Прибыв в конце февраля в Лондон и остановившись в отеле, Петр Лаврович сразу отправился к Юнгу, с которым и обсудил дела житейские. Из-за дороговизны в отеле не было смысла оставаться, и Лавров со своими спутниками — Идельсон, Смирновым и молодой наборщицей В. Переяславцевой — временно поселился на 37 Alfred Place, Начались поиски постоянного помещения для редакции. Вскоре на северной окраине города нашли подходящий дом 20, Moray Road, Tollington Park, Holloway, 12 марта переселились. Место тихое, и в двух шагах торговые линии, все хозяйственные удобства… Устроились с крайней простотой и демократичностью.
В этом доме редакция «Вперед!» находилась до апреля 1875 года (когда обстоятельства заставили переехать на новое место: 3, Ever shot Road, Tollington Park, Holloway), Небольшой четырехэтажный дом, каких много в Англии. Жили коммуной. В нижнем полуэтаже — кухня и столовая. На втором: с улицы — приемная, а окнами в садик — заставленный книгами кабинет Лаврова. Смирнов занимал комнату на третьем; во второй комнате этого этажа и в обеих комнатах четвертого — Линев и наборщики.
Наборня (четыре кассы) помещалась в соседнем переулке, в большом сарае с верхним освещением. Гранки вправлялись в формы и на ручной тележке увозились в центр Лондона, в типографию «Daily News», где на договорных началах отпечатывались листы (затем на той же тележке они привозились обратно).
Лавров навестил антикварный магазин «графа Потоцкого». Опытный агент не вызывал подозрений. Еще находясь в Цюрихе, Петр Лаврович поддерживал с «графом» переписку, просил содействия в распространении «Вперед!», сообщал ему о жизни в Цюрихе, информировал о переезде. Короче, он видел в этом лондонском «приятеле» полезного человека. И теперь в Лондоне Лавров достаточно откровенен. А агентурные донесения в III отделение следуют одно за другим.
10 марта 1874 года: «Теперь его (Лаврова, — Авт.} заботой образовать правильное сношение с капитанами кораблей для пересылки книг в Россию через Кронштадт, Ригу и Ревель. Через Пруссию он устроил агентство, но весьма дорого стоит. По его предложению мы подписались и заплатили десять фунтов для образования фонда, расписку мы пришлем в будущем письме. Полагаю, что эту сумму благоволите мне возвратить». На полях донесения помета Александра II: «Уплатить».
(О своих отношениях с «графом Потоцким» Лавров сообщал Лопатину. Тот не разделял доверчивости друга. А Петр Лаврович упорствовал: «он не шпион, это наверно». Прошел год. В ноябре 1875 года Лопатин прислал фотографию: «похожа ли прилагаемая карточка на Вашего Alberta (графа Потоцкого)?» Петр Лаврович ответил, что это фотография Потоцкого, однако это дела не меняет: «Очень может быть, что он совсем не Потоцкий и, вероятно, вовсе не граф, но от этого до шпионства еще далеко…»)
18 марта 1874 года прибыли вещи, ящики с книгами, типографские принадлежности. Наборня начала работать полным ходом, приступили к подготовке третьего тома журнала. Для него Петр Лаврович писал целую серию статей.
Но толстый журнал, выходящий один-два раза в год, конечно же, не оперативный революционный орган. Нужна газета: ее быстрее готовить, удобнее пересылать через границу, она будет своевременно информировать о событиях в России и Западной Европе. Это потребует расширения сети корреспондентов, обеспечения регулярной и падежной нелегальной пересылки. О таком плане редакция «Вперед!» в июне сообщила в Петербург кружку Гинзбурга. Пришедший оттуда ответ: «по нашему мнению, газета в настоящее время немыслима», огорчил Лаврова, но спорить он не стал.
А тут еще новая беда — кончились деньги. Петр Лаврович говорил, что скоро за долги его посадят в тюрьму — в Англии на этот счет законы строгие. В Петербург посылались отчаянные письма. Первое — в конце июля или начале августа: «Через несколько дней останавливаем работу; уже теперь нечем платить за печатание и бумагу. Достать денег решительно негде. Труднее наше положение никогда не было». 29 сентября: работа остановлена. «Мы должны содержать 4 наборщиков, которые теперь не работают… Мы заложили все, что могли заложить; прожили все, что могли прожить». Наконец деньги поступили, с основными долгами расплатились.
Очередное письмо из Парижа от Лопатина: Ткачев с Элпидиным собираются издавать газету. На этот раз Лавров проявил решительность: хватит колебаний, нужно опередить — немедленно начать выпускать свою газету. О принятом решении оповестили петербургских лавристов: Гинзбурга, В. М. Ильина, А. Ф. Таксиса, В. Е. Варзара и др. Теперь возражений от них не последовало. Тут как раз вышел (в декабре 1874 года) третий номер журнала, и Лавров с товарищами взялся за подготовку газеты.
Третий том «Вперед!» получился внушительным: 745 страниц мелкого шрифта. Отдел первый: «Из истории социальных учений», «Знание и революция. Статья вторая». Отдел второй: «Еще о голоде», «Процесс». Отдел третий: «Хаос буржуазной цивилизации», «Летопись рабочего движения»… Все статьи анонимные. Теперь-то мы знаем, что многие из них писал Лавров. В общей сложности ему принадлежат 379 страниц текста. Тематика — самая различная. Тут и научная статья об истории социалистической мысли, и обзор зарубежной прессы о международном социалистическом движении (о конгрессах, рабочих ассоциациях, политической деятельности европейского пролетариата), оценка текущих событий — в Германии, Франции, Италии, Швейцарии… Перед читателем раскрываются деятельность Бисмарка, президента Франции Мак-Магона, папы Пия IX, политические махинации, дипломатическая игра, борьба церкви и государства… Наиболее злободневна публикация «Знание и революция. Статья вторая», продолжение статьи, помещенной в 1873 году в первом номере журнала.
Первая статья «Знание и революция» появилась в России в самый разгар подготовки к «хождению в народ». Бурной жизнью жила тогда демократическая интеллигенция. В нелегальных кружках обсуждали «Исторические письма», происходили горячие споры о характере пропаганды, о том, как действовать в народе, что говорить крестьянам, какие брошюры читать. Стали возникать специальные мастерские — в них овладевали ремеслами те, кто собирался отправиться в народ. Совершался крутой перелом в жизненных устоях очень многих людей, решивших посвятить свою жизнь народному делу. «Идти в народ! Что это означало? Это означало, — свидетельствовал участник этого движения О. В. Аптекман, — не только отдать народу свои силы, свои знания во имя и ради народной революции, но это означало еще — жить его радостями и страданиями, делить с ним светлые надежды и горькие разочарования! А это опять-таки означало: надо оставить высшие учебные заведения, официальную науку, расстаться с родными и близкими, со всеми привычками и удобствами досужей культурной жизни и, стряхнувши все это с себя, как несправедливое, незаслуженное и вредное, погрузиться на самое дно, в самую гущу многострадальной народной жизни!..»
Весной 1874 года в России началось массовое «хождение в народ». Из Петербурга, Москвы, Самары, Саратова и других городов молодежь направлялась в деревни и села — на Волгу, Урал, Днепр, Дон. По убеждению пропагандистов, именно в этих районах должны были сохраниться в народе революционные традиции. С разными планами шли «в народ». Одни рассчитывали поднять крестьян на революцию; другие — с намерением вести пропаганду идей социализма. Многие ставили задачей просвещение крестьянских масс и ознакомление с их жизнью. Так на какое-то время произошло стихийное объединение демократических сил.
Революционная молодежь кипела жаждою дела, а Петр Лаврович рассуждал спокойно, чуть ли не академически; багажом солидных знаний обязана обладать интеллигенция; что же касается народного образования, то это дело будущего, когда «рухнет притеснительное государство». Нет, интеллигенция и тогда не отойдет в сторону, на нее именно ляжет обязанность научной критики, спокойной, проницательной и целительной…. Рассуждения здравые. И вряд ли они вызвали бы неудовольствие в другое время. Но ведь на дворе-то, там, в России, была совсем другая «погода». Петр же Лаврович, глядя издалека, не очень отчетливо представлял себе «градус» возбуждения русской молодежи. Будь по-другому, разве написал бы он так: «идти в народ для революционера значит вовсе не то, чтр практически изучать народ, как делать открытия в физиологии вовсе не то, что приучаться к физиологическим опытам. Идти в народ для него значит быть подготовленным теоретически и практически, изучением теорий данной отрасли социологии…» Все это было слишком сложно и далеко от горячих стремлений и надежд демократической молодежи. В редакцию посыпались возражения.
Вторая статья «Знание и революция» начиналась с публикации письма, полученного из Петербурга: «По поводу вашей статьи «Знание и революция» мы считаем своей обязанностью указать вам на ее нецелесообразность». По мнению автора письма, эта статья слишком далека от повседневных, сиюминутных забот практиков революции. Отвечая критику, не соглашаясь с ним, Лавров еще и еще раз доказывал, что знание есть верный и крепкий союзник социальной революции: «не раз в жару пропаганды, в буре борьбы вам оно понадобится для вашей деятельности». Твердо убежденный в том, что нужно тщательно готовить народ к революции, не спешить с призывом к социальному взрыву, Лавров предостерегал пылкую молодежь: «Те, которые вам говорят, что народ готов для революции, для вашей пропаганды, — безусловно лгут вам…»
В конце декабря произошло «печальное личное событие». От редакции журнала «Знание», с которой была достигнута договоренность об издании «Истории мысли» отдельными томами (корректура первых десяти листов была уже получена), пришла неприятная весть: цензура узнала, кто является автором анонимного произведения, что и заставило редакцию отказаться от дальнейшей публикации. Петр Лаврович страшно расстроился, написал Лопатину в Париж, просил обратиться к Лугинину — может, он поможет. Наступил новый, 1875 год, а из редакции ни слова.