второй уже, доверенности договор от имени Лобовой подписывает Владимир Викторович Лесевич; он также был учеником Лаврова и частым посетителем его дома. Впрочем, хлопоты оказались напрасными: сборник этот света так и не увидел…
29 августа умирает Муравьев. 3 сентября повешен Каракозов. 6 сентября Лавров предстал перед судьями. Председательствовал презус комиссии военного суда генерал-лейтенант Ивашиицов. Кратким было это заседание.
Через неделю, 13 сентября, на очередном заседании суда Лаврову задали три вопроса.
1. Что это за статья «Тайная полиция и гласность», найденная в его бумагах? — Лавров объяснил, что это всего лишь часть статьи «Мысли вслух…», о которой он уже говорил (наверное, именно при этом произошел инцидент, описанный впоследствии со слов Лаврова В. Жандр-Никитиной: «Подвергнутый допросу по поводу бумаги, найденной у него, написанной как чужой рукой, так и его, обвиняемый ответил, что за ним переписывала его жена… А этот, другой почерк? — Это почерк моей сестры. — Где же она? — Она умерла. — А это письмо? — Оно от «х», убитого при осаде Севастополя. — Вы нам называете только мертвых! — вскричал один из членов трибунала. — Вы ожидаете, что я назову живых? — гордо ответил обвиняемый. Судьи были сконфужены, опустили головы и более не настаивали»).
2. Подтверждает ли Лавров объяснения, данные следственной комиссии? — Да, подтверждает.
3. Не имеет ли он еще что-либо прибавить — «как для большего разъяснения обстоятельств дела, так и для Вашего оправдания»? — Прибавил Лавров немного: стихи свои он, возможно, читал своим близким. Да вот еще что: при преобразовании «Артиллерийского журнала» он был года 2–3 помощником редактора, составлял статьи по военным наукам и артиллерии из заграничных журналов. «Относительно же обстоятельств, которые могут служить к моему оправданию, мне самому говорить нечего, но полагаю, что начальство Артиллерийской академии, знающее мою службу как преподавателя в продолжение 22 лет, могло бы, может быть, сказать что-либо в мою пользу».
Выслушав подсудимого, судьи решили просить академию о доставлении послужного списка Лаврова. Список этот был получен (22 сентября) и приобщен к делу, но получен не из академии, а из инспекторского отдела Главного артиллерийского управления, поскольку после приказа царя об «отчислении» Лаврова от академии все письменные сведения о нем были переданы туда.
22 сентября комиссия суда решает привести дело к окончанию, 30-го у Лаврова берут подписку о том, что пристрастных допросов ему делаемо не было. Составленная по материалам суда выписка была прочитана Лаврову.
19 октября последовал приговор. Лавров признавался виновным: а) в сочинении четырех «преступных» стихотворений; б) в хранении у себя как этих стихотворений, так и многих других, а также разных статей «преступного и предосудительного содержания»; в) в намерении проводить вредные идеи в печать (доказательством чему служила будто бы записка к Тиблену); г) наконец, в принятии на себя обязанностей старшего члена редакционной комиссии и временного председателя собрания не разрешенного правительством общества — «Издательской артели».
За сочинение стихотворений Лаврову полагалось бы заключение в крепость от 2 до 4 лет с лишением некоторых особых прав и преимуществ, но, поскольку они сочинены были давно и о них «не было никому известно» (это о стихах-то, ходивших в многочисленных списках и частью напечатанных Герценом!), то это наказание отменялось. За все же остальное полагалось Лаврову сверх содержания под арестом во время следствия еще три месяца гауптвахты…
В общем, очень мягким был объявленный Петру Лав-ровичу приговор. А может, то сыграло роль, что Муравьев скончался? Ведь были же и среди крупных тогдашних сановников люди, отрицательно относившиеся ко «всей системе» Муравьева.
Но тут последовала неожиданность: ознакомившись с приговором, согласившись с ним, генерал-адъютант Баранцов счел, однако, «неудобным, чтоб полковник Лавров оставался на службе в артиллерии». Это мнение, вероятно, и сыграло определяющую роль в дальнейшей судьбе Лаврова.
Поступившее на ревизию в Аудиаторский департамент, дело Лаврова рассматривалось там 3 января 1867 года. Определение генерал-аудиториата было следующим: от ответственности за сочинение преступных стихотворений, в виду давности лет, освободить; за все остальное — заслуживает заключения до 3 месяцев и денежному штрафу до 100 рублей серебром, но, учитывая восьмимесячный арест, освободить и от этого; бумаги, относящиеся до хозяйственных и домашних дел Лаврова, ему возвратить… Значит, свобода?
Не тут-то было! А образ мыслей?! Освободив Лаврова от уголовного наказания, аудиториат не счел возможным вообще оправдать его. Лавров признавался виновным в том, что «как сочинением и хранением статей преступного содержания, так и близкими отношениями с лицами, изобличенными в государственных преступлениях, и высказываемым им явным сочувствием, а в особенности — письмом к книготорговцу Тиблену, выражающим намерение распространять в обществе противоправительственные идеи, явно обнаружил вредный образ мыслей, который не только в занимаемой им должности преподавателя в Михайловской Артиллерийской академии, но и вообще на государственной службе терпим быть не может». Поэтому генерал-аудиториат счел необходимым: «полковника Лаврова, уволив от службы, без преимуществ оною приобретенных, отослать на житье в одну из внутренних губерний, подчинив на месте жительства строгому надзору полиции и воспретив въезд в столицы». Восемь генералов подписали это заключение.
5 января на всеподданнейшем докладе генерал-аудиториата по этому делу Александр II наложил резолюцию: «Быть по сему».
Сообщая 8 января о конфирмации, последовавшей на докладе генерал-аудиториата по делу Лаврова, военный министр в своем отношении к министру внутренних дел П. А. Валуеву просит его распорядиться о назначении Лаврову места жительства.
11 января место определили: Вятская губерния. Но тут возникла заминка: ведь сослан Лавров может быть только будучи уволенным. И граф Валуев шлет послание военному министру с запросом по этому поводу.
А между тем на этих днях в канцелярии министерства внутренних дел регистрируется прошение П. А. Валуеву от вдовы полковницы Елизаветы Лавровой с просьбой назначить сыну местом жительства один из городов по Московской железной дороге, и, если можно, — Тверь, чтобы воспитывающиеся в Петербурге дети могли иногда его навещать, и вместе с тем дозволить ему для устройства его семейных дел до отправления в ссылку пробыть в Петербурге около месяца или трех недель.
После отобрания у Лаврова подписки об объявлении ему (17-го числа) конфирмации, его «передают» в введение санкт-петербургского полицмейстера. Сначала его привезли с жандармом в часть и позволили родным и знакомым с ним видеться, а дня через три объявили, что он может ехать домой без провожатого, один.
Дома — встреча с родней, с близкими. Сборы в дорогу. Но куда?
19 января военный министр сообщает Валуеву: «Состоящий по полевой пешей артиллерии полковник Лавров уволен от службы высочайшим приказом 16-го сего января». Десять дней спустя следует обратное послание: в дополнение к прежнему отношению (от 11 января) граф Валуев (надо же как-то откликнуться на просьбу престарелой полковницы Лавровой!..) назначает для жительства Лаврова вместо Вятской Вологодскую губернию.
Днем 16 февраля в сопровождении жандармов Лавров отправляется по месту назначения. С ним поехала и его мать. Жандармов Лавров вез за свой счет.
«Дело» Лаврова сдается в архив…
«Колокол». 15 марта 1867 года. «Смесь». «Н. В. Альбертины и П. Л. Лавров сосланы: первый в Архангельск, второй в Вятку (не дошло еще до Герцена известие об окончательном решении Валуева. — Авт.). Без суда, втихомолку, так называемым административным порядком идут в ссылку русские литераторы».
VI. ВОЛОГОДЧИНА
Вот ведь судьба: чуть не полвека сидел человек сиднем на одном месте и не думал, не гадал оставлять Петербург, но иметь вредный образ мыслей все равно, что мину под себя подкладывать… Закрылась за Лавровым дверь ордонансгауза — раскрылись просторы северной русской земли, Вологодчины, «ближней Сибири».
До столицы этого края добрался Петр Лаврович с матерью без особых происшествий. Явился к губернатору — С. Ф. Хоминскому — с надеждой, что тот разрешит поселиться в Вологде.
Хоминский определил: жить Лаврову в Тотьме, в 230 верстах от Вологды.
В Тотьму добровольно редко ездили.
Рассказывали, будто какой-то удельный князь, взойдя на берег кристально чистой красавицы Сухоны и увидев на противоположном берегу бескрайние дремучие леса, молвил: «То — тьма». Может, и не было этого, по стоящий в междуречье Сухоны и Песьей Деньги городок как-то уж очень своему названию соответствовал. Особенно по восприятию недавнего столичного жителя.
Десяток казенных домов — и сот шесть обывательских. Гостиницы нет, только постоялый двор. Строения почти сплошь деревянные, дома серые, в три окна. Садов мало. Между кварталами — луга: то ли так всегда и было, то ли пожары создали столь унылый ландшафт. И по контрасту со всем этим — великолепные в своей красоте церкви, около дюжины. В центре — собор с семисотпудовым колоколом и с часами, отбивающими минуты. В версте от города, при слиянии Песьей Деньги и Ковды, — монастырь Феодосия Тотемского с громадной колокольней. Был он некогда местом обитания Евдокии Федоровны Лопухиной, первой супруги Петра I, до пострижения ее в монахини (царь Петр трижды посещал Тотьму). К северу от городка, верстах в двух, солеваренный завод, один из древнейших на Руси.
Когда Лавров прибыл в Тотьму, исправником там был Ефрем Иванович Алексеев, человек с наружностью крайне отталкивающей, а по натуре сплетник и доносчик. 28 февраля он заносит Лаврова в «Ведомость лицам, состоящим под надзором полиции в г. Тотьме».
Первые впечатления от этого уголка России Петр Лаврович сообщил в письме А. К. Шеллеру 1 марта 1867 года. Окончивший в 1861 году Петербургский университет, Александр Константинович печатался в «Современнике», был сотрудником журнала «Русское слово». После их закрытия он принимал активное участие в выходившем с осени 1866 года «Женском вестнике» — журнале, где печатались также Конради, Я. Полонский и где благодаря посредничеству Шеллера Лавров опубликовал свои первые «ссыльные» статьи.