В ноябре 1934-го в Москве взрывами снесли стену Китай-города, Сухареву башню, Иверские ворота. Через три года городской голова Николай Булганин, выступая на I Всесоюзном съезде архитекторов с речью «Реконструкция городов, жилищное строительство и задачи архитектора», с гордостью произнес:
– Когда мы ломали Иверскую часовню, многие говорили: «Хуже будет». Сломали – лучше стало.
Стенограмма зафиксировала аплодисменты.
– Следующий вопрос наиболее пикантный, – продолжил Булганин, – я думаю, многие ждут, что я по этому поводу скажу, – это об озеленении [смех в зале]. Мне говорили товарищи: хотелось бы послушать Булганина, как он выкрутится из этого положения [смех в зале, аплодисменты].
Смех при слове «озеленение» возник не случайно: одновременно с пропагандой «озеленения столицы» были вырублены деревья на Садовом кольце.
Схема доклада Л.М. Кагановича «О московском городском хозяйстве и о развитии городского хозяйства СССР» на пленуме ЦК ВКП(б) Не позднее 15 июня 1931 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 21. Л. 58–59]
Булганин объяснил, что вырубка деревьев совершенно не противоречит озеленению:
– Вырубили деревья, и стало лучше, товарищи.
В зале опять раздались смех и аплодисменты.
Лозунг «Озеленим Москву!» был выдвинут Сталиным, приказавшим во всех районах города создать зеленые зоны. На практике это вылилось в ликвидацию кладбищ. Было закрыто, а в 1936-м и вовсе ликвидировано Лазаревское кладбище. Подверглось уничтожению Братское, на его территории обустроили парк. На территории Семеновского, закрытого в 1932 году, возвели корпуса завода «Салют» и проложили трамвайные пути. Сровняли с землей могилы Дорогомиловского и Миусского кладбищ. Часть останков с уничтоженных кладбищ перенесли на другие, но большинство захоронений так и осталось под землей.
Имел ли Каганович какое-то отношение к многочисленным разрушениям? Впрямую – не всегда. Однако мы не находим в его речах и докладах ни одного высказывания в защиту старой Москвы или хотя бы признания ее самоценности. Когда А.В. Луначарский при поддержке ведущих архитекторов возражал против сноса древних Иверских ворот с часовней, Каганович безапелляционно заявил: «А моя эстетика требует, чтобы колонны демонстрантов шести районов Москвы одновременно вливались на Красную площадь».
Зато храм Василия Блаженного оказался Кагановичу не по зубам. Его сносу помешал архитектор, реставратор и историк П.Д. Барановский. «Он добился встречи с Кагановичем и решительно выступил в защиту замечательного храма, – рассказывает Рой Медведев, ссылаясь на публикацию В. Десятникова „Подвижник“ (Огонек. 1987. № 46) – Почувствовав, что Кагановича не убедили его доводы, Барановский отправил резкую телеграмму Сталину. Храм Василия Блаженного удалось отстоять, но Барановскому пришлось, явно не без „помощи“ Кагановича, пробыть несколько лет в ссылке. Его жена рассказывала: „Петр Дмитриевич одно только и успел у меня спросить на свидании перед отправкой: „Снесли?“ Я плачу, а сама головой киваю: „Целый!““»
Проект постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «О генеральном плане и реконструкции Москвы на 10 лет (1936–1945 гг.) и на ближайшие три года (1936–1938 гг.)». Предпоследний вариант Июль 1935 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 83. Л. 61–64. Подлинник. Машинописный текст, автограф Л.М. Кагановича]
Сохранить храм Василия Блаженного позволил Сталин. И тоже отнюдь не из любви к старине. А. Аджубей в своей книге «Те десять лет» рассказывает: «Как-то Хрущев доложил Сталину о протестах против сноса старинных зданий. Сталин задумался, потом ответил: „А вы взрывайте ночью“».
«Как видим, – подводит итог Рой Медведев, – в этих случаях Каганович сам принимал варварское решение и категорически настаивал на его исполнении. В других случаях (и это как правило) его роль и долю ответственности невозможно установить точно. Но даже когда инициатива уничтожения исходила не от него (пример – храм Христа Спасителя), от него зато исходило отнюдь не молчаливое согласие».
В 1932 году при Моссовете было создано Архитектурно-планировочное управление (АПУ). В его кабинетах родился новый список московских памятников архитектуры. Из 216 зданий, поставленных «под охрану» в 1928 году, в нем осталось 104.
В ходе реконструкции были снесены:
церковь Знамения (ХVI век)
Вознесенский монастырь (XIV век)
Чудов монастырь (XIV век)
Малый Николаевский дворец (ХVIII век)
церковь Николая Стрелецкого (XVII век)
церковь Сергия Радонежского (XVII век)
церкви Крестовоздвиженская и Дмитрия Солунского (XVIII век)
Никольский греческий монастырь вместе с собором (XVIII век)
Златоустовский монастырь (XV век)
Сретенский монастырь (XIV век)
Георгиевский монастырь (XV век)
церковь Троицы на Полях (XV век)
Сухарева башня (XVII век)
Китайская стена (XVI век)
Владимирские (Никольские) ворота (XVI век)
Владимирская церковь и часовня Св. Пантелеймона (XIХ век)
церковь Николы Большой Крест (XVII век)
храм Христа Спасителя (XIХ век)
церковь Михаила Архангела (XVII век)
церковь Св. Екатерины (XVII век)
дом, в котором родился Пушкин (XVIII век)
дом, в котором родился Лермонтов (XVIII век)
Перечень разрушенных церквей, монастырей, дворцов, кажется, бесконечен.
Сам Каганович в своей сопричастности к уничтожению архитектурных памятников ни разу не признался. Категорически отрицал всякое участие в этом небогоугодном деле. Вот его диалог с Феликсом Чуевым:
«– Еще много разговоров о храме Христа Спасителя. Чуть ли не вы сами его взрывали!
– Но-о-о! Я могу вам подробно рассказать об этом деле, но только не по телефону, конечно.
– Говорят, вроде Киров первый предложил взорвать?
– Тоже вранье. Я не знаю, может быть, он и предлагал, я не слышал этого. Но вообще я вам расскажу. Это ведь были предложения организации архитекторов. Еще в двадцать втором году они внесли предложение… чтобы, так сказать, взорвать. Эта идея фигурировала среди архитекторов и дошла до ЦК. Я-то лично сомневался в этом деле. Вначале.
– А как насчет храма Христа Спасителя?
– Были предложения снести дом Коминтерна на Манежной площади, возле Кремля, взорвать, – говорит Каганович. – Но слишком близко. Потом Калинин сказал, что есть мнение архитекторов – строить Дворец Советов на месте храма Христа Спасителя. Это было предложение АСА – Союз архитекторов так назывался. Еще в двадцать втором, двадцать третьем, двадцать четвертом годах Щусев и Жолтовский предлагали поставить Дворец Советов на месте храма Христа Спасителя, говорили, что храм не представляет художественной ценности. Даже в старину так считали.
Другая ценность – что народ собирал деньги. Но даже Щусев и тот не возражал, говорил, что храм бездарный. Представляли проект именно на это место. Я же предлагал на Воробьевых горах. Когда проявились мнения, решили, что идея Щусева хороша – недалеко от Кремля, на берегу Москвы-реки, место хорошее. Я лично сомневался. Скажу откровенно: я никогда не руководствовался в своей работе национальными мотивами. Я интернационалист. Я исходил из того, что это решение вызовет прилив антисемитизма. Поэтому я и сомневался, и высказывал сомнения.
Сталин сразу не решился принять это предложение. Он выявлял мнения, колебался. Говорят, Киров это тоже поддержал. Я этого не знаю. Когда составили план, подписали: Сталин, Молотов, Каганович, Калинин, Булганин.
– Что означали эти подписи? Взорвать храм?
– Построить Дворец Советов на этом месте. Когда мы выходили, Киров, Орджоникидзе и я, я говорю:
– Ну хорошо, все черносотенцы эту историю в первую очередь свалят на меня!
Киров хлопнул меня по плечу:
– Эх ты! Я и не думал, что ты такой трусливый! Волков бояться – в лес не ходить! Волков нечего бояться!
– А когда взрывали храм, ты даже не знал! – говорит Майя Лазаревна [дочь Кагановича, присутствовавшая при беседе. – В. В.]. – Я это помню хорошо. Ему не сказали, – обращается она ко мне [Чуеву. – В. В.].
– Говорят, что вы сами взрывали, – замечаю я.
– Ерунда, – отвечает Каганович.
– Прямо с трибуны Дома литераторов было сказано: Каганович нажал рычаг и сказал: „Задерем подол матушке-России!“
– Я даже не знал про то, что связано с командой…
– Зря, конечно, это сделали.
– Зря, зря, – соглашается Каганович.
– Видите, что из этого получается?
– Я это знал. Я был против этого дела. Не потому, что такой уж святой… А просто я знал, чем это кончится…»
Видно, что Чуеву до отчаяния хочется найти оправдание своему герою и собеседнику. И тот ему в этом с удовольствием помогает. Да и как не помочь? Потомки многое могут простить канувшим в историю властителям, но разрушение храмов, уничтожение архитектурных памятников… В одной из следующих встреч Чуев заводит разговор о стертой с лица земли Сухаревой башне. Каганович с готовностью откликается:
«Она была очень ветхая. Машин вокруг нее! Сплошной поток… Каждый день душат по десять человек. Но я сопротивлялся ее сносу. Пришел на собрание архитекторов. Взял с собой Щусева, Жолтовского, Фомичева и других и поехали к Сухаревой башне. Поднялись на нее, осмотрели все кругом и пришли к заключению, что демонтировать ее не резонно, а сделать вокруг нее движение – надо разрушить все вокруг, в том числе больницу Склифосовского, которая имеет особую ценность как архитектурный памятник старины, поэтому предложили тоннель сделать. Потом выяснилось, если сделать тоннель, то сама башня Сухарева не выдержит его, и, во-первых, это огромный въезд и огромный выезд – у нас для этого сил нет. И разрушение домов вокруг, и сооружение тоннеля, таким образом, исключается. Поэтому решили разрушить.
– Мнение такое: Сталин – грузин, Каганович – еврей, вот они и разрушили все русские памятники.
– Удобно придраться. Говорят, что и Страстной монастырь я взрывал, а монастырь был взорван через два года после того, как я из Москвы ушел.