О состоянии дисциплины в первых формированиях Красной армии ярко свидетельствует донесение, приведенное в книге Николая Какурина «Как сражалась революция»:
«8 апреля 1918 г. военный руководитель Сытин телеграфирует в Высший военный совет о том, что большинство прибывших в Брянск добровольческих частей „отличаются полной неорганизованностью и отсутствием самого элементарного военного обучения…“ Инспектор Западного фронта Жилин в телеграмме на имя наркомвоена тов. Троцкого сообщает о подвигах отряда анархистов в 300 человек под начальством некоего Петра Сансо. Этот отряд пробыл, имея полное вооружение, две недели в тылу, собрал на миллион с лишним контрибуций в Брянске, Унече и Клинцах, отобрал у населения массу золотых и серебряных вещей и всё это поделил между собой. Предложение отправиться на фронт было отклонено по мотивам „этического“ порядка: анархисты заявили, что не могут убивать несознательного немецкого солдата. И отправились в Москву».
Неудивительно, что одним из средств установления дисциплины в Красной армии на первых этапах Гражданской войны стала децимация, то есть расстрел по жребию каждого десятого из бежавшей воинской части. Эта мера – вновь процитируем историка Бутакова – была принята по предложению Троцкого, в ту пору наркома по военным делам, а затем председателя Реввоенсовета. Идею децимации Троцкий позаимствовал из истории древнеримских легионов. О том, что РККА в своем становлении прошла через драконовские меры утверждения дисциплины, советские историки старались не упоминать. А факт, что основным организатором и вождем Красной армии являлся Троцкий, был под запретом в СССР с конца 1920-х по конец 1980-х годов.
С завершением военного строительства отпала надобность в его партийно-бюрократическом аппарате. Большинство членов Всероссийской коллегии заняли новые должности. Крыленко перешел на работу в прокуратуру, Подвойский – в Высшую военную инспекцию. Каганович же с ликвидацией организационно-агитационного отдела получил предложение возглавить аналогичное подразделение в Бюро военных комиссаров. Но тут Подвойский позвал его в Высшую военную инспекцию своим заместителем. К тому времени Каганович уже не распоряжался своей судьбой. Он вошел в советскую номенклатуру, где никто не выбирает, куда дальше направить стопы, ибо выбор всегда один: куда партия пошлет.
Его вызвали в ЦК к Свердлову. Тот долго его расспрашивал о работе во Всероссийской коллегии (Каганович уверил, что полностью согласен с ее упразднением), говорил о задачах Бюро военных комиссаров. Потом закончил «прелюдию» и перешел к делу.
– Мы отдали вас на организацию Красной армии лишь временно, – сказал Свердлов. – Период был острый, партийных организаторов во Всероссийской коллегии не хватало, и по настойчивой просьбе товарища Подвойского мы вас отдали. Теперь иное положение. ЦК очень нуждается в общепартийных руководящих работниках, и мы вас заберем на общепартийную работу.
– Но, товарищ Свердлов, – робко подал голос Каганович, – я уже дал согласие товарищу Подвойскому пойти к нему заместителем в Высшую военную инспекцию. И вообще я уже освоил, полюбил военную работу и хотел бы остаться на ней.
– Я знаю, – сказал Свердлов, – что товарищ Подвойский хочет вас заполучить, у него аппетит хороший. Ему выгодно взять к себе в заместители такого работника. Но на этот раз мы не удовлетворим его просьбу – теперь вы нужнее Центральному Комитету. А что касается любви к военной работе, то она вам пригодится на новом месте. Мы хотим вас послать в Нижний Новгород. Там дела неважны, и нас это чрезвычайно беспокоит. Нижний – крупный промышленный центр и к тому же прифронтовая полоса. Думаю, вам удастся применить там свой военный опыт.
Озадаченный неожиданным предложением и не зная еще, что ответить, Каганович пробормотал:
– Это большое доверие… Я приложу все силы…
– Имейте в виду, – добавил Свердлов, отрезая своему собеседнику пути к отступлению, – товарищ Ленин знает, что вы намечаетесь в Нижний, и он одобрил это.
Едва справляясь с волнением, Каганович произнес:
– Прошу передать товарищу Ленину, что не пожалею сил и сделаю все, что потребует ЦК и товарищ Ленин.
В мае 1918-го Каганович выехал к новому месту службы. Его жена Мария Марковна, как партийный работник также откомандированная в Нижний, выехала вместе с ним.
«Беспощадно расстреливать всех…»
В 1918–1919 годах Каганович занимал партийные и административные посты в Нижегородской губернии. Был председателем губкома, председателем губисполкома и председателем президиума губисполкома.
Почти все, что Каганович написал про нижегородский период, осталось неопубликованным. Но рукопись его мемуаров, хранящаяся в РГАСПИ, весьма откровенна на сей счет. Из нее, например, с удивлением узнаем, что, прибыв в Нижний с мандатом самого Свердлова (тот был вторым человеком в государстве после Ленина и обладал колоссальной властью), Каганович унизительным для него образом оказался не у дел. Ни в исполкоме, ни в губсовнархозе, ни в губкоме партии места ему не нашлось. Он кинулся к секретарю губкома М.С. Сергушеву, уповая на дружбу последнего со Свердловым. Тот принял его холодно и дал понять, что ничем помочь не может. «Потом от Сергушева я узнал, что существовала своеобразная группировка вокруг И.Р. Романова [с ноября 1917 г. – председателя губисполкома, с мая 1918 г. – секретаря губкома. – В. В.], которая ревниво оберегала руководство от вмешательства чужаков. Отсюда и настороженность ко мне, приехавшему к ним кого-то сменить».
Л.М. Каганович, М.М. Каганович и их дочь Мая Лазаревна Каганович в Нижнем Новгороде 1918 Фотограф М. Хрипков [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 4. Временный номер 3]
Тогда – сошлемся на публикацию историка О.И. Тихомирова в «Вестнике архивиста» (2011. 5 мая) – Каганович «принял решение работать в губкоме на общественных началах агитатором, зарабатывая себе сапожным ремеслом, которому научился еще в детстве». Он объезжал уезды, узнавал настроения людей, вникал в их проблемы. В конце мая стал участвовать в заседаниях губкома как внештатный член, а в середине июня победил на выборах на пост председателя губкома. Об этом периоде своей жизни Каганович в 1971 году рассказал нижегородскому журналисту и краеведу Михаилу Хазанову. Машинописный текст этой записи хранится в Центральном архиве Нижегородской области. Вот один из ее фрагментов:
«Свердлов предложил мне поехать в Нижний Новгород. Я приехал сюда в начале мая. Здесь были сильны местные группировки, поэтому, хотя я и был членом ВЦИК, работы мне не предоставляли, и приходилось подрабатывать на жизнь в сапожной мастерской. 28 мая в Нижний приехал Семашко. Он меня встретил и очень ругался, что я не у дел. Состоялся актив во Дворце Свободы. Семашко сделал очень резкий доклад. Был избран губком. Меня ввели в состав губкома, а через две недели избрали председателем губкома.
Ленин часто звонил в Нижний. Не было ни одного дня, чтобы не звонил он или Свердлов. Их интересовала Волжская военная флотилия, Сормовский завод, ремонт орудий, строительство бронепоездов. Положение было очень острое. Чехи захватили Казань, подходили к Васильсурску. Ленин присылал резкие телеграммы. В августе был создан Военно-революционный комитет. В Кремле мы установили две морские пушки. В городе было установлено около 50 пулеметных гнезд для уличных боев. Доложили Ленину о наших мерах. Он их одобрил.
В это время проходили крестьянские восстания в Урене, Богородске, Арзамасе, Семенове. Был раскрыт большой офицерский заговор. Обо всем этом докладывали Ленину и Свердлову. Большое внимание Владимир Ильич уделял Выксе и Кулебакам. Мимо Нижнего по Волге шли баржи с хлебом на Москву. Нижегородцы брали этот хлеб. Ленин в своих телеграммах ругал и стыдил. Телеграммы Ленина положили под сукно. Пришлось дать бой на губкоме. За Ленина были, кроме меня, Сергушев, Премудров и Козлов. Дали Ленину ответ. Была получена еще телеграмма о задержке разгрузки хлеба. Положение было тяжелое: в Нижнем не было хлеба, а на Волге стояли баржи с зерном. Я позвонил Ленину ночью: „Рабочие требуют хлеба с барж, иначе разгромят. Что делать?“ Ленин ответил: „Позвоните через 15 минут. Посоветуюсь с Цюрупой“. Я ему позвонил. Он сказал: „Мы решили дать Нижнему немного хлеба. Разрешаем разгрузить две баржи“. Я собрал ночью губком, рассказал о своем разговоре с Лениным. Хлеб мы распределили по районам.
Перед VIII съездом РКП(б) я встретился с Лениным в Москве. Разговор шел о ходе выполнения военных заказов на наших заводах. Затем я опять стал говорить о хлебе. Он улыбнулся: „Вы опять за свое. Подойдите к Цюрупе, я ему позвоню. Заготовляете ли вы хлеб в своих деревнях?“ „Заготовляем, – ответил я, – но прокормить себя не можем“. Ленин интересовался настроениями людей. „Как у вас Павловский район? – спрашивал он. – Как кустари? Что они делают? Подкармливаете ли вы их? И знаете ли вы этот район?“ Я ответил, что читал о Павловских кустарях в его книге „Развитие капитализма в России“. „Вы читали?“ – удивился он. „Да, – ответил я, – для нас, марксистов, это было очень важно“. Я доложил ему о делах в Павлове. „А Семеновский и Воскресенский районы вы знаете? – спросил он, – они валенки для армии делают“. Я рассказал ему о делах в Семеновском и Воскресенском районах и сказал, что и о них читал в книге „Развитие капитализма в России“. Его очень интересовало положение в Выксе и Кулебаках. „Вы не проморгаете ли их у себя?“ – спрашивал он. Я сказал, что мы держим их в центре внимания. Так мы проговорили более часа, а собирались только 20 минут. Кажется, в этот же раз он интересовался ходом работ в Нижегородской радиолаборатории. Говорил, что это великое дело – дело будущего. Говорил также о том, что надо помогать лаборатории деньгами, хлебом…»
В Нижегородских архивах сохранились протоколы заседаний президиумов губисполкома и губкома, а также заседаний губкома и губисполкома. Они отчасти проливают свет на деятельность Кагановича в Нижнем. Например, раскрывают историю, которая лишь упомянута в мемуарах. А именно «загадочный» приезд Свердлова в декабре 1918 года. О том, что председатель ВЦИК вдруг нагрянул в Нижний Новгород, известно давно. Неизвестно, чем вызван был этот визит. В воспоминаниях Кагановича читаем: