жность — увы, слишком редко — присутствовать, и публикации Общества, из которых я мог столько почерпнуть».
В начале 90-х годов на Россию обрушился голод. О страшных бедствиях, выпавших на долю народа, заговорила отечественная и зарубежная печать, его причины обсуждались в революционном подполье, в эмиграции.
22 января 1892 года в Париже перед товарищами выступил Лавров. Необходимо понять сущность «грозного явления голода» для судеб самодержавия, заявил он, определить задачи, возникающие перед революционерами, добиваться свободной политической жизни, объединяя всех борцов с деспотизмом. И вот еще на что обратил он внимание — 1 мая 1891 года в Петербурге на сходке рабочих рабочими же были произнесены четыре речи, содержащие политическую программу борьбы с «императорским абсолютизмом».
В январе. Лавров написал статью «Революционеры внутри страны и вне ее»: «Надо готовиться! Надо готовиться! Среди видимой апатии, среди кажущейся неподвижности может грянуть барабан тревоги. Все должны быть тогда на местах, готовыми к битве, имея оружие, которым умели бы владеть, которое должно быть налицо».
В эти дни Петр Лаврович настроен по-боевому. Ему, да и другим эмигрантам казалось, что «барабан тревоги» вот-вот прозвучит. В конце февраля Лавров получил письмо от Цюрихского комитета общества борьбы с голодом: просили его, Плеханова и Степняка-Кравчинского «взять на себя организацию и объединение всех образовавшихся в различных городах Европы комитетов общества борьбы с голодом, став во главе их в качестве центрального комитета». Для встречи с Лавровым в Париж приехал Плеханов. Предстоял разговор о создании «Лиги по борьбе с голодом», о возможности объединения революционных сил. Петр Лаврович встретил гостя у себя на квартире. Внешне собеседники были любезны, хотя относились друг к другу все же с некоторым предубеждением. Лавров высказал недовольство докладом, представленным группой «Освобождение труда» на международный социалистический конгресс 1891 года в Брюсселе; в нем народовольцам приписывались анархические воззрения. Плеханов вынужден был согласиться с этим и обратиться 11 февраля 1892 года к Жюлю Геду с просьбой поместить в газете «Le Socialiste» несколько дополнительных разъяснений по данному поводу. Все же объединения вокруг «Лиги но борьбе с голодом» не получилось.
И, хотя сил оставалось все меньше, Петр Лаврович решил тогда же вновь возглавить эмигрантский социалистический орган, который давал бы возможность осуществлять контакты с революционерами из России. Товарищи его поддержали. Это были эмигранты, глубоко преданные идеям «Народной воли», — Ошанина, Русанов, Рубанович, Е. А. Серебряков, К. А. Серебрякова и другие; их группа еще с конца 1880-х годов получила название «кружка старых народовольцев». Они-то и начали действовать. В августе 1892 года появилось объявление о создании издательской группы во главе с Лавровым.
Задумали издавать «Материалы для истории русского социально-революционного движения» с приложением «С родины и на родину». Петр Лаврович составил тематику: «Русское общество и русский народ до декабристов», «Декабристы», «Николаевщина», «Герцен», «Чернышевский», «Бакунин», «Народники 1873–1878 гг.», «Земля и воля», «Народная воля»… В приложении должны были даваться оперативная информация, хроника революционных событий, публиковаться программные документы. Лавров сильно надеялся, что этот раздел свяжет эмиграцию с подпольем.
Первый выпуск «Материалов» вышел в 1893 году. В нем была опубликована статья Лаврова «История, социализм и русское движение». Из намеченных 17 выпусков было издано четыре: последний появился осенью 1896 года. Центральное место занимала работа Петра Лавровича «Народники-пропагандисты 1873–1878 годов» — очень ценное собрание материалов, раскрывающих историю революционного народничества, русское эмигрантское движение, «хождение в народ», подготовку к созданию «Земли и воли».
Объединительные тенденции в деятельности эмигрантов серьезно встревожили главу заграничной агентуры царского сыска П. И. Рачковского: он решил пуститься на провокации. От имени Плеханова было опубликовано «Вынужденное заявление», содержащее нападки на других эмигрантов. Этим дело не кончилось. Рачковский сделал второй шаг: «Мы выпустили, — доносил он начальству 14 (26) марта 1891 года, — новую прокламацию от имени Лаврова, где, ссылаясь на беспочвенность эмигрантских затей, мы доказали полную невозможность образовать в Париже революционный центр».
Рачковский убеждал Департамент полиции в том, что предпринятые им действия встревожили русских социалистов. В особенно затруднительном положении оказался будто бы Лавров. У себя на квартире он собрал эмигрантов и якобы сказал им: «Русская полиция сумела путем подкупов и шпионства воспользоваться обстоятельствами и, держа в своих руках разрозненных эмигрантов, возбуждать между ними постоянные раздоры». Рачковский сообщал далее: «Я признал необходимым всесторонне исследовать образ мыслей Лаврова, который при данных условиях оказывается наиболее авторитетным».
Следя за действиями Лаврова, агентура Рачковского не могла, однако, решить важнейшей задачи политического сыска: установить каналы его связей с революционным подпольем России. Наиболее радикальным способом выяснения этого являлся бы, конечно, обыск. Но на его производство нужно было иметь разрешение французского правительства. И Рачковский консультируется но этому поводу с русским послом в Париже, идет на прием к министру внутренних дел Франции. Министр внутренних дел России И. Н. Дурново отправил 1 марта 1894 года послу России во Франции А. П. Моренгейму записку: «Департамент полиции, чрез посредство коллежского асессора Рачковского, неоднократно домогался производства обысков у нескольких вожаков эмиграции и главным образом у Лаврова, в бумагах которого можно рассчитывать почерпнуть необходимые сведения. Президенты совета, последовательно сменявшихся французских министров, неуклонно обещали нам свое содействие в этом деле, но различные соображения и в том числе близкие отношения Лаврова к выдающимся депутатам радикального лагеря, как-то: Клемансо, Мильерану и др., всякий раз удерживало правительство от шага, который мог вызвать неудобные запросы и страстную полемику в газетах и вредно отразиться на популярности данного министра в Палате». В заключение министр писал: «Если, однако, императорское посольство признало бы настоящий момент особенно удобным для предъявления французскому правительству серьезных требований, то пожелания министерства внутренних дел могут быть сформулированы следующим образом: производство обысков с отобранием для просмотра всех бумаг: у Лаврова, Ошаниной, Русанова и некоторых других эмигрантов…»
Так вопрос об обыске у Лаврова и его товарищей был поднят на уровень межгосударственных отношений…
В январе 1895 года в Петербурге под псевдонимом «Н. Бельтов» вышла книга Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». Лавров немедля познакомился с этим трудом: в нем, как и в ранее вышедших работах Георгия Валентиновича, в полемике с народничеством доказывалась применимость марксизма к России. Петра Лавровича сильно огорчало то, что книга получила широкое признание, что позиции ее автора укрепляются, что ряды сторонников группы «Освобождение труда» становятся все многочисленнее.
Во время этих горьких раздумий Лаврова навестила Роза Люксембург. Вот что писала она об этом визите 10 апреля 1895 года своему мужу, социалисту Леону Иогихесу-Тышке: «Была с Войнаровской (участница II Интернационала. — Авт.) у Лаврова. Старик производит впечатление раненого льва в берлоге. На Бельтова и социал-демократов разъярен страшно. Оценивает Бельтова как «вещь оччень слааабую»… Спрашиваю его с невинной миной — в чем именно? Отвечает: «Ведь он ничего не доказывает, бездоказательно, но, главное, тооон, кааа-кой тооон!» Его, наверное, задело за живое. Но старик, видимо, совсем сдал, так как не прочитал еще Бельтова! Говорит, что только перелистал и тотчас одолжил «разным барышням» (?), которые хотели сразу же прочесть. И спрашивает у меня язвительно: «У вас там, в Цюрихе, ведь 25 экземпляров сразу выписали?!»
Написанное под свежим впечатлением письмо Розы Люксембург ярко передает моральное состояние Лаврова, оказавшегося в конце жизни в духовном одиночестве, тяжело переживающего свое идейное поражение.
Действительно, девяностые годы — период очень трудный для Лаврова. Все больше его отрыв от России, все значительнее изоляция. Сложнее становятся отношения с людьми: со многими старыми соратниками он расходится, с новыми сходится очень редко и трудно.
А с родины поступали вести, далеко не радостные. Настороженно читал Лавров письмо, полученное в сентябре 1895 года. Из Москвы, от Василия Яковлевича Яковлева, который еще в 1892 году посетил его в Париже, сблизился тогда со «старыми народовольцами» и вот теперь просил помочь разобраться в политической жизни России. «Года три, четыре тому назад социал-демократическое направление не могло даже считаться сколько-нибудь заметным явлением русской жизни; теперь оно безусловно господствует: к нему пристало значительное количество революционно-настроенной молодежи». И далее: «труд Бельтова встречен с восторгом и разошелся с необыкновенной быстротой».
Вот как: с восторгом… Ох, как тяжело было сознавать, что революционные идеи, которые ты в мучительных раздумьях вынашивал десятилетиями и в правоте которых ты убежден, не получают поддержки, а произведения твоего оппонента имеют успех. II все это в конце жизни, когда подводишь итоги…
Так что же, поражение?
Напряженно вчитывался Петр Лаврович в дальнейший текст: хотя правительство начинает «энергично зажимать рты» марксистам, «наиболее горячие головы из них выпускают нелегально свои «ответы» гг. Михайловскому, Южакову и Кривенко, в которых рекомендуют товарищам прежде всего «полный разрыв» (я цитирую буквальное выражение) с этими якобы «друзьями народа и со всеми представляемыми ими направлениями». Разумеется, Лаврову не было известно, что в этих словах Яковлева речь шла о труде брата Александра Ульянова — Владимира Ильича Ульянова «Что такое «друзья