14 июня 1934 года Сталин устроил в Кремле совещание по Генплану Москвы. Кроме членов Политбюро, в нем участвовали более 50 архитекторов и планировщиков. Далее Моссоветом был объявлен закрытый конкурс. В него вовлекли мастеров городского зодчества со всего мира – Ле Корбюзье, Ханнеса Майера, Эрнста Мая и др. С советской стороны – Николая Ладовского, Германа Красина, Льва Ильина и др. Здесь вновь столкнулись мнения. «Урбанист» Ханнес Майер предлагал сохранить радиально-кольцевую планировку и исторический центр, в котором была бы сосредоточена культурная и административно-политическая жизнь, а развивать промышленность следовало, по его мнению, на юго-востоке. «Дезурбанист» Эрнст Май, напротив, считал, что «Москва в таком виде, как сейчас, способна рационально обслужить не более 1 миллиона жителей», а поскольку реальная численность населения на тот момент превышала 3 миллиона человек, то жителей столицы необходимо расселить в города-спутники с малоэтажной застройкой. Впрочем, о конкурсе вскоре забыли, и лавры победителя не достались никому.
Генплан Москвы рождался в изнурительных спорах и согласованиях. Один из его разработчиков, сотрудник отдела науки Московского горкома А. Кольман, вспоминает:
«В 1933 или 1934 году Л.М. Каганович пригласил меня – как математика – принять участие в возглавляемой им комиссии по составлению Генерального плана реконструкции города Москвы. Задачей этой многочисленной комиссии… было окончательно сверстать план, над которым уже много времени трудились сотни специалистов. Нам нужно было выработать на основе несметной кучи материалов компактный документ и представить его на утверждение Политбюро.
Наша комиссия работала в буквальном смысле днем и ночью. Мы заседали чаще всего до трех часов утра, а то и до рассвета, – таков был в те годы и до самой смерти Сталина стиль работы во всех партийных, советских и прочих учреждениях… Трудоспособность нашей комиссии и ее председателя была в самом деле неимоверна. На окончательном этапе работы Каганович поселил пятерых из нас за городом на одной из дач МК, где мы, оторванные от отвлекающих телефонных звонков, быстро завершили всю работу, составили проект постановления Политбюро.
Письмо И.В. Сталина К.Е. Ворошилову, Л.М. Кагановичу и В.М. Молотову об укреплении берегов Москвы-реки, о строительстве метрополитена, о проекте Дворца Советов 7 августа 1932 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 99. Л. 132–138 об. Подлинники. Письмо –машинописный текст, подпись – автограф И.В. Сталина]
Письмо Н.С. Хрущева Л.М. Кагановичу о порядке заготовки овощей и фруктов в будущем году и по другим вопросам городского хозяйства 5 сентября 1932 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 255. Л. 121. Подлинник. Автограф Н.С. Хрущева]
Письмо Н.С. Хрущева Л.М. Кагановичу о партийно-массовой работе и о вопросах городского хозяйства 14 сентября 1932 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 255. Л. 122. Подлинник. Автограф Н.С. Хрущева]
Телеграмма Л.М. Кагановича И.В. Сталину о переименовании Сухаревской площади в Колхозную площадь и установке доски почета московских колхозов 25 октября 1934 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 101. Л. 48. Подлинник. Автограф Л.М. Кагановича]
Нас пригласили на его заседание, на обсуждение плана. В громадной продолговатой комнате, за длиннющим столом буквой Т сидели члены Политбюро и секретари ЦК, а мы, члены комиссии, разместились на стульях вдоль стен. В верхней, более короткой стороне буквы Т, восседал в центре только один Сталин, а сбоку его помощник Поскребышев. Собственно, там было только место Сталина, а он безостановочно, как во время доклада, так и после него, прохаживался взад и вперед вдоль обеих сторон длинного стола, покуривая свою короткую трубку и изредка искоса поглядывая на сидящих за столом. На нас он не обращал внимания. Так как наш проект был заранее роздан, Каганович лишь очень сжато говорил об основных принципах плана и упомянул о большой работе, проделанной комиссией. После этого Сталин спросил, есть ли вопросы, но никаких вопросов не было. Всем было все ясно, что было удивительно, так как при громадной сложности проблем нам, членам комиссии, проработавшим не один месяц, далеко не все было ясно. „Кто желает высказаться?“ – спросил Сталин. Все молчали…
Сталин все прохаживался, и мне показалось, что он ухмыляется в свои усы. Наконец он подошел к столу, взял проект постановления в красной обложке, полистал и, обращаясь к Кагановичу, спросил: „Тут предлагается ликвидировать в Москве подвальные помещения. Сколько их имеется?“ Мы, понятно, были во всеоружии, и один из помощников Кагановича тут же подскочил к Кагановичу и вручил ему нужную цифру. Она оказалась внушительной, в подвалах ниже уровня тротуара теснились тысячи квартир и учреждений.
Услышав эти данные, Сталин вынул трубку изо рта, остановился и изрек: „Предложение ликвидировать подвалы – это демагогия. Но в целом план, по-видимому, придется утвердить. Как вы думаете, товарищи?“ После этих слов все начали высказываться сжато и одобрительно, план был принят с небольшими поправками. <…> В заключение Каганович взял слово, чтобы извиниться за подвалы. Этот пункт, дескать, вошел в постановление по оплошности. Это была неуклюжая и лживая увертка. Ведь каждый понимал, что перед тем, как подписать столь ответственный документ, Каганович несколько раз внимательнейшим образом перечитал его».
10 июля 1935 года Генеральный план реконструкции Москвы был утвержден совместным постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР. Постановление начиналось словами: «Стихийно развивавшаяся на протяжении многих веков Москва отражала даже в лучшие годы своего развития характер варварского российского капитализма…»
Первый троллейбус
Подготовку к реконструкции начали с изучения городского хозяйства европейских столиц. В Берлин, Вену, Париж и Лондон был командирован председатель исполкома Моссовета Н.А. Булганин. Потрясенный увиденным, он в сентябре телеграфировал в Москву:
«Сталину. При ознакомлении с коммунальным хозяйством и строительством в Париже, Лондоне видели оборудование и механизмы, представляющие интерес для московского хозяйства. Образцы некоторых наиболее интересных механизмов, не изготовляющихся на наших заводах, считаю полезным купить. Прошу ассигновать на покупку образцов сто пятьдесят тысяч рублей с покупкой их в Лондоне, Париже, Стокгольме по моему указанию».
В те дни Сталин находился в отпуске. Каганович переслал ему телеграмму, приписав: «Мы думаем, что можно отпустить просимые Булганиным 150 тысяч рублей. Просим сообщить Ваше мнение». Сталин согласился.
О том, как Москва сбрасывала с себя обветшалое и постепенно «переодевалась», в подробностях, подчас комических, рассказывал Хрущев:
«Город рос, он требовал раздвинуть границы его улиц, появлялся новый транспорт, извозчик исчез, трамвай изживал себя в центре города, заработал метрополитен, появились троллейбусы и новые автобусные линии.
На мою долю выпала честь помогать прокладке первых троллейбусных линий. Я очень много потратил сил для того, чтобы внедрить их. Существовала масса противников этого способа передвижения. Когда троллейбусная линия была уже готова и надо было ее испытать, раздался вдруг телефонный звонок от Кагановича: „Не делать этого!“ Я говорю: „Так ведь уже испытали“. – „Ну и как?“ – „Все хорошо“.
Оказывается, Сталин усомнился, как бы вагон троллейбуса не перевернулся при испытаниях. Почему-то многие считали, что троллейбус обязательно должен перевернуться, например, на улице Горького – на спуске у здания Центрального телеграфа. И Сталин, боясь, что неудача может быть использована заграничной пропагандой, запретил испытания, но опоздал. Они прошли удачно, и троллейбус вошел в нашу жизнь. Тут же ему доложили, что все кончилось хорошо и что этот вид транспорта даже облагораживает город: он бесшумен, работает на электричестве и не загрязняет воздуха.
Письмо прокурора СССР И.А. Акулова Л.М. Кагановичу с просьбой предоставить Прокуратуре и Верховному Суду СССР бывшее здание МК ВКП(б) на Большой Дмитровке 22 августа 1933 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 255. Л. 100. Подлинник. Машинописный текст на бланке, подпись – автограф И.А. Акулова]
Когда мы купили двухэтажный (трехосный) троллейбус, Сталин все-таки запретил его использовать: он опять боялся, что тот перевернется. Сколько мы его ни убеждали в обратном, не помогало. Однажды, проезжая по Москве, он увидел такой двухэтажный троллейбус на пробной линии, возмутился нашим непослушанием и приказал: „Снять!“»
Из переработанной стенограммы доклада Л.М. Кагановича «За социалистическую реконструкцию Москвы и городов СССР» на июньском пленуме ЦК ВКП(б) 1931 года 15 июня 1931 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 22. Л. 1–2, 55–55 об.]
«А вы взрывайте ночью»
В июне 1931 года, выступая на пленуме ЦК с трехчасовым докладом о городском хозяйстве, Каганович заявил о намерении сделать Москву «лабораторией» строительства и «образцовым городом».
Москву, воспетую Пушкиным, запечатленную с благоговением в десятках литературных произведений и на живописных полотнах, Москву, восхищавшую иностранцев своей красотой, он назвал «невообразимым хаосом, созданным будто пьяным мастеровым» и подлежащим уничтожению ради постройки «нового коммунистического города».
Наплевав по-большевистски на законы градостроительства, он ввел в обиход неведомое мировой урбанистике понятие – «социалистический тип роста столицы».
Двумя фразами «закрыл» целое архитектурное направление – «дезурбанизацию»: «Болтовня об отмирании, разукрупнении и самоликвидации городов – нелепость. Больше того – она политически вредна».
Об эстетике городского пространства сказал только несколько слов: «Точно так же мы должны поставить перед собой задачу наилучшей планировки города, выпрямления улиц, а также архитектурного оформления города в целях придания ему должной красоты». Улицы должны быть «ровными» и «широкими», а дома «большими» – к этому сводилось «оформление».