Клаус Тиссен – один из немногих участников советского атомного проекта, доживших до наших дней, видел героя нашей книги Лаврентия Берию. Тиссен рассказал нам:
Конечно, мы о Берии слышали уже давно, еще во время войны. Мы знали, что он самый опасный человек в Советском Союзе и оставался таковым до самой смерти. Он приезжал много раз в Сухуми, я сам его видел там два раза. Мы стояли тогда в коридоре, когда он приехал, он создавал неприятное впечатление. На нем был серый пуловер с воротником-стойкой, он выглядел как сова со своим неподвижным лицом, со своим пенсне. Но он не производил впечатление человека, который собирается арестовать людей или послать в Сибирь в лагерь. Этого не случалось. Но, несмотря на это, он был всегда нам неприятен. Он приходил в сопровождении адъютанта, большого, высокого. Тот выглядел очень симпатичным. Он выглядел по-другому, не так, как Берия, ухоженным, немного как денди. Я маленький лаборант, мне не нужно было сидеть за одним столом, когда они что-то обсуждали, мы быстро исчезали в лабораторию.
Мы соприкасались с ним, только когда он приходил и устраивал совет, и то с ним были советские ученые. Например, Емельянов, о котором мы очень хорошего мнения. Он был впоследствии долгие годы в органах власти по атомной энергии в Вене. С ним находились ведущие ученые. Курчатов, о котором мы с самого начала знали много. Выдающиеся люди. И мы совершенно не могли заметить, что Берия может, а что нет. Он был тем, кто заботился о том, чтобы все функционировало, чтобы машина была всегда «на ходу». У него был доступ ко всему. У нас складывалось впечатление, что функции Берии заключались не в преследовании людей, а в заботе о том, чтобы все было.
Если нам нужны болты определенного диаметра, определенной длины, определенного качества, тогда для поисков подключали аппарат Берии, который делал все, чтобы найти соответственно нужные болты во всем мире, в советской оккупационной зоне, либо в Сибири, либо Чехословакии. Так что болты привозили на следующий же день специальным самолетом. Я могу предположить, что у Берии была задача, чтобы все функционировало, поскольку у него была неограниченная власть организовать все тотчас же. И только поэтому проект по созданию бомб мог действительно функционировать.
Курчатов и все остальные могли сделать это только тогда, когда весь аппарат находится в их распоряжении. Это проект такой величины, как Mанхэттен-проект, «Аполло» или «Союз». Все это проекты, руководство которых осуществляли военные. Мне кажется, у России не было тогда никакого другого выбора, кроме как назначить на данный пост Берию. По моему мнению, Берия был двуликим человеком. Одно лицо, которое он показывал по отношению к нам, а другое – лицо аппарата репрессий. Если так подумать, многие выдающиеся советские инженеры годами отдавали свои силы, несмотря на то, что они работали в так называемых «шарашках». Например, Королев, он отдавал все свои силы, и работал при этом в лагере. Вот такая своеобразная ситуация. Берия был ужасный тип, но он решал задачу.
Как мы не раз отмечали, Лаврентий Павлович был в душе человеком глубоко аполитичным, никогда не увлекался коммунистической теорией и идеологической трескотней. Более того, по свидетельству подчиненных, не раз называл партийные собрания пустой тратой времени, а их участников бездельниками. Теперь, когда в его распоряжении оказалось автономное и закрытое «государство в государстве», Берия установил в нем свои порядки. Здесь все должны были заниматься исключительно делом, а коммунистическая партия оказалась на задворках. Особенно это касалось немецких специалистов.
Клаус Тиссен продолжил свой рассказ:
Важно, что с самого начала немцы не занимались политикой ни в какой мере. Например, примерно в 1947 году у нас не было достаточно стеклодувов. К нам приехал стеклодув из Тюрингии. У него был значок Социалистическая единая партия, т. е. он был практически членом коммунистической партии. Но ему было официально сказано, комендант сказал, чтоб он снял этот значок. Он хотел открыть коммунистические группы. Но ему указали, что нет, никакой политической деятельности, т. е. ни один немец не занимался политикой. Коммунистическая партия с самого начала до самого конца была у нас запрещена, и хорошо, что так.
Они хотели, чтобы не было споров между коммунистами и некоммунистами, социал-демократами и еще кем-нибудь. Мы были оставлены в покое. Я помню летом, я был два раза недалеко от Москвы, в городе Озеры. Там была дача НКВД. Она находилась в очень красивом месте на Можайском шоссе. Это была дача Ягоды, которого потом казнили, его последователя Ежова, которого тоже потом казнили. И во время войны дачу занимал Национальный комитет «Свободная Германия». Они потом уехали. Летом дача была полна немецкими коллегами, которые работали в Москве в Курчатовском институте. Они проводили лето в Озерах, и там были книги на немецком языке от Национального комитета «Свободная Германия» – Маркс, Энгельс, Ленин. Толстые, толстые книги, полное собрание сочинений. Никто их, конечно, не читал среди немцев, но их использовали для маленьких детей из семьи Рихтер, им подкладывали на стулья тома Ленина или Сталина, чтобы они могли достать до тарелки. Макс Фольмер, известный физик-ядерщик, сделал замечание: «Теперь Томас Рихтер по-настоящему марксист».
Никто никого не наказывал за то, что мы эти книги не только не читали, но и использовали как подушки для детей. Вероятно, Берия издал указание, руки прочь от этого. Если кто-то начнет заниматься политикой, будет плохо! Это было, конечно, как остров.
Конечно, Берию боялись, а кто его не боялся! Но была целая группа немцев, которая с самого начала работала на него, и наоборот, они узнали его как приятного человека. Если вы читали книгу Николауса Риле «Десять лет работы в золотой клетке». В клетке, но в «золотой».
Академик Жорес Алферов хорошо знал Николауса Риля и рассказал нам о своих встречах с ним:
Моим очень хорошим знакомым был замечательный немецкий физик Николай Васильевич Риле, его иногда называют Николаус Риле, но он Николай Василич на самом деле. Я даже, между прочим, написал про него очерк небольшой. Мы с ним познакомились в феврале 1966 года в Мюнхене. Я был в научной командировке в ФРГ, и в программе моей было посещение мюнхенской технише хохшуле, ныне Технического университета, лаборатории Риля, потому что он был широко известен в нашей среде как автор классических работ по люминесценции. И поскольку люминесценция был предмет моих исследований в полупроводниках, то в программу своей командировки я включил посещение лаборатории Риля, побывал у него.
И он позвал нас, а я был с другим нашим еще сотрудником, к себе в загородный дом и стал рассказывать о своем участии в атомном проекте. Мы приехали в 11 утра к нему, а уехали в час ночи. Настолько увлекательно было. Я потом с ним встречался еще на международных конференциях. И у нас была такая приязнь друг к другу, и он мне очень много рассказывал. Почему он Николай Василич? Он родился в Петербурге. Его отец Вильгельм, ставший Василием, был работник на фирме «Сименс-Шуккерт», один из ведущих. Он женился на православной, на дочери очень известного врача в Петербурге по фамилии Коган, но принявшего православие, и отец его тоже принял православие. Он был крещен во Владимирском соборе, отец его стал Василием, и он Николай Васильевич Риль. Он у нас жил до 1921-го года. Он учился у нас на электромеханическом факультете Политехнического института и в 1921-м году уехал в Германию. Он отказался от профессорства в Берлине и пошел работать на фирму, которая занималась люминесцентными материалами, и Николаю Васильевичу Рилю принадлежит в мире первый патент люминесцентных ламп, который он передал фирме «Оскар». Во время войны он блестящий физик и материаловед, прежде всего он занимался очисткой металлического урана в немецком атомном проекте. В 1945-м году, как он вспоминал и рассказывал, к нему пришли два полковника. Полковники были Георгий Николаевич Флеров и Лев Андреевич Арцимович.
В Германии, в которой только что закончилась война, разговаривать со штатскими никто бы не стал, поэтому почти все становились полковниками. Им давали полковничью форму, потом это все отбиралось. Пришли два полковника Флеров и Арцимович и сказали, что нам нужно побеседовать. И пригласили его на следующий день в Берлин на дискуссию. И, как позже писал Николай Васильевич Риль в своих воспоминаниях, дискуссия затянулась на десять лет.
Я у него много раз спрашивал, Николай Василич, а скажите мне, вас в плен взяли и заставили или вы добровольно поехали работать и участвовать в нашем атомном проекте? Николай Васильич мне отвечал всегда одинаково: «я работал по контракту». Николай Васильич внес очень существенный вклад в создание нашей атомной бомбы. Он занимался очисткой металлического урана. Работал в городе Электросталь. Встречался и общался очень много с Берией. Всего где-то принимало участие в нашем атомном проекте триста немецких специалистов. Когда успешно испытали атомную бомбу, было большое награждение. Лауреатами Сталинской премии стали фон Арденне, Тиссен, Штейнбек. А Героя Социалистического Труда получил только Николай Васильевич Риль, и он не только получил Героя Социалистического Труда, он получил автомобиль, он получил ковер-самолет. Ковер-самолет – это значит право бесплатного проезда для него самого, жены и несовершеннолетних детей до совершеннолетия по всей территории Советского Союза воздушным, железнодорожным и пароходным транспортом первого класса или в каютах «люкс» и так далее. И он получил дом в Москве в личную собственность и дачу в Жуковке.
Дом в Москве он получил недалеко от Курчатовского института, и позже в этом доме жил Анатолий Петрович Александров, когда Риль уехал. И как-то у Анатолия Петровича вечером мы обсуждали разные проблемы, и Анатолий Петрович сказал про Риля: «Ну, Жорес, конечно, он был пленным», потом еще подумал немного и добавил, «но о