пым карандашом еще хуже, но я еще не получил права иметь при себе чернила или перочинный нож».
Скрытый замысел прост: не посодействует ли великий князь, слывший в обществе за либерала, освобождению?
Но тот никакого участия в Лаврове не принял, поспешив отправить письмо обратно, Муравьеву, с уведомлением, что исполнение содержащейся в письме просьбы от него не зависит. Муравьев удовлетворенно потирал руки…
Из приказов по Михайловской Артиллерийской академии и училищу за 1866 год, № 45, от 2 мая 1866 года: «Высочайшим приказом, 29 апреля сего года состоявшимся, учитель 3-го рода Михайловской Артиллерийской академии и училища, состоящий по полевой пешей артиллерии полковник Лавров отчислен от означенной академии и училища с оставлением по той же артиллерии. Объявляя о сем, предписываю означенного штаб-офицера из списков академии и училища исключить.
Генерал-майор Платов».)
(57 лет спустя, 15 июня 1923 года, в передовой статье «Кто он?» газета «Наша правда» коммунистов Артиллерийской академии РККА писала, что коллектив академии «окружает память о своем бывшем профессоре почетом…»)
Само собой разумеется, Лавров о приказе Платова не знает, как не знает он и того, что в записке «Городские слухи и толки», помеченной 11 мая 1866 года и находящейся среди документов III отделения, сообщается: «Арестом Лаврова многие очень довольны, говоря, что он стремился… к умственному развращению молодежи».
Не только власть имущие, но и многие из публики не сомневаются в виновности Лаврова: разве образование тайного общества, разве выстрел Каракозова не были плодом учения, которое среди прочих — вместе с Чернышевским и другими коноводами «нигилистов» — проповедовал и Лавров? И ведь не журналистишка какой-нибудь, а солидный человек, находящийся на военной службе, полковник! Тем больше и вина его…
Было время и Лаврову поразмышлять над собственною судьбою и участью.
…Уже за сорок. Сколько умел и мог, стремился к изменению действительности в духе идеалов свободы и справедливости. До осуществления их, разумеется, еще ох как далеко. Столько еще средневековья во всем! Ошибаются те, кто склонен к ложной идеализации народа. Прав, конечно, Добролюбов, когда в статье о «Губернских очерках» Салтыкова-Щедрина писал о грубости, неразвитости, забитости крестьян… «Нигилисты» (что за глупое название пошло в оборот с легкой руки Тургенева) явно переоценивают свои силы, торопятся. Вот и каракозовский выстрел — сколько бед он еще наделает… Да, жалко молодежь. Никак не поймут, что на пути революции не должно быть никаких заговоров, никаких замыслов против отдельных лиц или учреждений… А либералы-то хороши: мы-де за правильное развитие, против произвола, за «закон постепенности исторической», «Современник»-де не желал знать ни истины, ни свободы, ни прав человека… Ату его!.. Ну, теперь Муравьев даст вам, господа, и свободу и права!.. Да, что уж тут поделать: «По неизменным законам своей природы, однажды установившись, люди идут в жизнь: для одних вероятнее самоотверженное дело, для других подлость, для третьих пошлость. Все это в порядке вещей…»
25 мая Петр Лаврович посвящает только что сочиненное им стихотворение «Путник» Елене Андреевне Штакеншнейдер.
— Путник усталый, куда ты?
Не заблудился ли ты?
К себе самому обращает он эти вопросы. И отвечает:
— Не нужно заботы: я знаю дорогу
И рано иль поздно дойду понемногу.
Но путник — одинок. Он не хочет поклоняться либеральным идолам лжи. Он не может быть и вместе с «людьми дела», пытающимися топором проложить путь к свету, но лишь бессмысленно гибнущим. Ему заказан и отдых среди близких: «…от милой мне нет поцелуя на путь с новой силой». А в лесу буря, вот-вот погибнет одинокий путник.
— Путник одинокий, нет совсем дороги
Там, где ты, усталый, чуть волочишь ноги.
Сам себе придумал путь ты небывалый;
Весь твой труд потерян; жизнь твоя пропала.
Леший обошел ли, нимфа ли лесная
Завлекла улыбкой, с путником играя,
Призракам поверил ты и заблудился.
Лучше бы с толпою вместе веселился;
Лучше бы рубился топором с бойцами;
Лучше б прожил тихо дни свои за днями.
— Нет, путь мне мой ясен. Он блещет уму,
И если он призрак, я верю ему.
15 июля 1866 года в герценовском «Колоколе» публикуется статья «Каракозов, царь и публика»:
«…Если бы даже признать, что азиатская теория преследования за слово и мысль справедлива, то и тогда было бы преступно подвергать теперь кого бы то ни было ответственности за сказанное и думанное в прежние годы. Но у нас и не то делается! Наш известный и даровитый ученый, философ и математик, полковник и профессор математики Лавров (не говоря о многих других еще более невинных) засажен за то только, что он либерален… Так-то у нас губят мысль, талант, несмотря на их скудость!.. Николаевские времена восстановляются…»
Да, все в жизни как-то очень хитро переплетено, и есть подчас очень трудно уловимые связи между общим и личным, большими социально-политическими событиями и интимным миром, ^между восстановлением николаевщины и душевными травмами Петра Лаврова. В заключении ему то и дело вспоминались чудесные темные волосы Жозефины, ее черные, глубокие глаза, матовый цвет лица… Ведь тогда, апрельским воскресеньем, между ними все было сказано. А тут вдруг Лавров узнает, что 2 июня уже несколько лет вдовствующий Яков Петрович Полонский сделал ей предложение — и она ответила согласием.
«В первый раз пишу я Вам, Жозефина Антоновна; я слышал, что Вы выходите замуж; если Вы любите того, кого Вы выбрали, искренно, искренно желаю Вам счастья. Я Вас любил и люблю очень, но Ваше счастье для меня выше всего, именно потому, что я Вас люблю. Я не стыжусь сознаться в этом, и в том, что Вас любит честный человек, Вам нет обиды. Будьте счастливы: любить и быть любимым — большое счастье. Яков Петрович хороший, как я слышал, и добрый человек, может быть, он сумеет Вас оценить. Мне только жаль, что Вы не доверили настолько искренности моей привязанности, что я это узнал случайно, а не через Вас или кого-нибудь, кто бы от Вас мне это сообщил. Все равно, будьте счастливы, и если когда бы то ни было счастье Вам изменило, вспомните, что есть человек, который ничего больше не желал, как сделать когда-нибудь что-нибудь для Вас, совершенно искренно и бескорыстно. Еще и еще раз желаю Вам счастья.
П. Лавров.
Если Вам не желательно, чтобы я удержал единственную вещь, от Вас полученную, Ваши карточки, я уполномачиваю Вас взять их у Евгении Ивановны. Если Вы еще не забыли обещания, данного в карете в последний день, как мы виделись, то, конечно, я Вас разрешаю от него».
17 июля Полонский и Жозефина были обвенчаны.
Еще не скоро успокоится сердце Лаврова. Еще и из ссылки он все будет спрашивать Елену Андреевну, ласков ли Яков Петрович с женой…
Впрочем, как знать, не об этой ли истории его слова в письме к Е. А. Штакеншнейдер от 22 (10) апреля 1873 года: «…Михаил Николаевич Муравьев оказал мне положительную услугу, посадив меня под арест и лишив возможности сделать величайшую пошлость и глупость, какую я когда-либо готовился сделать в жизни…»
29 и 30 июня и 12 июля Лавров дает собственноручные показания, отвечая на вопросы, предложенные ему комиссией Муравьева.
Довольно пространно излагает он перед следователями свою биографию. Рассказывает о службе, о сотрудничестве в разных журналах, о детях (в настоящую минуту Михаил и Мария — в Великолукском уезде, Сергей — в Павловске), сообщает о собственности: имение, наследованное от отца, брата и сестры, еще не выкупленная земля в Великолукском и Торопецком уездах (участок здесь еще не разделен с двоюродным братом), каменный дом в четвертом квартале Литейной части Петербурга, по которому он состоит гласным в Санкт-Петербургской думе и губернском земском собрании…
Комиссию же больше интересует иное: «При обыске у Вас найдены следующие статьи… Комиссия предлагает вам назвать сочинителей этих статей, с указанием, где они находятся в настоящее время… При этом от Вас требуется объяснение: от кого получили Вы эти статьи…»
Отвечает Петр Лаврович — но статье «Мысли вслух об истекшем тридцатилетии России», и о собственных «Письмах о разных современных вопросах» и статье «Постепенно», и о «совсем незнакомой» ему статье Костевича «Строй идей, среди которых развивался Иисус», и о других произведениях, собственных и чужих. Позволяет себе даже ирониризовать. Откуда «Голоса из России»? Да куплены у «носящего букиниста». «Преступное содержание» четырех его политических стихотворений 50-х годов? Да нет: никогда стихотворения не производили общественных волнений…
Сознается в авторстве этих четырех стихотворений и тут же заявляет, что читал их в свое время лишь «жене, сестре и, может быть, иным знакомым», из которых припомнил только покойного Филимонова. «Как всякое стихотворение, они выражали настроение духа, а вовсе не публицистическое стремление действовать на общество, что с помощью стихотворений крайне трудно. С 1856 года я стихотворений политического содержания вовсе не писал… Написав эти стихотворения, я вовсе не имел в виду, да и не мог иметь в виду их печатание, но, сколько мне известно по слухам, одно из них (кажется, «Русскому народу») напечатано в одном из заграничных изданий с чужою подписью. Но каким образом это сделано, мне не известно».
Хитрит, темнит Петр Лаврович, а следователи, генерал-лейтенант Шварц и титулярный советник Бер, будто ленятся: ведь совсем нетрудно было им «пораскрутить» это показание Лаврова и выйти на связанное со стихами, опубликованными в «Голосах из России», «Письмо к издателю» и тем доказать факт сотрудничества, «преступной связи» с Герценом. Но по этому пути следствие почему-то не идет.