сотрудников, которые сидели перед ним. Слова его раздавались в гробовой тишине громко и отчетливо, как щелчки бича.
— Зарубин!
Один из сидевших перед столом встал и принял стойку “смирно”.
— Расскажи, — продолжал чеканить нарком, — как тебя завербовала немецкая разведка? Как ты предавал Родину?
Волнуясь, но тем не менее твердо и искренне один из самых опытных нелегалов дал ответ, смысл которого состоял в том, что никто его не вербовал, что он никого и ничего не предавал, а честно выполнял задания руководства. На это прозвучало угрожающе равнодушное:
— Садись! Разберемся в твоем деле.
Затем были названы фамилии Короткова, Журавлева, Ахмерова и других старослужащих разведки, отозванных с зарубежных постов. Унизительный допрос продолжался в том же духе с незначительными вариациями. Мы услышали, что среди сидевших в кабинете были английские, американские, французские, немецкие, японские, итальянские, польские и еще Бог знает какие шпионы. Но все подвергнувшиеся словесной пытке держались стойко.
Совещание, если его можно так назвать — оно было похоже на экзекуцию, — закончилось внезапно, как и началось. Дойдя до конца списка и пообещав опрошенным “скорую разборку”, Берия встал и, опять не говоря ни слова, исчез за дверью.
Никаких дополнительных разъяснений к увиденному и услышанному не последовало. Мы терялись в догадках, но в конце концов склонились к тому, что эта демонстрация была задумана, чтобы преподать урок нам, молодым: будьте, мол, послушным инструментом в руках руководства НКВД и не думайте, что пребывание за границей укроет кого-либо от недреманого ока Центра».
К началу войны подчиненная Лаврентию Павловичу внешняя разведка располагала в нацистской Германии обширной разведывательной сетью, включавшей агентов в военно-воздушных силах, министерстве иностранных дел, министерстве экономики, в гестапо и на оборонных предприятиях. В первые месяцы войны радисты сидели в эфире часами. В результате рации пеленговались и разведчиков арестовывали одного за другим.
Трагедию завершила отправка двух связных в Германию.
Летом 1942 года ночью с самолета в районе Брянска, оккупированного немецкими войсками, были сброшены два радиста — Альберт Хесслер, бывший член компартии Германии, сражавшийся в республиканской Испании, и русский немец Роберт Барт, давно работавший на НКВД. За несколько дней они добрались до Германии.
Хесслер нашел членов подпольной группы и попытался помочь им наладить передатчик. Ни он, ни приютившие его люди не подозревали, что их дом находится под наблюдением гестапо. Арест был вопросом времени. Альберт Хесслер отказался работать на гестапо и был расстрелян.
Его напарник Роберт Барт имел еще более ответственное задание — стать связным хауптштурмфюрера СС Вилли Лемана, сотрудника четвертого управления (политическая полиция и контрразведка) Главного управления имперской безопасности, который под оперативным псевдонимом «Брайтенбах» работал на советскую разведку.
В 1938 году, когда советская резидентура в нацистской Германии стала жертвой массовых репрессий, связь с Вилли Леманом прекратилась. Два года он ничем не мог помочь Советскому Союзу — к нему никто не приходил! Связь была восстановлена в начале сорок первого и прервалась с нападением Германии на Советский Союз.
Когда гестапо арестовало Роберта Барта, он не только выдал Вилли Лемана, которого арестовали и расстреляли, но и согласился передавать в Москву то, что нужно было немцам. В 1945 году Барт оказался в руках американцев. Они передали его советским представителям. Барта расстреляли.
К концу октября 1942 года гестапо взяло 119 человек. Арестованных пытали, чтобы выбить из них имена других разведчиков. Захваченную рацию и арестованного радиста обязательно использовали в радиоиграх. Начальник гестапо Генрих Мюллер высоко ценил возможности радиоигр. Каждую радиоигру санкционировал лично Адольф Гитлер, потому что в Москву передавалась не только искусно подготовленная дезинформация, но и подлинные данные о состоянии вермахта.
Так же серьезно к радиоиграм относился и Сталин.
25 апреля 1942 года нарком внутренних дел Берия доложил вождю о задержании семидесяти шести агентов немецкой военной разведки, у которых изъяли двадцать одну портативную приемо-передаточную радиостанцию.
«НКВД СССР считает, — предлагал Берия, — что захваченные немецкие радиостанции можно использовать в интересах Главного командования Красной Армии для дезинформации противника… Если данное мероприятие будет признано Вами целесообразным, считаем необходимым поручить начальнику Оперативного Управления Генерального Штаба Красной Армии тов. Бодину и начальнику Главного Разведывательного Управления тов. Панфилову выработать порядок разработки материалов по дезинформации противника и передачи их в НКВД СССР для реализации через захваченные немецкие радиостанции.
Передача дезинформации противнику через захваченные рации будет обеспечиваться надежным контролем».
Характерна реакция Сталина, который хотел видеть, какие именно сведения будут передаваться немцам:
«т-щу Берия. Согласен с тем, чтобы т.т. Бодин и Панфилов предварительно показывали мне свои дезинформационные указания».
В Берлине начальник гестапо группенфюрер С С Генрих Мюллер и руководитель политической разведки бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг были уверены, что радиоигры с русскими у них проходят успешно. Но это вряд ли. И не потому, что в Москве сразу понимали, что радисты работают под контролем, а потому, что всегда подозревали возможность измены. Впрочем, из этого следует, что и к реальным сообщениям собственной разведки, когда разведчики еще на свободе и передают важные сведения, относились как к возможной дезинформации.
На Восточном фронте ни глава абвера (военная разведка и контрразведка) адмирал Вильгельм Канарис, ни руководитель политической разведки бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг, ни начальник отдела «Иностранные армии Востока» в генштабе сухопутных сил генерал Райнхард Гелен не добились никаких успехов.
18 апреля 1944 года нарком внутренних дел Берия и нарком госбезопасности Меркулов сообщили Сталину:
«Дешифровально-разведывательной службой НКВД — НКГБ СССР с осени нерегулярно, а с весны 1942 года систематически фиксировался шифровальный обмен на немецких линиях связи София — Будапешт, София — Вена и др. Пеленгацией местонахождение радиопередатчика было установлено, что он находится в предместье гор. София в Болгарии.
По смыслу перехваченной и дешифрованной переписки организационного характера было установлено, что она исходит от германского военно-воздушного атташата в Болгарии… Содержание телеграмм касалось главным образом передвижения войск Красной Армии. Было предпринято специальное изучение этих материалов с целью установления, во-первых, их соответствия действительности и, во-вторых, каналов, по которым эти сведения могли проникать в Софию».
Берия и Меркулов с удовольствием констатировали, что подавляющее большинство сведений, добытых немецкой разведкой, не соответствуют действительности и являются вымыслом. В телеграммах указывались воинские части, вовсе не существующие в Красной армии. Что касается точных данных, то они, по мнению чекистов, «могли быть установлены немцами путем авиаразведки, перехвата радиотелеграфных и радиотелефонных линий низовой армейской связи и допросом военнопленных».
Берия и Меркулов были правы. Немцы прослушивали радиопереговоры советских войск в прифронтовой полосе, а наши офицеры в горячке боя пренебрегали правилами безопасности — не пользовались кодами, а называли все своими именами.
Отсутствие агентуры на территории Советского Союза немцы пытались компенсировать путем заброски парашютистов, но безуспешно. В массовом порядке забрасывали в советский тыл бывших военнопленных, которые, чтобы спастись от неминуемой смерти в концлагере, соглашались работать на немецкую разведку. Абсолютное большинство сразу же сдавались органам НКВД.
Львиную долю информации немецкое командование получало от боевых частей, которые сообщали, что происходит за линией фронта и брали пленных. Исключительно полезной была авиаразведка.
Разведывательные службы стран антигитлеровской коалиции были успешнее.
Немцы пользовались шифровальными машинами «Энигма», полагая, что они гарантируют безопасность радиопереговоров. Но пять с половиной военных лет в Государственной школе кодирования и шифровального дела в Блетчли-парке изучали секретные документы рейха. Об этой истории напомнил недавно снятый в Англии и отмеченный премией Американской киноакадемии «Оскар» художественный фильм «Игра в имитацию», в котором актер Бенедикт Камбербэтч блистательно сыграл выдающегося математика Алана Тьюринга.
Прорыв произошел 9 июля 1941 года, когда англичане смогли расшифровать приказы командования вермахта частям на Восточном фронте, которые вели бои с Красной армией. Еще год британцы продолжали подбирать ключи к все более сложным цифрам, что открывало доступ к информации высшей степени секретности.
Англичане понимали, что напали на золотую жилу, поэтому старались не дать немцам понять, что их шифротелеграммы читаются врагом. Прежде чем использовать перехваченную информацию, англичане всякий раз тщательно продумывали, как обосновать свою осведомленность. И немцы ничего не заподозрили.
По тем же причинам англичане передавали Сталину только малую часть перехватываемой ими информации. Но в Москве не печалились по этому поводу. Один из советских агентов, Джон Кэрнкрос, работал в британском центре дешифровки секретных немецких телеграмм.
В годы войны поток информации от советских агентов в Англии был настолько велик, что лондонская резидентура не успевала ее обрабатывать. Секретные документы приносили буквально чемоданами.
Кавказский фронт
— Вспоминая тяжелые дни осени 1942 года, — говорили ораторы на митинге в Тбилиси 9 мая 1945 года, — мы с благодарностью произносим имя верного сталинца, организовавшего разгром немцев на Кавказе, нашего Лаврентия Павловича Берию!