Следует отметить, что такой практики паспортных ограничений не существует ни в одной стране. Во многих капиталистических странах — в США, Англии, Канаде, Финляндии и Швеции — у населения паспортов вообще не имеется, о судимости никаких отметок в личных документах граждан не делается.
Министерство внутренних дел СССР считает необходимым упразднить существующие паспортные ограничения в городах и местностях Советского Союза, а также режимную зону вдоль границы СССР, как не вызывающиеся необходимостью.
В городах: Москве и 24 пригородных районах, Ленинграде и 5 пригородных районах, а также Владивостоке, Севастополе и Кронштадте — предлагается в порядке исключения сохранить паспортные ограничения лишь в отношении лиц, имеющих судимость за наиболее опасные преступления».
Все это более чем разумные предложения, которые давно следовало претворить в жизнь. Берии перемены давались легко. Он никогда не состоял по идеологической части и был предельно циничным.
Ирония состоит в том, что разрабатывались эти предложения людьми, которые долгие годы занимались другим делом: сажали, мучили и отправляли на тот свет. Эта история свидетельствует о том, что преступниками не рождаются. Берия и его подручные оказались в системе, которая порождала преступную практику. Другое дело, что их никто не заставлял! Они могли найти иное поприще, но выбрали именно это.
Судьба Восточной Германии
Берия занялся и международными делами.
16 марта 1953 года, меньше чем через две недели после того, как вождь ушел в мир иной, председатель Совета министров СССР Маленков призвал Запад к переговорам:
— В настоящее время нет таких запутанных или нерешенных вопросов, которые нельзя было бы решить мирными средствами на базе взаимной договоренности заинтересованных стран. Это касается наших отношений со всеми государствами, включая Соединенные Штаты Америки.
Молодому читателю трудно понять, в чем была новизна этой формулы, настолько естественными кажутся слова главы правительства. Но ведь только что, при Сталине, произносились иные речи.
Слова Маленкова давали надежду на потепление отношений с Западом.
Государственный секретарь США Джон Фостер Даллес на пресс-конференции заявил, что смерть коммунистического диктатора значительно увеличивает шансы на укрепление мира, с началом новой эры в мире воцарится дух свободы, а не порабощения.
Собрав помощников, американский президент Дуайт Эйзенхауэр рассуждал:
— Я не думаю, что мне стоит в очередной раз обличать советский режим. Маленкова речами не напугаешь. Дело в другом: что мы способны предложить миру? Чего мы сами хотим достичь?
Новый директор ЦРУ Аллен Даллес выдвинул сразу несколько неожиданных идей: провести сессию Генеральной Ассамблеи ООН в Москве или совместно с СССР организовать программу экономической помощи Китаю.
Через месяц, 16 апреля, выступая перед ассоциацией издателей, Эйзенхауэр сказал, что нормализация отношений с СССР вполне возможна. Речь, которую назвали «Шанс на мир», заметили в Москве.
«Правда» писала:
«Речь президента США является как бы ответом на недавние заявления Советского Правительства о возможности мирного разрешения спорных международных вопросов.
С сочувствием встречены слова президента Эйзенхауэра: “Мы добиваемся подлинного и полного мира во всей Азии, как и во всем мире”, так же как его заявление, что “ни один из этих спорных вопросов, будь он велик или мал, не является неразрешимым при нашем желании уважать права других стран”».
Впрочем, отправляя в Москву нового посла, Эйзенхауэр напутствовал его:
— Смотрите, чтобы вас там не отравили и ни на чем не подловили.
Посол Чарлз Болен прилетел в Москву подавленным и испуганным. Но он увидел, что линия Кремля меняется.
Откликаясь на перемены в Советском Союзе, газета «Нью-Йорк тайме» написала, что русские такие же, как американцы: хотят иметь частную собственность и собственный дом.
В годы холодной войны подавляющее большинство американцев поддерживало политику своего правительства в отношении «коммунистической диктатуры, стремящейся к мировому господству», но им было трудно испытывать неприязнь к русским людям, союзникам в войне против гитлеровской Германии.
И «Нью-Йорк тайме» тогда писала: «удачливый русский» способен в конце концов получить «небольшой участок земли, на котором можно построить дом». И что же он делает в первую очередь? «Возводит большой забор вокруг всего участка». Десятилетия коммунистического правления «лишь обострили желание владеть частной собственностью». Газета выражала мнение, что, «если советское правительство желает иметь довольное население, ему придется пойти на большие уступки».
Начались переговоры о перемирии в Корее, где война шла уже три года. 27 июля в Пханмунджоне подписали соглашение, которое остановило боевые действия.
Берия попытался восстановить отношения с социалистической Югославией, разорванные при Сталине. Поручил своим разведчикам устроить ему конфиденциальную встречу с Александром Ранковичем, который в Белграде занимал такие же, как он, должности. Ранкович был членом политбюро, заместителем главы правительства и министром внутренних дел. Но встретиться они не успели.
Генерал-лейтенант Амаяк Кобулов, младший брат первого заместителя Берии, говорил весной 1953 года одному из своих подчиненных:
— Ты и представить себе не можешь, что замыслил Лаврентий Павлович. Он будет решительно ломать существующие порядки не только в нашей стране, но и в странах народной демократии.
В апреле и мае Берия вызвал в Москву сотрудников резидентур внешней разведки, чтобы проверить их квалификацию и поставить перед ними новые задачи. Многих велел заменить.
Лаврентий Павлович объяснял:
— Присылаемая ими информация в лучшем случае была повторением тассовской информации. Агентуры у них никакой нет.
Руководителям представительств в странах народной демократии устроили еще и экзамен на знание языка страны пребывания. Кто сдал, возвращался к работе. Не сдавших зачисляли в резерв. А язык знали далеко не все — привыкли к переводчикам.
После ареста Берии новый министр внутренних дел Сергей Круглов жаловался на пленуме ЦК:
— В апреле и мае месяцах этого года Берия одновременно вызвал в Москву около половины работников резидентур. Большая часть вызванных работников находится в Москве два-три месяца.
Молотов поинтересовался:
— Откуда вызваны?
— Вячеслав Михайлович, из-за границы, из капиталистических стран.
Маленков уточнил:
— Таких работников было вызвано шестьсот человек.
Круглов сообщил:
— Около двухсот человек в течение двух-трех месяцев живут в Москве, о них вопрос не решается. За это время работа резидентур ослабла. Потеряны связи со многими ценными агентами. Резидентуры советской разведки в капиталистических странах оказались оголенными и были оставлены без руководства в течение длительного времени.
Голос в зале:
— Это сознательно делалось.
Круглов согласился:
— Совершенно верно. Сомнительным кажется и огульное охаивание Берией всего, что есть в закордонной разведке.
Он неоднократно заявлял, что разведки нет, что нет никакой агентуры, никакой ценной информации, нет никаких кадров и все надо начинать на голом месте. В то же время, как сейчас стало известно, Берия и Кобулов ориентировались на отказ от целого ряда агентурных мероприятий, и многие материалы по иностранной разведке не были доложены ЦК партии…
Еще в октябре 1951 года политбюро утвердило «Наставление для советников МГБ СССР при органах государственной безопасности в странах народной демократии». Советникам разрешалось давать «практические советы только в устной форме». Запрещалось вмешиваться в решение кадровых вопросов, самим работать с агентурой, допрашивать арестованных и участвовать в оперативной разработке высших руководителей страны, в которой они работали.
Но руководители восточноевропейских государств сами искали поддержки представителей Москвы. А Берия настаивал на том, чтобы советники не вмешивались во внутренние склоки и не давали в чужих столицах рекомендаций по «скользким» делам, которые возникали в результате борьбы в правящей верхушке, дабы ни у кого не было соблазна утверждать, что советские товарищи на его стороне.
Подполковник Виталий Геннадьевич Чернявский, который руководил отделом во Втором главном управлении (внешняя разведка), рассказывал автору, как в 1953 году его неожиданно вызвал Берия и командировал в Румынию старшим советником сразу при двух румынских министрах — госбезопасности и внутренних дел.
— Вы пользовались особым доверием Берии?
— Я был для него новым человеком. Последние годы Берия не руководил непосредственно НКГБ и НКВД, и все это время я был вне поля его зрения. В 1953 году сыграли роль моя хорошая служебная аттестация, положительные отзывы руководителей первого управления.
— А почему он послал вас в Румынию?
— Впервые меня отправили туда в начале сентября 1944 года. Я пробыл там три года, хорошо изучил страну, быт и нравы, психологию народа, свободно владел румынским языком, так что в случае необходимости выступал в качестве заправского румына, чему способствовала и моя внешность. А в середине мая 1953 года меня неожиданно вызвал Берия. Я спустился на третий этаж в просторный кабинет министра.
Он объявил, что я назначен старшим советником МВД в Румынии при министерствах госбезопасности и внутренних дел этой республики и должен через два дня убыть в Бухарест. Поставил задачу резко улучшить деятельность группы, чтобы каждый советник владел румынским языком и мог общаться без помощи переводчика. Мне не хотелось оставлять работу в центральном аппарате. Попытался уговорить начальника управления отвести мою кандидатуру. Но куда там: перечить Берии никто не решался.
— Какое впечатление он на вас произвел?
— Хитрый, коварный и безжалостный царедворец, идущий по множеству трупов к вершинам власти. Ум у Берии был острый, расчет точный. Он хорошо разбирался в искусстве разведки и контршпионажа.