную деятельность. 6 сентября 1941
Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы Л.П. Берии, И.В. Сталина. [РГАСПИ. Ф. 644. Оп.2. Д. 16. Л. 161]
Старший лейтенант госбезопасности Семенихин выполнил поручение наркома. За два года он вырос до подполковника госбезопасности и получил орден Красного Знамени.
28 октября в поселке Барбыш под Куйбышевом (Самара) по указанию Берии расстреляли двадцать осужденных. Некоторых вместе с женами. Среди них были восемь Героев Советского Союза и один дважды Герой — бывший генерал-инспектор военно-воздушных сил генерал-лейтенант Яков Владимирович Смушкевич.
«Среди многих авиационных командиров высоких рангов, с которыми сводила судьба, — писал нарком авиапромышленности Алексей Иванович Шахурин, — я не встречал человека такой отваги, такой смелости суждений, такого обаяния, какими обладал Смушкевич. Видел я его и во время встреч со Сталиным. Свое мнение Яков Владимирович всегда отстаивал смело и настойчиво».
Смушкевич попал в авиакатастрофу, выжил, но во время аварийной посадки ему перебило ноги. Чекисты забрали его с больничной койки.
29 января 1942 года Берия представил Сталину список из сорока шести арестованных, среди них были семнадцать генералов и руководителей военной промышленности во главе с бывшим наркомом боеприпасов Иваном Павловичем Сергеевым, которого арестовали накануне войны «как руководящего участника антисоветской организации, проводившего вредительскую и шпионскую работу».
Сталин распорядился: «Расстрелять всех поименованных в списке» и поставил дату — 13 февраля 1942 года. Расстреляли 23 февраля, в день Красной армии.
Задним числом, в конце февраля 1942 года, начальник следственной части НКВД Лев Влодзимирский составил обвинительное заключение, в котором написал, что расстрелы проведены по «специальным указаниям директивных органов». Заместитель наркома внутренних дел Богдан Кобулов их утвердил, поставив везде дату — 17 октября 1941 года.
Документы, как положено, принесли прокурору СССР Виктору Михайловичу Бочкову. Он был не юристом, а офицером-пограничником. В 1938 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, но оказался в аппарате Наркомата внутренних дел. Берия, поговорив с ним, определил его в начальники тюремного отдела, потом 4-го (особого) отдела НКВД. А в 1940 году, слушая радио, Виктор Бочков узнал, что утвержден прокурором СССР.
И.В. Сталин, Л.П. Берия, Г.М. Маленков и В.М. Молотов на торжественном заседании в честь 24-й годовщины Великой Октябрьской революции на станции метро «Маяковская».
6 ноября 1941. [РГАСПИ. Ф. 558. Оп.11. Д. 1475. Л. 26]
Осенью 1941 года из Москвы были эвакуированы представители высших органов власти. Сталин остался. Почему? Историки и по сей день ищут ответ на этот вопрос
Он был, как сам признавался, потрясен:
«Назначение меня просто ошеломило, так как к исполнению этой должности я не был совершенно подготовлен и со мной ни до моей поездки в командировку, ни во время ее никто по поводу этого назначения не говорил».
Но от должности не отказался.
Когда майор госбезопасности Влодзимирский принес ему заключения о расстрелах, Бочков позволил себе побеспокоить Берию. Его интересовал только один вопрос: действительно ли имелось указание директивных органов?
Лаврентий Павлович рявкнул на прокурора СССР:
— Ты что, сомневаешься?
Прокурор Бочков на всех делах расписался: «согласен». И поставил ту же липовую дату — 17 октября 1941 года.
Когда возникла опасность, что немецкие войска войдут в город, партийный руководитель Москвы Щербаков вызвал начальника управления НКВД Журавлева и исполнявшего обязанности начальника контрразведывательного отдела Сергея Михайловича Федосеева, которому 4 октября присвоили звание капитана госбезопасности.
Щербаков сказал, что готовится группа партработников, которых оставят на подпольной работе:
— Мы не имеем недостатка в людях. Главное — отобрать тех, кто лучше подходит для работы в нелегальных условиях. Люди должны обладать опытом и навыками работы в массах. Им предстоит создать опорные пункты, через которые мы могли бы доводить до населения объективную информацию о том, что происходит на фронте и в тылу. Вам надлежит обеспечить профессиональную сторону дела.
Чекисты осторожно обратили внимание руководителя Москвы на то, что костяк партийного подполья — секретари райкомов и председатели райсоветов — люди известные в городе и области. Их же могут узнать и выдать!
— Опасность, которую предвидишь, — уже не опасность, — возразил Щербаков. — Не мне вам объяснять, что существуют методы маскировки, к которым прибегают нелегалы. Ваша обязанность — научить подпольщиков практически пользоваться этими методами. И не забывайте того, что мы имеем дело с людьми, которые в полной мере отдают себе отчет в том, на какое опасное дело они идут, и делают свой выбор сознательно.
Щербаков ответил так резко, потому что он знал позицию Сталина: подпольщиков и партизан должны возглавить местные партийные руководители.
Еще 18 июля Сталин подписал постановление «Об организации борьбы в тылу германских войск», в котором требовал, чтобы партийные секретари сами руководили подпольем и партизанскими отрядами, и угрожал карами тем, кто эвакуировался:
«Все еще нередки случаи, когда руководители партийных и советских организаций в районах, подвергшихся угрозе захвата, позорно бросают свои боевые посты, отходят в глубокий тыл, на спокойные места, превращаются на деле в дезертиров и жалких трусов».
За один день мобилизовали примерно восемьсот человек в подпольную партийную организацию! Среди них были видные в городе люди.
«Был отобран ряд партийных работников и переведен на другую работу, — вспоминал второй секретарь московского горкома Георгий Попов. — Одного секретаря райкома назначили инспектором райторготдела, другого сотрудником домоуправления, управляющий делами обкома стал мясником в магазине. Хорошо, что это не понадобилось, но дало много интересного в смысле познания жизни. Люди, перешедшие с ответственных постов на рядовую работу, многие проблемы увидели другими глазами».
Помимо чекистов и партработников нашлись сотни москвичей, которые, понимая, что они рискуют собственной жизнью, согласились остаться в Москве, если ее захватят немцы, и продолжить борьбу с врагом в подполье. Людей подбирали самых обычных, не имеющих опыта конспиративной работы — учителей, инженеров, рабочих, даже артистов.