о в немалой степени было обусловлено подцензурностью произведений. Правда, в «Исторических письмах», особенно в главе «Растущая общественная сила», Лавров выступал уже с развернутой аргументацией высоконравственного характера энергичной, непреклонной борьбы личностей и партий с отжившими общественными формами. Но только теперь, обращаясь к горячим, живым событиям современности, Лавров приступает к непосредственному рассмотрению глобальной социально-нравственной проблемы — соотношения революционного насилия и нравственности: морально ли пролитие крови в борьбе за высокие идеалы? Не понижает ли это нравственный уровень общества? Как зависит характер социально-политического переворота от нравственности революционеров, его совершающих?.. Отныне эта проблема не отпустит от себя Лаврова: новые стимулы для ее разработки в 70—80-х годах даст ему развитие революционного процесса в самой России…
А пока — в январе 1871 года — член Международного Товарищества Рабочих, русский дворянин, бывший полковник Лавров составляет в Париже проспект, озаглавленный им «Наука рабочих». В нем, как обычно у Петра Лавровича, все подробно расписано. Замышляет же он нечто масштабное: издать пятнадцать серий популярных книжек, составляющих своего рода систематический курс знаний о природе, человеческом обществе, об истории. Книги эти предполагалось распространять среди участников Интернационала. Смысл задуманного: «Когда рабочие овладеют наукой, победа их будет обеспечена, ведь они обладают уже численным превосходством и справедливой целью. Наука позволит им понять, какими средствами достигнуть этой цели, как применить свои силы». В этих словах — еще одна задушевная мысль Лаврова-теоретика: победа невозможна, если массы революционеров останутся необразованными. Игнорирование науки людьми, готовящимися к завоеванию власти, чревато для них поражением, Рабочим нужны основательные знания — это обязательное условие успеха социального переустройства.
С ноября 1870 года в осажденном Париже все сильнее давал себя чувствовать голод: кончились запасы говядины и баранины; начиная с 15 декабря паек состоял из 30 граммов конины, 300 граммов черного хлеба с примесью овса. Стало известно, что вскоре городские запасы иссякнут вовсе и есть будет нечего. Трудно приходилось Лаврову. Вспоминая эти дни, Петр Лаврович писал, что раз в два дня он ел «маленький кусочек лошади», однажды «собачью котлету». Не было дров. В своей квартире Лавров перестал топить, жил в холоде. Но для Чаплицкой нужно было находить топливо, искать дрова, добывать пищу. 28 января было заключено перемирие, и Лавров, запасшись мешком, отправился в местечко Сен-Дени: раздобыл картофель, лук, баранину…
17 февраля 1871 года Национальное собрание провозгласило Тьера главой нового правительства, большинство его членов были представителями монархических группировок, Тьер сразу взялся за выполнение своей основной задачи — заключение мира с пруссаками. В Версале 26 февраля он подписал договор о капитуляции. Руки для борьбы с «красными» были развязаны. А «красными» тогда называли не только членов Интернационала, но и тех вооруженных рабочих и ремесленников, которые влились в ряды Национальной гвардии во время осады Парижа. После заключения перемирия была создана Республиканская федерация Национальной гвардии, во главе ее находился Центральный комитет.
16 марта Тьер прибыл из Версаля в Париж. А через день совет министров утвердил план разгрома революционных сил Парижа. В срочно составленных списках лиц, подлежащих аресту, — члены ЦК Национальной гвардии и округов Парижской федерации Интернационала. В ночь на 18 марта войска Тьера были подняты и направлены на высоты Монмартра и Бельвиля, где находились пушки, охраняемые преданными ЦК Национальной гвардии батальонами.
Петр Лаврович проснулся рано. Торопливо одевшись, он вышел из дома. Было тревожно. Через площадь Клиши проходили войска Тьера. Когда они достигли Монмартра и Бельвиля и, обезоружив охрану, захватили артиллерийские склады, проснувшиеся жители Монмартра подняли тревогу. Стали собираться национальные гвардейцы, на улицу высыпали женщины, дети, старики. Толпа окружила войска. Началось братание. Стихийный порыв масс был неудержим. Стали появляться баррикады, народ вооружался. План правительства провалился.
Днем 18 марта на той же площади Клиши Лавров наблюдал, как отходили деморализованные правительственные войска. ЦК Национальной гвардии направил отряды для захвата правительственных зданий. Тьер понял: игра проиграна. В страхе он покинул министерство иностранных дел, сел в карету и умчался в Версаль. Туда же отправилось и ближайшее его окружение. К вечеру Париж оказался в руках пролетариата.
В ясный солнечный день 28 марта людской поток устремился на Гревскую площадь, к ратуше. Отправился туда и Лавров. На всю жизнь запомнил он это народное празднество. На площадь один за другим с музыкой вступали батальоны. Играли «Марсельезу», подхватываемую многочисленными голосами. Гремели пушки. Море знамен, штыков, кепок, цветов. На трибуне художник-декоратор Габриель Ранвье, член ЦК Национальной гвардии: «Именем народа Коммуна провозглашена!» В ответ мощное: «Да здравствует Республика! Да здравствует Коммуна!» Коммуна провозглашена, пролетариат впервые в мировой истории взял государственную власть в собственные руки.
Лавров составляет новый план. «Наука рабочих» должна стать лишь одним из звеньев переустройства всей системы народного образования. Для воплощения этого плана Лавров решил обратиться с серией писем к гражданам Парижской Коммуны. Письмо первое: «Граждане, я во Франции чужестранец, но я член Интернационала и полностью сочувствую социальному движению, представленному Парижской Коммуной. Моя жизнь прошла в изучении, преподавании и распространении наук; поэтому я позволю себе высказать в этом обращенном к вам послании некоторые соображения по вопросам образования, которое вам следует наладить». Подробно и обстоятельно объяснялось в «Письме» содержание задуманного: перестройка обучения детей, пропаганда знаний среди взрослых, организация бесплатных библиотек, выпуск серии специальных книг, дающих систематические знания рабочим. За осуществление всего этого должен взяться комитет Парижской Коммуны по образованию. Грандиозный план Лаврова осуществлен не был. И только рукописи, сохранившиеся в архиве, дают нам представление о практических предложениях Лаврова первому пролетарскому государству. Да и кто взялся бы их тогда осуществлять: все силы коммунаров были направлены на оборону Парижа от контрреволюционных войск правительства Тьера.
Обширные знания Лаврова в области артиллерии были чисто теоретическими — руководить военными действиями он не мог. Петр Лаврович прямо признавался, что считает себя более полезным «с пером в руке, чем там, где приходилось взять в руки лишь штуцер». Возникла идея: выехать из Франции и обратиться за помощью в поддержку Коммуны к европейской общественности и прежде всего к Генеральному Совету Интернационала.
Сообщив об этом Варлену и получив у Коммуны паспорт, Лавров вместе с Анной Павловной в середине апреля покинул Париж. С Петром Лавровичем произошла небольшая задержка. Патрули версальских войск были готовы пропустить иностранца, настораживало лишь то, что его паспорт был визирован «мятежниками». Лавров резонно возразил: «А чем же я виноват, что «законное правительство» убежало из Парижа?» Аргумент подействовал, и путнику разрешили покинуть осажденную столицу.
И вот Петр Лаврович вновь в Брюсселе. Первый раз он побывал здесь с Анной Павловной в феврале. Столицу Бельгии не случайно называли «маленьким Парижем». Бульвары, великолепный пассаж, множество ресторанов, магазинов, казино, оживленная толпа. Grande Place напоминала времена владычества в Бельгии ненавистного герцога Альбы, графа Эгмонта. В память революции 1830 года воздвигнута колонна «Colonne du Соngres»; по углам пьедестала женские фигуры, олицетворяющие свободу; на вершине — бюст Леопольда, первого короля Бельгии. Впечатляла Place des Martyrs (площадь Мучеников), где возвышался прекрасный памятник: в склепах похоронены борцы за свободу, их имена написаны на мраморных плитах; в середине колоссальная статуя, олицетворяющая Бельгию.
Встретившись с членами бельгийского федерального совета Интернационала (с одним из его руководителей, Сезаром де Паном, Лавров впоследствии был дружен), Петр Лаврович убеждал их в необходимости организовать манифестацию рабочих в поддержку революционного Парижа.
На этом миссия Лаврова не кончалась: из Брюсселя он отправился в Лондон к Марксу. К нему Лавров однажды уже обращался. 20 ноября 1870 года Лавров получил из Лондона такое письмо от Лопатина: «Дорогой Петр Лаврович, некоторые обстоятельства принуждают меня покинуть Европу. Если, бы к Вам был какой-нибудь доступ, я непременно заглянул бы к Вам, в Лапариж, поболтать лично о моих делишках; но писать я нахожу не совсем удобным… Я вернусь назад месяцев через 5, 6 и тогда, конечно, постараюсь немедленно разыскать Ваш адрес или Вас самих. А пока, до свидания. Будьте здоровы и счастливы». Шли месяцы. Вестей от Лопатина не было. Зная о дружественных отношениях Лопатина с Марксом, Петр Лаврович решился написать в Лондон. Это письмо от 27 февраля 1871 года Марксу до нас не дошло, но сохранился ответ на него:
«Милостивый государь!
Лопатин уехал в Соединенные Штаты, и я еще не получал от него известий. Имею честь оставаться преданным Вам
Карл Маркс»[11].
На самом деле Лопатин уехал в Сибирь освобождать из ссылки Чернышевского, но писать об этом было, конечно, нельзя. Это была тайна. Так произошел первый обмен письмами между Лавровым и Марксом.
Теперь предстояла личная встреча. В письме Сезара де Папа к Марксу, которое вез с собою Лавров, говорилось, что бельгийский федеральный совет взял на себя инициативу подписки в пользу парижских рабочих. Так следовало бы поступить и в других странах. В конце письма рекомендация: «Пересылаю Вам настоящее письмо через одного из наших добрых друзей, члена парижской секции Тэрн, гражданина Лаврова, характер которого, обширные познания и большую преданность Интернационалу, в частности, и социальному прогрессу, вообще, мы оценили во время его пребывания в Бель