Еще до своего отъезда из Цюриха Розалия Христофоровна стала полезным помощником Лаврова. Сама она впоследствии писала, что лекции Лаврова открыли для нее этого человека: «его громадные, почти энциклопедические знания и блестящее изложение стягивали в аудиторию все желавшее учиться. Если же прибавить к этому ту выдержку, которую он проявлял в чисто личных отношениях, его мягкие, строго джентльменские манеры, то будет вполне понятно обаяние, которое он производил на всех русских, посещавших Цюрих: в его кабинете можно было видеть людей разных убеждений и оттенков, и каждый мог найти в нем живого, умного собеседника».
К концу 1872 года окончательно выяснилось, что «делегаты из России» средств для журнала достать не могут. Что-то надо было предпринимать. В этих условиях Идельсон оказала неоценимую помощь. «Тогда, — вспоминал Лавров, — одна из моих молодых приятельниц поехала в Россию добывать материальную поддержку с ручательством продолжать ее в будущем и вернулась очень быстро с блестящим успехом».
В это время в Петербурге сформировался революционный кружок, придерживавшийся взглядов. Лаврова и потому получивший название кружка лавристов. Во главе его находился студент Медико-хирургической академии, в дальнейшем земский врач, Лев Савельевич Гинзбург. Он и взялся осуществлять связь затеваемого журнала с революционным подпольем России. Правда, в дальнейшем выяснилось: роль делового сотрудника и последователя Лаврова его не устраивала; это был скорее конкурент, властный, стремившийся к лидерству человек.
Еще в Тотьме Петр Лаврович познакомился с Александром Логиновичем Линевым. В Цюрихе они встретились вновь. Линев сразу принял предложение Лаврова о сотрудничестве. Обладая техническими знаниями и практической хваткой, Александр Логинович вел деловые переговоры, закупал шрифты, занимался оборудованием типографии, сам набирал и учил набору других, выполняя функции метранпажа.
Лавров и его сотрудники образовали своеобразную артель — издательскую коммуну. На имя Александра Лобова, бывшего ученика Лаврова, проживавшего теперь в Цюрихе, купили дом (Zurich, Flantern Forst Haus), в котором все и поселились. Общая дешевая столовая, читальня, зал для собраний и лекций. Раз в неделю происходили журфиксы: молодежь обсуждала политические новости, научные вопросы, спорила…
Лавров — Вырубову из Цюриха в Париж, 30 марта 1873 года: «Я поселился на горе, с которой очень красивый вид на озеро и на дальние горы. Парижские книги мои пришли, хотя некоторые погибли, по-видимому, при пересылке. Жду книг из России».
У сотрудников Лаврова еще свежо было впечатление о популярности «Колокола». Они верили в возможность следовать традициям Герцена, вольной российской печати. В самом конце 1872 года Смирнов писал своему товарищу, эмигранту А. С. Бутурлину: «Я свято верю, что нашему журналу предстоит самое светлое будущее. Помните Вы, что было в конце пятидесятых и в начале шестидесятых годов, когда из туманов Англии звонил герценовский «Колокол»? По всем уголкам России наша молодежь жадно прислушивалась к этим звукам и под эти звуки, горячая и неутомимая, толпами шла на площадь, в воскресные школы, в деревни, шла с проповедью свободы».
Петр Лаврович решил познакомиться с опытом издательской деятельности Герцена и Огарева. Для этого в Женеву в начале февраля 1873 года отправляется Линев с письмом Лаврова к Огареву: «Ваш совет, как друга и товарища Александра Ивановича, для нас дорог, и я надеюсь, что Вы не откажете нам в Вашем содействии. Кроме того, мне говорили, что у Вас есть полный экземпляр «Колокола», который был бы очень нужен и полезен здесь. И об этом поговорит с Вами Александр Логинович».
Самым тщательным образом изучал Лавров издания Вольной русской типографии. В его тетрадях того времени содержится подробный перечень статей из «Колокола», выписки из «Полярной Звезды». Да и само название задуманного журнала — «Вперед!» — не от Герцена ли заимствовано? Вспомним, что в 1856 году первая статья «Полярной Звезды» была озаглавлена «Вперед! Вперед!». Она целиком переписана в одной из тетрадей Лаврова.
Но на кого рассчитывать затеваемый орган? По воспоминаниям Лаврова, он «построил себе гадательную теорию», предположив, что явившиеся к нему «делегаты из России» были представителями радикальных литераторов. Исходя из этого, и был составлен первый вариант программы: «Мы вовсе не желаем нашему народу кровавых революций, тяжелых потрясений, если можно достичь целей, которые мы поставили, путем мирных и легальных реформ… тем лучше».
Многие из революционных эмигрантов, особенно призывавшие к немедленному народному восстанию бакунисты, неодобрительно отнеслись к такому варианту программы: «Зачем нам иметь «Вестник Европы» за границей, когда он уже есть в Петербурге».
Суть идей Бакунина и его последователей Лаврову была известна: «Главный пункт их учения, — писал он, — заключается в проповеди необходимости немедленно возбуждать народ к революции, в уверенности, что он к ней совершенно готов, в проповеди, что знание вовсе не нужно для социального революционера и в отрицании всякой централизующей власти или организации».
И все же Лавров решил привлечь к сотрудничеству Михаила Александровича Бакунина: с его популярностью приходилось считаться. Один из руководителей восстания в Дрездене в 1849 году Бакунин был приговорен саксонским судом к смертной казни, замененной пожизненным заключением. Судило его и австрийское правительство за участие в пражском восстании — вновь смертная казнь, и вновь замена ее пожизненным заключением. А в 1851 году с Бакунина сняли австрийские кандалы и надели русские. Алексеевский равелин Петропавловской крепости, потом Сибирь, потом побег через Японию и Америку — в декабре 1861 года Бакунин прибыл в Лондон к Герцену и Огареву…
Находясь в ссылке, Лавров с вниманием вчитывался в сообщения прессы о выступлениях Бакунина на конгрессах «Лиги мира и свободы». Наверняка о своей встрече с Бакуниным рассказывал Петру Лавровичу летом 1869 года М. Ф. Негрескул. Не случайно, что только лишь появившись в Париже после бегства из Кадникова, Лавров обратился к Бакунину с письмом. Произошло это, вероятно, в мае 1870 года, так как 9 июня Бакунин писал Лопатину: «Скажите, пожалуйста, Лаврову, что мне бесконечно совестно, что я еще до сих пор не ответил на его письмо». После этого Лавров ждал ответа еще более месяца. Наконец, Михаил Сажин, ставший ближайшим последователем Бакунина, явился от него к Петру Лавровичу с письмом. В нем содержалось предложение Лаврову принять участие в издании ежемесячного «Revue», которое замышляли Бакунин с Огаревым. Приводилась и программа этого журнала: атеизм; отрицание государственности; борьба с буржуазным индивидуализмом, а также и «государственным коммунизмом Маркса и всей немецкой школы». Программа признавала преобладание в России «социализма деревенского» над городским и первым условием считала «разрушение всероссийской империи». Письмо заканчивалось весьма лестно: «Многоуважаемый Петр Лаврович. Ваше имя, столь любимое в России, придало бы огромный вес нашему журналу».
Конечно, Лавров не мог целиком принять программу, предложенную Бакуниным. Но сотрудничество в «революционно-социалистическом» журнале его привлекало. Лопатин, мнением которого Петр Лаврович дорожил, отнесся к этой затее весьма прохладно. Лавров искал компромиссное решение, полагая, что характер его участия можно сразу оговорить, «если журнал состоится». Журнал, однако, не состоялся.
Прошло два года. Теперь настала очередь Лаврову выступить в качестве инициатора журнала. В апреле 1873 года Лавров послал в Локарно Бакунину вариант (с учетом воззрений адресата) программы, предлагал сотрудничество. Попытка оказалась тщетной. Бакунин, Сажин и их сторонники требовали в журнале более решительного влияния, чем то, которое собирался допустить Лавров. Переговоры окончились разрывом.
Ареной конфликтов стал Цюрих. Вначале разгорелся спор об уставе библиотеки, созданной русскими эмигрантами. Бакунисты не хотели выпускать бразды правления из своих рук. Тогда последователи Лаврова (Смирнов, Идельсон, Подолинский) основали собственную библиотеку. 7 апреля 1873 года произошло скандальное событие: сторонник Бакунина Николай Соколов — в прошлом офицер, выпускник Академии Генерального штаба, публицист «Русского слова» — избил Смирнова. Находившийся до сих пор в Локарно Бакунин вынужден был срочно приехать в Цюрих: нужно было как-то смягчить обстановку. Встреча состоялась на квартире Лаврова. По воспоминаниям Сажина, на замечание Бакунина о том, что борьба враждующих сторон приняла невозможные формы, Лавров ответил: «Я не хотел вражды и борьбы. Я даже предлагал вашим сторонникам соглашение и сотрудничество в журнале. Если это не случилось, то причиной всего этого является Арман Росс». Быть может, акцепты в этом сообщении расставлены и не вполне верно, по то, что Лавров главной причиной разногласий считал друга Бакунина Сажина (известного в эмигрантских кругах под именем Армана Росса), не приходится сомневаться. Он говорил, что не хочет «марать имени Бакунина» и называть бакунистами тех, кто разводит интриги.
Да, «марать имени Бакунина» Лавров не хотел, но и соглашаться с программой его деятельности, с его экстремистскими установками не мог.
Понимая, что судьба журнала в большой мере зависит от корреспондентов, Лавров обращается к Юнгу с просьбой посылать информации из Лондона о деятельности «крупных вожаков» Интернационала, о рабочем движении; знакомится с организаторами швейцарского социалистического движения Г. Грейлихом и К. Бюркли, убеждает А. С. Бутурлина писать статьи, раскрывающие «разложение» буржуазного общества и характеризующие «развитие социального вопроса».
Подготавливая программу, Петр Лаврович вполне сознавал, за какое нелегкое дело он взялся. Нужно было учесть и запросы революционного подполья в России, и накал эмигрантских страстей, и, конечно, собственную позицию в затеваемом органе. Как бы то ни было, к июлю последний вариант программы был готов.