Этери Орджоникидзе, дочь Папулии Орджоникидзе:
Папу арестовали в тридцать шестом году, двадцать третьего октября. Я помню последний день. Около Оперы, папа шел туда, и он нам дал три рубля и сказал: «Ага, дети мои, купите вы, какие конфеты любите». Называются так: с орехами нуга. И когда я обернулась, он, обернувшись, смотрел на нас, махнул рукой и ушел. Потом нас призвали, когда его высылали, в НКВД, чтоб мы видели его. Вот такая маленькая форточка, и он показался, в белой бороде. «Подсудимый Орджоникидзе, без разговору!» Он махнул рукой и ушел. И ушел от нас из глаз.
Нина Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе:
Сталин и Орджоникидзе были близкие друзья очень – так грузины умеют дружить. Серго же работал в Тбилиси с двадцать первого года по двадцать шестой, он был секретарь ЦК трех республик – в Грузии, в Азербайджане и в Армении. Серго был большой человек. А со Сталиным Серго познакомился в девятьсот третьем году, когда еще Серго учился здесь. С девятьсот третьего года. Даже в музее у нас есть письмо, как они друг к другу обращались: «бичо». Бичо – это «парень» на русском языке. Есть у меня фотокопия этого письма. Но Берия только пользовался именем Серго, который был очень популярный человек.
Папулия пострадал из-за Серго, только из-за Серго, ведь именно к дню 50-летия арестовали дедушку. И Серго сказал, дайте я своего брата сам допрошу. Нет, говорят, он враг народа, он хотел убить Сталина и Берию. Чтобы Серго как-то очернить, именно начали с его близких, братьев, двоюродных братьев, однофамильцы тоже пострадали, в деревне многие, те, кто дружили с этой семьей.
Еще до ареста Папулии в наркомате тяжелой промышленности, возглавлявшемся Серго, прокатилась волна арестов. В частности, в сентябре 1936 года в тюрьме оказался первый заместитель Орджоникидзе Георгий Пятаков. Серго оставалось только смириться и открыто отмежеваться от близких людей на ближайшем февральско-мартовском пленуме 1937 года. Орджоникидзе написал проект своего выступления и показал его Сталину, но тот потребовал более жестких формулировок и выводов, настаивал на покаянии в «утере бдительности».
В квартире наркома, пока он находился на службе, произвели обыск. Узнав об этом, Орджоникидзе немедленно позвонил Сталину и выразил свое возмущение. Сталин в ответ заявил: «Это такой орган, что у меня может сделать обыск. Ничего особенного…» Утром следующего дня у Орджоникидзе произошел разговор со Сталиным с глазу на глаз. После возвращения Орджоникидзе домой состоялся телефонный разговор со Сталиным, как писал биограф, «безудержно гневный, со взаимными оскорблениями, русской и грузинской бранью». Затем, 18 февраля 1937 года, Серго покончил жизнь самоубийством. В газетах сообщили, что умер он от паралича сердца.
Этери Орджоникидзе рассказала нам:
У Серго Орджоникидзе в доме все было государственное: стулья, посуда – все. У него собственного ничего не было. Серго домой очень поздно приезжал. Он нарком тяжпром. Ему все звонили до утра: соедините там, соедините здесь, соедините – и под утро приходил домой. И дома тоже все время звонили. Знаете, какой Серго был – жизнерадостный очень. Но очень деловой. Он бы не простил капли лжи никому. Мне говорят мои дети: ты настоящая Орджоникидзе. Я не дам в обиду никогда никому сама, и сама я не приму незаслуженную обиду.
О самоубийстве Серго что я знаю. На второй день был Пленум. Его должны вывести были из Политбюро. И он это узнал, под утро он застрелился. Когда туда вошли, Лаврентия была у них домохозяйкой, и она сказала: что-то хозяин не просыпается. И когда Зина вошла, Зинаида Гавриловна Павлуцкая, он лежал внизу, застрелился. Потом мы хотели поехать на похороны. Мама очень хотела, билеты купили, все, и когда мы пришли к поезду, чтоб сесть, нам говорили: ваши билеты неправильны. Отобрали у нас билеты и сдали начальнику. Мы туда пошли, а поезд двинулся и уехал. Не пустили. Так и не попали на похороны.
Теперь у бывшего грузинского руководства не оставалось защитников в Москве. А Берия мог окончательно расправиться и с семьей своего бывшего покровителя. Как сообщал Генеральный прокурор СССР Роман Руденко:
В августе 1937 года Папулия Орджоникидзе по распоряжению Берии был вновь арестован и этапирован с места ссылки в Тбилиси «в связи с тем, что в процессе следствия по делу контрреволюционной троцкистско-террористической организации, совершившей убийство С. М. Кирова, выяснились новые обстоятельства контрреволюционной деятельности Орджоникидзе П. К.». Из показаний арестованных соучастников Берии видно, что дело по обвинению П. Орджоникидзе находилось на особом контроле Берии. После того как П. Орджоникидзе в течение нескольких дней подвергался избиениям, «от него были получены показания, что он состоял членом контрреволюционной организации и намеревался совершить террористический акт в отношении Берии, о чем якобы знал С. Орджоникидзе». Ложность этих показаний очевидна даже из записи протокола допроса П. Орджоникидзе, продолжавшегося неделю. Признав себя виновным в контрреволюционной агитации, П. Орджоникидзе далее заявил: «В чем конкретно выражались эти контрреволюционные высказывания, я постараюсь вспомнить».
10 ноября 1937 года старший брат Орджоникидзе был расстрелян. Подверглась репрессиям вся семья Орджоникидзе. Органы арестовали жену Папулии Нину. 29 марта 1938 года «тройка» приговорила ее к десяти годам лагерей. Но 14 июля ее дело было рассмотрено вторично, и 15 июля 1938 года Нина Орджоникидзе была расстреляна. В 1938 году жену Серго Орджоникидзе – Зинаиду Гавриловну Павлуцкую – приговорили к десяти годам заключения. Тогда же были осуждены к высшей мере наказания другой брат Орджоникидзе Иван и его жена Антонина. В 1941 году арестован третий брат – Константин. Был расстрелян также племянник Орджоникидзе Георгий Гвахария, директор Макеевского металлургического завода.
Бериевец Сергей Гоглидзе показал на следствии в 1953 году:
Я считаю, что Берия к делам Папулии Орджоникидзе, Бедии и Дарахвелидзе проявил личную заинтересованность и мстительность. Нужно иметь в виду, как я уже показывал раньше, Берия по складу характера деспотичен, мстителен и мелочный человек, особенно в тех случаях, когда он стремился достигнуть какой-то цели. Он не терпел никаких возражений, чужого мнения и авторитета других. Везде и всюду он хотел быть первым, добиваясь этого любыми средствами, в которых он не стеснялся, особенно в тех случаях, когда можно было использовать органы НКВД и какие-либо компрометирующие материалы на неугодных ему лиц. Я хочу сообщить еще об одном деле, вызывающем у меня большие сомнения, особенно в связи с разоблачением Берии. В 1941 году по указанию Берии был арестован Орджоникидзе Константин Константинович, который был осужден Особым совещанием НКВД СССР на пять лет тюрьмы за распространение, якобы, клеветы на вождя. В 1945 году ему тем же Особым совещанием был увеличен срок еще на пять лет, но после истечения и этого срока он находился во Владимирской тюрьме. Как мне докладывали, осужденный Орджоникидзе длительное время протестовал против заключения его в тюрьму и его возражения доходили до буйства. С материалами дела его я не знакомился и не знаю, кто непосредственно вел следствие по его делу, но мне это дело представляется сомнительным…
В семье Орджоникидзе в Тбилиси так вспоминают те страшные годы.
Этери Орджоникидзе:
За что папу арестовали? За Берию. Больше ничего. Сидел он очень мало здесь в НКВД. Его выслали в Верхнеуральск, в политизолятор. Потом, когда Серго умер, он привез обратно папу и звонил в свое НКВД, что, когда Папулию будут допрашивать, позовите меня, я буду допрашивать – и он его избивал лично. Пострадали все братья, все трое. Даже соседи из деревни – всех перестреляли. Из нашей семьи пострадало восемнадцать человек – из нашего круга.
Помню суд в Тбилиси над бериевцами. Эта самая тройка: Гоглидзе, Кобулов и третий – Церетели. Эта тройка подписывала на расстрел. Списки такие большие, и когда спрашивали у Церетели: неужели ты не помнишь, как ты подписал? «Я Папулию близко знал, – заплакал он, – я не подписывал». А когда ему показали подпись и целый вот такой список – он заплакал. Вот это я помню, своими глазами видела.
Гоглидзе вину не признавал. Но они очень переживали, что они ошиблись. О, Берия такой хитрый был. Они все ругали его: он нас обманул. Знаете, что он делал? Составлял списки, а подписывала эта тройка. А списки не показывали, потом заполняли. Серго помог Берии. Стать человеком помог. А потом он вот так отплатил.
Инга Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе:
Папа мой работал в Гаграх строителем, и мама с папой поехали отдыхать с друзьями. Там был теплоход «Победа», где был очень хороший ресторан. Когда мама с папой туда поехали, вдруг перекрыли дорогу. Говорили, Берия идет, Берия идет! Перекрыли всю дорогу, и охранники никого не впускали на теплоход, ни выпускали, пока Берия не спустился. А у него там была, оказывается, дача. Мама мне говорила, что было так страшно. Я говорю, почему? Я испугалась, чтобы Берия меня не узнал. Я, говорит, за спиной моего папы пряталась, чтобы Лаврентий меня не узнал и чтоб Нина не узнала меня. Когда они прошли и людям сказали, что уже все, вы можете подняться на теплоход, мы, говорит, с отцом поднялись, и меня все дрожь брала, у меня был все время страх, что он меня увидел и узнал. Я помню, какие они пришли взволнованные. Страх был очень сильный.
Когда маму выслали из этой квартиры, когда мы жили совершенно в другом районе, там соседи спрашивали, вас еще не выселяют? Мама говорит, у меня чемоданы сложенные, чего вы пугаетесь нас? Вы же троцкисты, семья троцкистов, зачем вас переселили сюда. И этот страх всегда был, вы знаете, ночью, если кто-нибудь стучал, мы умирали от страха. Каждый стук и каждый незнакомый голос. Маме уже казалось, что кто-то следит за нами.
Люди, которые не заслуживали такого жестокого обращения, они были уничтожены. Тем более моя бабушка. Когда бабушку арестовали, она была вся в трауре, потому что у нее погиб сын 19-летний, от туберкулеза. Я вот в марте родилась, а ее арестовали в феврале. Ей было сорок два года. Была очень интересная, очень красивая, из хорошей семьи. Арестовали бабушку и расстреляли в 38-м.