Подавляющее большинство грузинской культурной элиты встретило независимость своей страны восторженно. В местной традиции – представление о величии Грузии, идущее от Ильи Чавчавадзе и Важи Пшавелы. В отличие от России, где большевистскую революцию так или иначе приняли Валерий Брюсов, Александр Блок, Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Борис Пастернак, грузинская интеллигенция к большевикам отнеслась отрицательно. Местная богема предпочитала ориентироваться не на Россию, а на Западную Европу. Создание Грузинской ССР рассматривалось ими как оккупация. Например, известно резкое открытое письмо, написанное в 1922 году Владимиру Ленину Константином Гамсахурдией.
Грузинские интеллектуалы в 1920–1930-е годы относились к советской власти примерно так же, как деятели культуры Польши и Венгрии в соцлагере в послевоенное время. Необходимо было придерживаться определенных правил, о чем-то умалчивать, но прямое участие в строительстве «социалистической культуры» рассматривали как дурной тон.
Между тем грузинская культура приобрела то значение, которое она до сих пор сохраняет в немалой степени благодаря русской культуре. В годы Гражданской войны в Грузии нашли пристанище те, кому было не по пути ни с белыми, ни с красными, и эти края произвели на них чарующее впечатление. Здесь жили Сергей Городецкий, Юрий Деген, Николай Агнивцев, существовало множество русских литературных групп, выходили стихотворные сборники и альманахи.
Впрочем, Осип Мандельштам (первым переведший Важу Пшавелу на русский язык) к грузинской богеме относился не без иронии: «Сейчас в Грузии стоном стоит клич: „Прочь от Востока – на Запад! Мы не азиаты – мы европейцы, парижане!“ Как велика наивность грузинской художественной интеллигенции!.. Воспитанные на раболепном преклонении перед французским модернизмом, к тому же воспринятым из вторых рук через русские переводы, они ублажают себя и своих читателей дешевой риторической настойкой на бодлэрианстве, дерзаниях Артура Рэмбо и упрощенном демонизме. Мимо них прошло все огромное цветение русской поэзии за последнее двадцатилетие. Для нас они Пенза или Тамбов… Литературная жизнь необыкновенно шумна и криклива, множество диспутов, ссор, банкетов, расколов. Не покроет всю эту суету сует львиный рык художника: „Вы не Запад и не Восток, не Париж и не Багдад; глубокой воронкой врезалось в историческую землю ваше искусство, ваша художественная традиция. Вино старится – в этом его будущее, культура бродит – в этом ее молодость. Берегите же свое искусство – зарытый в землю узкий глиняный кувшин!“»
По мере того как Советский Союз все более закрывался от Запада, поездки в Грузию, как во времена Пушкина, Грибоедова, Лермонтова, воспринимались будто заграничные путешествия. Важно и то, что в это время крепнет идея межнациональной советской литературы. Все выдающиеся произведения народов СССР должны быть переведены на языки других народов, стать всесоюзно известными. Теперь между грузинскими поэтами и их русскими коллегами устанавливаются не только дружеские, но и деловые контакты. Поэтов «Голубых рогов», например, переводят Борис Пастернак, Николай Заболоцкий и Николай Тихонов.
Нина Асатиани, внучка поэта Тициана Табидзе, рассказала нам в Тбилиси:
Паоло Яшвили, самый близкий друг Тициана Табидзе, был в Москве. Там он познакомился с поэтом Борисом Пастернаком. И когда он приехал в Тбилиси, рассказывал, что это необыкновенный человек, рассказывал в лицах, как они встречались, очень интересные истории, и сказал, что обязательно Пастернак приедет в Грузию. В тридцать первом году Пастернак правда приехал в Грузию. Нина, супруга Тициана, и Тициан поспешили домой к Паоло, где должен был быть Пастернак. Когда они туда шли, все время нервничали и думали: неужели он правда такой, как его описывал Паоло. Когда они зашли, увидели Пастернака – это было, ну, что-то необыкновенное, и чувство необыкновенное, вот они посмотрели друг на друга и поняли, что это будет дружба на всю жизнь. И так оно и было. Тициан и Пастернак подружились. Пастернаку показали всю Грузию, возили его, он был в Кобулетах, был в Кодори, полюбил Грузию. Нина, супруга Тициана, помогала ему делать подстрочники для переводов.
Не забудем, что и сам Сталин начинал как грузинский поэт. Его стихотворение было опубликовано Ильей Чавчавадзе в хрестоматии грузинской поэзии. Поэтому у него был личный интерес к тому, что происходит в литературе Грузии. Советские издательства это понимали: грузин переводили и издавали охотнее, чем представителей других республик.
Большой террор и писатели СССР – отдельный сюжет. Все же, по сравнению с другими группами населения, Сталин старался репрессировать деятелей культуры очень выборочно. Как правило, тех из них, кто был связан с оппозицией или приближался к крупным политикам на опасно близкое расстояние. Единственным исключением являлся Осип Мандельштам, которого, по мнению многих исследователей, приговорило к пяти годам лагеря (как говорили тогда – детский срок) местное Калининское областное управление НКВД как социально опасного элемента.
Только когда Берия стал главой НКВД, погибли самые яркие из репрессированных деятелей культуры: Исаак Бабель – постоянный посетитель «салона» Николая Ежова, Всеволод Мейерхольд, чьи контакты с Троцким были широко известны, Михаил Кольцов – крупный номенклатурный работник, редактор «Огонька». Можно назвать сотни имен репрессированных писателей, но статистически художники слова пострадали куда меньше, чем партийные работники, дипломаты, директора крупных заводов и предприятий, чекисты и красные командиры.
В Грузии дело обстояло несколько по-другому. Вполне возможно, что это связано с личностью Лаврентия Берии. Он, как известно, художественной литературой интересовался мало. По словам его ближайшего помощника Всеволода Меркулова, в жизни не прочитал ни одной книги. С другой стороны, ему было известно, что грузинская художественная элита его на дух не переносит. Прошлое коммунистическое руководство Грузии представляли люди с высшим образованием, интеллигенты, с которыми творческим работникам можно было общаться. Между тем, всем было известно об интересе к литературе Сталина, о его дружбе с Горьким, встречах с Шолоховым и Фадеевым, телефонных разговорах с Булгаковым и Пастернаком. Но попытки Берии, подобно Сталину, сблизиться с местной культурной элитой ни к чему не приводили.
Нина Асатиани, внучка поэта Тициана Табидзе, рассказала нам в Тбилиси:
Я думаю, Берия очень плохо себя чувствовал, потому что интеллигенция его не принимала. Он хотел, чтоб все думали, что он такая необыкновенная личность, чтоб все его принимали в семье, но никто не хотел с ним общаться, насколько я знаю. Они не считали его за интересную личность. Насколько я помню, даже в семье Джавахишвили не хотели его принимать. Берия очень любил роман Михаила Джавахишвили «Арсен из Марабды», и его супруга говорила с супругой Джавахишвили, хотела, чтобы его пригласили на обед, а они его никак не приглашали. Не хотели с ним общаться, ни во что его не ставили. Он считал себя изгоем, наверное, в этой среде.
В январе 1937 года поэт Тициан Табидзе принимал участие в декаде грузинского искусства, выступал в Москве и Ленинграде. Один из переводчиков его стихов, Бенедикт Лившиц, позже показал на допросе в Большом доме:
В 1937 году у меня дома собрались Тихонов, Табидзе, Стенич, Юркун, Л. Эренбург и я. За столом заговорили об арестах, о высылках из Ленинграда, Тициан Табидзе сообщил об аресте Петра Агниашвили, зам. пред. ЦИК Грузии, близко связанного с Табидзе. Далее разговор перешел к аресту Мандельштама, которого Табидзе также хорошо знал. Тихонов сообщил, что Мандельштам скоро должен вернуться из ссылки, так как заканчивается срок, на который он осужден.
Заметим, что четверо из собравшихся за столом в доме Лившица вскоре сгинут в застенках НКВД: сам хозяин, Валентин Стенич, Юрий Юркун и Тициан Табидзе.
Тучи над грузинскими писателями сгустились в мае 1937 года. На уже упомянутом нами X съезде КП(б) Грузии 15 мая 1937 года Лаврентий Берия в своем отчетном докладе специально остановился на положении дел в писательской организации:
В группу «Голубые роги» входили: П. Яшвили, Т. Табидзе, B. Гаприндашвили, Н. Мицишвили, Г. Леонидзе и другие. Эта группа организовалась еще в 1916 году. Название «Голубые роги» в переносном смысле должно было означать творческое опьянение, но в жизненном быту этот девиз нередко осуществлялся в пьяных кутежах. (Смех в зале.)…К. Гамсахурдия, мировоззрение которого определялось воинствующим национализмом с ясно выраженной фашистской окраской, в последнем своем произведении «Похищение луны» попытался отойти от этих своих старых идейных позиций и дать большое художественное полотно о нашей социалистической действительности. Но это ему удалось пока что очень слабо.
Если К. Гамсахурдия хочет стать советским писателем, он должен освободиться от своих буржуазно-дворянских националистических идей и настроений, ближе стать к нашей социалистической действительности и свои крупные творческие возможности поставить на службу грузинскому трудовому народу.
В группу «Арифиони» входили писатели М. Джавахишвили, Ш. Дадиани, О. Шаншиашвили, Л. Киачели, Г. Кикодзе, И. Мосашвили и другие. Она возникла в 1928 году. «Арифи» по определению одного из участников группы – Г. Кикодзе – это сотрапезник, а арифиони – союз подвыпивших людей. (Смех в зале.)
Есть в среде грузинских писателей и работников искусства отдельные лица, которым следует пересмотреть свои связи с врагами грузинского народа… Например, Павле Яшвили, которому уже за 40 лет, пора взяться за ум.
Серьезно подумать над своим поведением не мешало бы также Гамсахурдии, Джавахишвили, Мицишвили, Шеварднадзе и еще кое-кому.
…Перечисленные мною писатели должны знать, что от их дальнейшего поведения, от того, как быстро они перестроятся и осудят свои прошлые дела и связи, зависит отношение к ним нашей партии и советской власти.