3) Срочно учесть все оставшиеся товары на складах, в магазинах, наладить продовольственный и распределительный аппарат и дать возможность нормальному функционированию магазинов.
4) Все советские учреждения и частные лица, имеющие товары, продукты, а также и граждане, знающие о таковых, обязаны в течение 28 и 29 октября доставить подробные сведения в отдел коммунального хозяйства (проспект Революции, помещение Губпродкома).
5) Все мелкие магазины, лавочки, так же как и торговцы на базарах, могут продолжать свою торговлю, причем их товары конфискации подвергаться не будут.
6) Все денежные знаки, имеющие хождение в пределах Советской республики, должны беспрекословно приниматься по их достоинству; все же деньги, выпущенные контрреволюционным правительством, аннулируются.
7) Настоящим Губревком ставит в известность представителей православного и религиозного культа, что допускается совершенно свободно совершение богослужений с колокольным звоном.
8) Все вышеизложенное должно строго и неуклонно исполняться и проводиться в жизнь. За нарушение или неисполнение будут привлекаться по законам военного времени.
Председатель Л.М. Каганович
По пункту 7 (о богослужении, да еще с колокольным звоном) завязался спор. Некоторые члены губревкома возражали. Каганович пытался их убедить. Надо, говорил, пойти наперерез развернувшейся контрреволюционной агитации о том, что большевики-де собираются закрыть все церкви, изъять и переплавить колокола, арестовывать и расстреливать духовенство. Этим пунктом в приказе губвоенревкома, разъяснял он, мы нанесли удар контрреволюционной агитации и укрепили наши позиции среди колеблющихся элементов трудящихся. После такого разъяснения губревком принял единогласно и этот пункт.
5 декабря 1919 года в Москве открылся VII Всероссийский съезд Советов. В числе избранных в президиум протокол зафиксировал и «Кагановича-Воронежского». Потому что на съезде присутствовал еще один Каганович – губпродкомиссар Симбирской губернии. Впоследствии приставка «Воронежский» от фамилии «Каганович» отпала. Но Лазаря Моисеевича иногда все же путали с Петром Кирилловичем, что для первого было крайне неприятно, ведь Каганович Петр Кириллович, будучи крупным партийным работником, спустя два года после съезда стал троцкистом, подписал «платформу 83-х». В 1957-м двух Кагановичей, «хорошего» и «плохого», перепутал один советский историк. Хотя если бы он изучил вопрос как полагается серьезному историку, то, конечно, знал бы, что Лазарь Моисеевич Каганович-Воронежский не только никогда не подписывал троцкистской «платформы 83-х», но всю свою сознательную жизнь боролся с троцкизмом как верный ленинец!
«Не ходи, душа-девица, за арона кузьмича…»
В июле 1920 года Кагановича вызвали в ЦК партии. Его принял секретарь ЦК Н.Н. Крестинский. Он сказал:
– Обсудив положение в Туркестанской республике [в нее тогда входили ставшие вскоре советскими Узбекская, Туркменская, Таджикская, Киргизская и большая часть Казахской республики. – В. В.], ЦК решил создать там Туркестанское бюро ЦК РКП. Учитывая ваш опыт партийной и советской работы, ЦК имеет намерение выдвинуть вас в состав этого бюро ЦК, а также ввести в состав существующей уже Туркестанской комиссии ВЦИКа и Совнаркома. Как вы, товарищ Каганович, относитесь к этому?
В Туркестан Каганович отнюдь не рвался. На то была личная причина: его жена болела туберкулезом, и туркестанский климат не был для нее благоприятным. Но отказываться от поручения ЦК – об этом и речи быть не могло.
– Мне, – ответил он, – не хотелось бы уезжать из Воронежа до полного завершения восстановления хозяйства и укрепления низовых органов советской власти. Но если ЦК считает необходимым послать меня в Туркестан, я отдам все свои силы и опыт для выполнения этого ответственного поручения.
– Очень хорошо, – сказал Крестинский, – мы так и полагали, что вы дадите согласие. Что касается Воронежа, то там кадры окрепли и восстановление будет идти нормальным порядком, а если потребуется, то ЦК их подкрепит. В Туркестане же дело потруднее, поэтому мы посылаем туда по указанию товарища Ленина сотни работников. По его же поручению мы вас вызвали. Когда вы вернетесь из Воронежа для отъезда в Туркестан, товарищ Ленин вас примет. Только вы не задерживайтесь долго, даем вам на сдачу дел максимум одну неделю.
Письмо ЦК РКП(б) [в ВЦСПС] с просьбой откомандировать Л.М. Кагановича в Туркестан 5 апреля 1922 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 413. Л. 6]
Каганович попросил предоставить ему имеющиеся в ЦК материалы о Туркестане. Затем обратился в Наркомнац и там еще детальнее ознакомился с положением в республике. После этого, превозмогая волнение, явился к Ленину на беседу.
Вождь нарисовал обстановку:
– В Туркестане английские империалисты плетут коварные интриги. В Бухаре еще сидит эмир. Он подавляет растущее там революционное движение, превращает Бухару в базу для туркестанских басмачей. Необходимо помочь бухарским революционерам свергнуть эмира. Тем самым будет нанесен удар по замыслам английских империалистов, их попыткам разжечь басмачество в Туркестане. Нужно ускорить ликвидацию басмачества и не допустить нового обострения и расширения Туркестанского фронта.
Задача стоит не столько военная, сколько политическая и социально-экономическая. Надо заняться, во-первых, обеспечением продовольствием и, во-вторых, восстановлением хлопководства. Оба эти вопроса являются для правительства важнейшими и острейшими.
Личный листок по учету кадров Л.М. Кагановича и дополнение к нему 11 августа 1922 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 413. Л. 7–8 об., 18–19]
После беседы с вождем Кагановича назначили членом Туркестанского бюро ЦК РКП(б), а также членом Туркестанской комиссии ВЦИК и Совнаркома. Ему выдали мандат, подписанный председателем ВЦИК М.И. Калининым, председателем Совнаркома В.И. Лениным и секретарем ВЦИК А.С. Енукидзе.
Каганович прибыл в Ташкент с большой группой (около 100 человек) партсовработников, командированных Центральным Комитетом в Туркестан.
19 сентября 1920 года открылся IX съезд Советов Туркестанской Республики. Съезд принял новую Конституцию республики. Она отличалась от прежней, принятой в 1918 году, тем, что зафиксировала тесную связь Туркестана с центральной властью, в то же время расширив полномочия республиканских органов в хозяйственной сфере. В воспоминаниях об этом съезде Кагановича не жалеет радужных красок:
«Трудно сейчас передать тот подъем, который господствовал на… расширенном заседании. Наиболее активно себя вели приглашенные рабочие-узбеки, вместе с ними выделялась группа декхан и деревенских пролетариев, приглашенных из кишлаков, выделялась отдельная группа представителей религиозных мусульманских деятелей, в том числе мулл, признавших советскую власть и приглашенных нами на это заседание. Самым важным были не столько выступления руководящих деятелей, сколько выступления простых, рядовых низовых людей – рабочих, ремесленников, декхан, чайрикеров, марункеров, которые горячо, от всей души приветствовали партию, съезд Советов, Великого Ленина, обеспечивших им социальное и национальное освобождение».
Автору «Памятных записок» вновь изменяет память. Кто-кто, а он-то должен помнить, как «горячо любили» и «от души приветствовали» советскую власть в краю «дехкан, чайрикеров, марункеров». К началу 1920-х годов партия установила в Туркестане, как и повсюду, свою монополию на всё. Она контролировала формирование хозяйственных органов, профсоюзов, общественных организаций, придавая им классовый характер и подчиняя себе. Она практиковала «военный коммунизм» с сопутствующей ему национализацией промышленности, экспроприацией частной собственности, централизацией экономики. Она закрывала базары, запрещала торговлю. Вводила трудовые повинности. Устраивала гонения на религиозных деятелей. Запрещала суды казиев. Закрывала мечети, медресе, классические школы. Слом вековых основ усугублялся продразверсткой и монополией государства на торговлю хлопком. Усиливался голод. Увеличивалась армия безработных, в том числе в кишлаках. Все это вызывало резкий протест населения. На отмену частной собственности, отъем имущества, ликвидацию личных прав Туркестан откликнулся басмачеством. Например, в Фергане орудовали многочисленные отряды разбойников, во главе которых стояли видные мусульмане: Мадамин-Бек Ахметбеков, Иргаш, Ишмат, Хамдам и Хал-Ходжа.
Выписка из протокола заседания Президиума ВЦИК об утверждении состава Туркестанской комиссии ВЦИК 12 августа 1920 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 413. Л. 3–3 об. Подлинник. Машинописный текст, подпись ‒ факсимиле А.С. Енукидзе]
Вообще официальная история басмачества в СССР была во многом мифологизирована. Вот один из главный мифов (его держался и Каганович): на движение басмачей определяющее влияние оказывали англичане и ваххабиты. Современный таджикский историк Камолудин Абдуллаев считает иначе. Он убежден, что решающими мотивами для возникновения массового сопротивления новой власти стало ее насилие по отношению к дехканам и многочисленные бесчинства со стороны советских комиссаров и РККА – именно это и привело к гражданской войне, в которую оказались вовлечены противники и сторонники Советов. Религиозный фактор, мотивировавший басмачество, также имел значение, однако, по мнению Абдуллаева, в целом это движение не являлось национально-освободительным. Басмаческие отряды были разобщены, у них отсутствовала единая цель, они не имели центрального руководства.
Большевик Георгий Сафаров отмечал в 1920 году, что «с первых же дней революции Советская власть утвердилась в Туркестане как власть тонкого слоя русских рабочих по линии железной дороги». Выступая на X партийном съезде в Москве в марте 1921 года, Сафаров рассказал, что летом 1920 года он прочитал следующее объявление в одном из небольших городков Туркестана: «По случаю того, что сегодня богослужение исполняется коммунистическим батюшкой, приглашаются все члены коммунистической партии».