ли в морг. Вскрытие провели 6 марта.
Его результаты не оставляют ни малейших сомнений относительно причин смерти:
«Патологоанатомическое исследование полностью подтверждает диагноз, поставленный профессорами-врачами, лечившими И.В. Сталина. Данные патологоанатомического исследования установили необратимый характер болезни И.В. Сталина с момента возникновения кровоизлияния в мозг. Поэтому принятые энергичные меры лечения не могли дать положительного результата и предотвратить роковой исход».
На похоронах в понедельник утром 9 марта на Красной площади выделялась делегация Лубянки — члены коллегии министерства и партийного комитета шли с венком «И.В. Сталину от сотрудников государственной безопасности страны». Впереди процессии шел первый заместитель министра внутренних дел СССР Серов. Генералы несли на красных подушечках награды Сталина, которыми он сам себя одарил.
Машина везла орудийный лафет, на котором стоял гроб, накрытый стеклянным колпаком. На гранитной лицевой панели, изготовленной для Мавзолея на Долгопрудненском камнеобрабатывающем заводе, уже были слова «Ленин — Сталин». Высшим чиновникам выдали именные пропуска для прохода на Красную площадь «на похороны Председателя Совета Министров СССР и секретаря Центрального Комитета КПСС, генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина».
Н.А. Булганин, В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, Г.М. Маленков, Н.С. Хрущев и Л.П. Берия на Мавзолее во время прощания с И.В. Сталиным. 6 марта 1953. [РГАСПИ. Ф. 558. Оп.11. Д. 1684. Л. 17]
Во время похорон Сталина все вглядывались в лица вождей, чтобы понять, кто из них теперь главный?
Речи с трибуны Мавзолея произносили трое — Маленков, Берия и Молотов. Все решили, что они теперь главные. Но насчет Молотова ошибались.
«К моему удивлению, — писал уже упоминавшийся на страницах этой книги Гаррисон Солсбери. — Маленков, толстяк средних лет, оказался весьма привлекательным. Он говорил на прекрасном литературном русском и, казалось, обещал новое, более интеллигентное правление. Берия был обворожительно снисходителен к своим компаньонам».
Народный артист России Валентин Иосифович Гафт, который в одном фильме весьма колоритно сыграл Лаврентия Павловича, вспоминал:
— Когда Сталина хоронили, на Красной площади я видел Берию, и это произвело очень сильное впечатление — речь Берии и он сам. Лицо Берии было почти закрыто, сверху была шляпа, надвинутая на самые брови, воротник поднят так, что виден был только говорящий рот и пенсне. Тогда я подумал, что он похож на шпиона.
Константин Симонов:
«Речи были абсолютно одинаково холодными. Речь Маленкова, произнесенная его довольно округлым голосом, чуть меньше обнажала отсутствие всякого чувства скорби. Речь Берии с его акцентом, с его резкими, иногда каркающими интонациями в голосе, обнажала отсутствие этой скорби более явно. А в общем душевное состояние обоих ораторов было состоянием людей, пришедших к власти и довольных этим фактом.
У микрофона Маленков в ушанке, а справа от него между Хрущевым в папахе пирожком и Чжоу Эньлаем в мохнатой китайской меховой шапке Берия, грузно распирающий широкими плечами стоящих с ним рядом, в пальто, закутанный в какой-то шарф, закрывающий подбородок, в шляпе, надвинутой по самое пенсне, шляпа широкополая, вид мрачно-целеустремленный, не похож ни на кого другого из стоящих на Мавзолее.
Больше всего похож на главаря какой-нибудь тайной мафии из не существовавших тогда, появившихся намного позже кинокартин. И на второй полосе он же снова между Чжоу Эньлаем и Хрущевым, в том же пальто с шарфом, в той же широкополой шляпе, надвинутой на самое пенсне, идущий за гробом Сталина».
Леонид Николаевич Ефремов, в ту пору первый секретарь Курского обкома, как член ЦК стоял в траурном карауле в Колонном зале Дома союзов:
«Меня неприятно поразило, что в комнате президиума, куда мы зашли, Хрущев, Маленков и Берия о чем-то весело переговаривались, а Берия рассказывал какой-то анекдот… Все они рассмеялись. На мой взгляд, это совершенно не соответствовало переживаемому моменту».
Возможно, на эти воспоминания повлияли события более позднего времени. Но одно точно: умерший вождь мало кого интересовал. Для армии советских чиновников главная проблема состояла в том, чтобы разобраться в новой структуре власти. Партийному аппарату предстояло понять, кто теперь хозяин в стране, на кого ориентироваться, кому служить.
Маленкова в роли председателя Совета министров СССР утверждал Верховный Совет. Предложил его кандидатуру опять же Берия. Это был сигнал всей стране.
Молотов впоследствии рассказывал:
— Кто назначил Берия для того, чтобы он рекомендовал премьер-министра? Он сам себя назначил. Когда 9 марта собирался Верховный Совет, я позвонил Берии по-товарищески.
Мы тогда были товарищами еще. Хорошо ли это, почему, собственно говоря, премьер-министра, предложенного партией, рекомендует не секретарь Центрального комитета Хрущев? Почему бы Хрущеву не выступить? — «Нет, я».
Никиту Сергеевича Хрущева освободили от обязанностей первого секретаря Московского комитета партии, чтобы он «сосредоточился на работе в Центральном комитете КПСС». Но власть в те дни принадлежала другим.
Исходили из того, что первую роль в стране и партии будет играть Маленков. Он был фактически правой рукой Сталина. Без Георгия Максимилиановича не решалось ни одно дело — ни в ЦК, ни в правительстве. Он пропускал через себя все бумаги, поэтому от него зависел и партийный аппарат, и все министры.
«Маленков был молчалив и без нужды не высказывался, — вспоминал Микоян. — Когда Сталин что-то говорил, он — единственный — немедленно доставал из кармана френча записную книжку и быстро-быстро записывал “указания товарища Сталина”. Мне лично такое подхалимство претило. Сидя за ужином, записывать — было слишком уж нарочито».
При Сталине Маленков был фигурой номер два, сейчас по логике вещей становился номером первым. Сталин, правда, сохранял за собой и пост секретаря ЦК, а Маленков 14 марта на пленуме от него отказался, «имея в виду нецелесообразность совмещения функций председателя Совета Министров СССР и секретаря ЦК КПСС».
Секретариат ЦК избрали всего из пяти человек, причем пятого — Семена Игнатьева — почти сразу с позором выставили. Возглавлял партийную работу Хрущев, но первым секретарем он станет только в сентябре 1953 года.
Берия и Маленков считали, что правительство важнее ЦК. Так сложилось при Ленине, так было и в последние годы при Сталине. Ключевые вопросы решал президиум Совета министров. Тем более что, за исключением Хрущева, секретари ЦК были неавторитетными аппаратчиками, которые не смели спорить с Берией или Маленковым.
Георгий Максимилианович настаивал на том, что в стране — коллективное руководство. На заседании президиума ЦК Маленков выразил неудовольствие тем, что «Правда» его речь на траурном митинге опубликовала на первой полосе, а Берии и Молотова — на второй:
— Надо было печатать одинаково. У нас были крупные ненормальности, многое шло по линии культа личности. И сейчас надо сразу поправить. Было бы неправильно, скажем, цитировать выступление на траурном митинге кого-то одного. Во-первых, это незаслуженно, во-вторых, неправильно. Считаем обязательным прекратить политику культа личности.
Маленков выговорил главному редактору «Правды» Дмитрию Шепилову и за то, что его редакционные умельцы так смонтировали фотографию, сделанную еще во время подписания в феврале 1950 года советско-китайского договора, что новый глава правительства Маленков оказался рядом со Сталиным и Мао Цзэдуном.
Дмитрий Трофимович решил сделать приятное новому хозяину страны. Перестарался.
Георгий Максимилианович в присутствии товарищей демонстративно отчитал его за услужливость:
— Публикация такого снимка без ведома ЦК выглядит как провокация. Такого снимка вообще не было. Это произвольный монтаж.
12 марта президиум ЦК объявил главному редактору «Правды» строгий выговор за «произвольную верстку речей руководителей партии и правительства на траурном митинге» и за опубликование без ведома ЦК «произвольно смонтированного снимка на третьей полосе».
14 марта на пленуме ЦК председателя Совета министров Маленкова по его собственной просьбе вывели из состава секретарей ЦК. В результате партийные секретари не знали, на кого ссылаться, кому докладывать, и чувствовали себя неуверенно. Слишком сложный пасьянс в Кремле пугал и раздражал: они привыкли к определенности.
Страна впервые осталась без вождя. Фамилии основных политических руководителей почти не упоминались. В газетах мелькало только имя министра иностранных дел Молотова, который в одиночку посещал дипломатические приемы, получал письма из-за рубежа и на них отвечал. И еще новый председатель Президиума Верховного Совета СССР Ворошилов исправно награждал передовиков.
Вообще говоря, своей карьерой Маленков был обязан жене. Они познакомились в 1920 году. Он служил политработником в Красной армии. Валерия Алексеевна Голубцова работала библиотекарем в агитпоезде. Формально они не регистрировали свой брак, и Валерия Алексеевна сохранила девичью фамилию. Эта встреча оказалась для Маленкова редкостной удачей. Жена стала для него другом и опорой. Наделенная сильной волей и характером, Валерия Алексеевна всю жизнь толкала вперед вялого и инертного Георгия Максимилиановича.
Обладатель прекрасного почерка, Георгий Максимилианович выделялся завидной аккуратностью. Бумаги держал в идеальном порядке. Он был вежлив, спокоен и корректен. Умел слушать. Без нужды не высказывался. Идеальный исполнитель. Получив указание от Сталина, Маленков ломал любые барьеры, лишь бы исполнить задание молниеносно и доложить вождю. В этой роли он проявил блестящие организаторские способности, поразительную работоспособность и рвение. Но, неуверенный в себе и податливый по натуре, не был способен на неожиданные и самостоятельные поступки.
Ему не хватило воли, силы, хитрости, чтобы удержать власть. По словам Шепилова, «Маленков был лишен всяких диктаторских черт, и у меня сложилось впечатление, что он не был честолюбивым человеком. Он был мягок, податлив и испытывал необходимость притулиться к какому-нибудь человеку с сильной волей».